Почти индийское кино

"Зита и Гита" - так в шутку называла нас мама, я в детстве просто не понимала юмора, а сестра страшно злилась и орала, не знаю, почему, она вообще немного неадекватная была, поэтому внимания на ее вопли никто особенно и не обращал. Потом, когда я стала постарше, я посмотрела этот фильм и поняла мамину шутку. Печальную шутку.
Мы с сестрой близнецы, похожи друг на друга, как те самые индийские девочки из кино, но нас никто и никогда не путал, потому что Маринка - сестра, по характеру чистая бестия, а я спокойная и тихая, все как в том фильме. Не буду рассказывать про себя, речь ведь о сестре. С чего бы начать... Даже не знаю. С котенка, с бабочек, с Леночки? Конечно с бабочек. В детстве Маринка обожала ловить бабочек, она насаживала их на булавки и все пыталась сохранить эту красоту, эти яркие краски, эту шелковистость и хрупкость крыльев, но ничего у нее не получалась. Сестра не отчаивалась, она выкидывала вонявшие экземпляры и приступала к новой коллекции. Я плакала, глядя, на несчастных насекомых, жаловалась маме и папе на Маринку, но та если что решала, перешибить ее намерение было невозможно и она все ловила и ловила тех бабочек. Она не была жестокой или бездушной, у нее совсем не было души, так мне порой казалось. Полное отсутствие эмпатии, как сказали бы сейчас, она вообще не понимала, что другие люди или животные способны испытывать боль. Возможно потому, что она сама была странно нечувствительна к ней? Зубы она себе выковыривала чуть ли не с удовольствием, никогда не плакала, если падала и ударялась, и была абсолютно равнодушна к обидам. Ее невозможно было обидеть, ей на все было просто наплевать. Она понимала, когда ей говорили или делали гадости и изощренно мстила, но так спокойно и безмятежно, с улыбкой на лице, не получая от мести никакого удовольствия, просто она знала, что обиды спускать нельзя. Вы скажете, что я описываю монстра. Да, утрирую слегка, Маринку приучили жить в обществе, она казалась нормальной и адекватной и только мы в семье знали, что внутри у нее не ледяное и не каменное сердце, его просто нет. Она никого особо не любила и не понимала этих соплей с расставанием, прощанием и смертью. Для нее мир был прост и рационален, она понимала, что отличается от других и радовалась этому, свою механическую душу она принимала, как благо, как дар.
Я рано выскочила замуж. По огромной любви и по залету, если уж быть совсем честной. Но мне очень повезло. Будто бы природа компенсировала мне мою гиперчувствительность, мою ранимость, мою неприспособленность к этому миру. Вы наверняка уже поняли, что произошло, когда мама носила нас в утробе. Сбой, ошибка, не знаю, как назвать, но чувства, отмерянные нам с сестрой поровну, перемешались и достались все мне. А ей достались моя рассудительность и твердость. В отличие от сестры, я очень страдала от своей безкожести, обнаженности, таким людям, как я очень тяжело жить и природа или судьба или небеса смилостивились надо мной и послали мне моего Сереженьку, мою любовь, а потом и Мишеньку и Олечку. Жили мы хорошо, даже не верилось в такое счастье. Я все время боялась, что вот придет кто-то и скажет, что пора платить за любящего мужа, за здоровых и ласковых детей. Очень боялась, пуще этого был страх, что сама своими же страхами накликаю беду. Не знаю, моя в том вина или просто так жизнь повернулась, но папа умер рано. Маринка осталась жить с родителями, она выскочила замуж, родила Леночку и решила, что свой долг перед обществом она выполнила и можно заняться карьерой. С мужем, Славиком, она быстро развелась, он любил ее, а она над этим смеялась, воспринимала как слабость, Леночку - копию бывшего мужа, трепетную и ласковую девочку она тоже не очень жаловала, да просто не замечала и мой Сережа, видя, как племянница играет с нашими детьми, как тоскливо смотрит на нас с мужем, абсолютно серьезно предлагал девочку усыновить. Я поговорила с сестрой, но для той это был бы позор, да и родителям Леночка была в огромную радость. Вот и жили они все вместе, мы часто у них бывали, потом папа болеть стал очень часто, ему пришлось уйти с работы и он редко, очень редко стал выходить из дома. В одну из последних прогулок он нашел котенка. Малыш сидел на дереве и истошно орал. Никто не знает, как он там оказался. Собаки загнали или сам залез? Где его кошка-мама или хозяева? Папа долго не рассуждал, попросил помочь прохожих, кто-то слазил на дерево (котенок не так и высоко сидел, ему просто было страшно, а папа был так слаб, что не достал бы его сам), снял котенка и папа принес его маме. Это оказалась кошечка - маленькая, серенькая, умилительная, как все котята. Мы все в нее сразу влюбились. Все кроме Маринки, которой кошечка порвала дорогой шарф. Сестра хотела вышвырнуть маленькую дрянь, но папа, мой мягкий и спокойный папа, вдруг жестко ей ответил, что скорее он ее саму вышвырнет из дома, чем этого котенка. Маринка оторопела и вроде бы смирилась, но, конечно же, пообещала при первом же случае от кошки избавиться. Папа вскоре умер, а кошка Василиса до его последней минуты лежала около него, успокаивающе мурлыкая, провожая и утешая его...
Мама после этого враз сдала, поседела и сказала, что и ей пора. Мы как могли старались ее подбодрить, а когда это не удалось, я в лоб сказала маме, что если она умрет, Маринка Леночку затиранит и в этом будет и мамина вина. Мама как-то сразу не то, чтобы сильно повеселела, но решила еще пожить. Прошло 10 лет после папиной смерти и мама собралась за ним. Как мне потом рассказывала Леночка, она позвала их с Маринкой и взяла с сестры страшную клятву, что она не тронет кошку. Маринка изворачивалась, как могла, но мама потребовала поклясться жизнью Леночки. И племянница сказала, что впервые тогда увидела, как Маринка слегка испугалась. Что-то у нее зашевелилось в ее каменной душе и клятву она дала. Мама успокоилась и прожила еще два года. Мы все смертны и тяжелее тем, кто остается. Кто уходит тоже переживает, конечно, но они уходят к чему-то новому, так мне кажется, а вот мы остаемся все при том же.
Маринка и Леночка остались жить в квартире родителей, Василису сестра сильно гоняла и даже пыталась стукнуть, но кошка всегда изворачивалась и убегала, пряталась. Леночка всегда животину защищала, она ее очень любила, да как и все живое, так на меня в этом была похожа, не передать словами. Племянница уже взрослая была, но что-то не складывались у нее отношения, замуж не собиралась, встречалась вроде бы с кем-то, не знаю. Маринка в свой бизнес ушла с головой, боялись ее страшно, она перла таким красивым, ухоженным бульдозером и пробивала любые преграды, даже радовалась им. Спокойная жизнь ей была не по нраву. В отличие от меня. Мне бы все ладно, да складно, чтобы никто не болел - вот и счастье. Думаете, я - клуша? Да так и есть! И я не стыжусь этого, я такая!
Вот так мы все и жили, а потом случилось вот что. Василиса повадилась спать у Леночки на подушке. Маринка ругалась, говорила негигиенично это и все пыталась кошку на ночь в кладовке запереть, Леночка обычно матери подчинялась, но тут уперлась и даже голос на Маринку повысила, чем не то чтобы удивила, а просто рассмешила мать. Маринка сказала, ну и черт с тобой, сентиментальная дура, глисты у себя сама выводить будешь. Тут еще надо сказать, что над кроватью у Леночки висело большое старинное зеркало в тяжелой раме. Маринка его купила задорого, но не захотела, чтобы оно висело у нее в спальне, повесила в зал, а потом и в дочкину спальню. Мама это зеркало не любила и требовала, чтобы хотя бы из внучкиной комнаты его убрали, мол, плохая примета, зеркало в спальне, но Маринке втемяшилось, что там ему место и зеркало так и висело над кроватью. В ту знаковую для нас всех ночь, я бы сказала переломную, Василиса разбудила Леночку, начала бегать по кровати, потом спрыгнула на пол и побежала к двери, вернулась, даже царапнула племянницу и та поняла, что кошка требует, чтобы она шла за ней. Леночка, сонная и вялая, медленно встала, накинула халат и... Выйти из комнаты она не успела, зеркало упало рамой как раз на подушку, как раз на то место, где была Леночкина голова всего лишь пару минут назад, а само полотно зеркала почему-то треснуло и осколки разлетелись по всей комнате. Хорошо, Леночка не успела обернуться и ей осколками всего лишь поранило спину и ноги. На грохот прибежала Маринка, включила свет и... Она потом мне сказала, что внезапно на нее обрушилось цунами чувств. Она увидела дочь с окровавленной спиной и этот контраст - алые пятна на белом халате и ночной сорочке ударил ей по глазам и она почувствовала взрыв в своей собственной голове, а потом и в сердце, взрыв тепла и света и испугалась, страшно испугалась, что это инсульт или инфаркт. Но сначала она испугалась за дочь, за своего единственного ребенка.
Все это она мне рассказывала, допивая бутылку водки прямо из горлышка, докуривая пачку сигарет и давясь слезами. Маринка, наша железная Маринка, впервые в жизни поняла, что такое эти самые сочувствия, эмпатия и страх за другого. Я и сама была на грани истерики. Сережа повез Леночку в приемный покой, а мы с детьми убирали стекла, умудрившись тоже пораниться, тоже прибавили своей крови в это жертвоприношение.
Ту ночь я запомню навсегда, ночь, когда наконец-то родилась моя сестра. Она до сих пор гроза конкурентов, до сих пор шутя разбивает сердца, но теперь есть одно, к которому она относится очень нежно, но это тайна. Я боюсь сглазить. А еще у нее в квартире теперь живут три кошки и две собачки. Они сами к ней пришли, представляете и Василиса их приняла. Про Василису отдельный разговор - сестра ее боготворит, она говорит, что эта кошка особенная, что она что-то знает и если ее вкусно кормить, может быть она и расскажет свои секреты. В такие моменты я думаю, что сестра даже немного перебарщивает со своей любовью и своими чувствами и становится еще клушистей меня.
Я никогда не верила, что человек может измениться, тем более человек, который родился с тобой почти одновременно, с которым ты рос и жил и был уверен, что знаешь до его до последней мысли. Я не знаю, почему так произошло. Всякое бывало в жизни, всякое Маринка видела, но почему именно эта сцена - тяжелая рама на подушке дочери, осколки зеркала по всей комнате и сама дочь - алое на белом, белое лицо, дрожащие руки и губы... Почему именно это пробудило в сестре то, что, как выяснилось, глубоко, словно в летаргическом сне, жило в ней? Я не знаю и вряд ли кто-то мне это сможет объяснить.