Совсем не детские рассказы. Картошка

3. КАРТОШКА       «Алька! Пойдешь за картошкой?»- кричит мне брат от двери, натягивая рубаху. Мама вздыхает укоризненно, машет на брата  рукой »мол, отстань!», но брат говорит рассудительно, по-мужски жестко.
«Неча валяться! Не прынцесса!» Брату девять, волосы темные, коротко остриженные ножницами. Торчащие вихры придают ему потешный, совсем несерьезный вид, не смотря на желание выглядеть взрослее. Вставать не хочется, от печки еще исходит тепло, из-под одеяла рассыпались головки младших двух братиков и сестры. Только начинает светать, хотя уже шесть часов, так бывает в конце октября. День обещает быть пасмурным, возможно,с мелким дождиком, который моросил вчера целый день .
    Картофельное поле раскинулось сразу за окраиной городка. Поле охранялось от попыток несознательного населения хоть что-то утащить домой, пусть даже подмороженную мелочь, которая оставалась в земле. Конечно, погода не для прогулок, а для такого опасного предприятия самый раз. До поля тащиться по раскисшей дороге около получаса, и лучше это делать сейчас, пока охранники, стерегущие поле, не поднялись, не сели на своих лошадей. Картошку почти всю убрали, и если бы не дождь, ничего не осталось бы. Мы надеялись на удачу, ведь ,если хорошо поковырять палкой, всегда что-нибудь найдется. Мне удавалось собрать картошки больше, чем брату, я была половчее, пошустрее, хотя и младше на целых два года. Но брат был старший в семье,старательно играл роль главы семьи после того, как отец с другими мужиками ушел на фронт. Я понимала, что вдвоем мы соберем картошки больше, да и желание подзадорить брата заставило меня подняться. Наскоро выпили горячего кипятка с сухарями, подхватили, сшитые для такого случая мешочки с длинной лямкой, и вышли на улицу. Не смотря на ранний час, город проснулся. И появились первые единичные прохожие. Идем по давно знакомому переулку, брат впереди, я немного сзади , как положено. «Иди, не шаркай ногами», - для порядка окрикивает брат. Я хоть и злюсь на него, но стараюсь не отставать, одна не пошла бы на поле, очень,уж, страшные истории рассказывают о стражниках.
- Сань, а от кого поле стерегут, там ведь уже почти все выкопали?
- Все да не все! Порядок должен быть, а то будут тут враги разные, диверсанты, картошку нашу копать пока отец на фронте воюет!
- Сань, а когда война кончится?
- Когда наши Гитлера убьют, так войне и конец будет!
  Мы замолкаем и рисуем себе картину, как наши будут убивать этого самого Гитлера, как он будет выкатывать глаза и визжать от страха. Тем временем закончились последние домики с садами, заборы больше не закрывают обзор, осталось только перейти дорогу и овраг. Пасмурное небо чуть посветлело, но так же низко висит над землей, тихо, лишь где-то на задах лают собаки. Перебираемся на поле, ноги вязнут в земле, которая сразу прилипает к ботинкам, делает их тяжелыми. Брат озирается, пытается рассмотреть хоть какое-то движение. «Кажись, никого,»- и он машет рукой.Здесь, на краю, все уже выбрано и мы двигаемся дальше к середине. Поле огромное, сейчас и края не видно, того, где по нашему разумению находится стража.
Брат начинает ковырять палкой землю, оставляя рытвины и холмики, при этом постоянно приподнимается и оглядывается. Хорошо, что земля еще не промерзшая, мягкая, но руки мерзнут, из носа течет. И так, шмыгая, вытираясь рукавами, потихоньку успокаиваемся, полностью погружаемся в дело. Ушли уже далеко от края, мешки наши одинаково потяжелели, но я с удовольствием замечаю, что у меня больше.
   И вдруг: «Бежим! Охрана!» Тут и я замечаю силуэты двух всадников. С гиканьем, размахивая плетками, они быстро приближаются и становятся более четкими и оттого все более страшными. Я вижу, как Санька, бросив мешок, несется далеко впереди меня, по-смешному расставляя ноги ,напоминая жука, у которого то и дело вязнут лапки. «Не отставай!»- не оглядываясь, на ходу успевает выкрикивать Санька. Всадники совсем близко, я задыхаюсь, мне не убежать, но страха больше нет, только решимость. Так, солдат, у которого нет больше снарядов, поворачивается к врагу, чтобы броситься в рукопашный. «Не отдам, мое!» -я сажусь на мешок и отчаянно цепляюсь за землю. Кажется , нет такой силы, которая оторвет меня от этой холодной, исковерканной земли. Лица всадников расплываются, я вижу только рты, хохочущие, перекошенные, я слышу фырканье их горячих лошадей. Перед ними маленькое, растрепанное существо. Глаза почти белые, такие же, как волосы из-под сбившегося платка,  похожа на воробья, отчаянно защищающего своих птенцов. «Не отдам! Мое!»- повторяю я и понятно, что отнять у меня мою добычу будет трудно.Всадники досадливо морщатся, но не оттого, что не уберегли десятка два с лишним мелких картошек, а потому что их не испугались, а значит и миссию они свою свою не выполнили. «Черт с ней! Пущай забирает»,- кричит один из них, и они так же внезапно, как появились, исчезают. Еще какое-то время выжидаю,чтобы понять,что опасность миновала, что нет страшных всадников и их громадных, фыркающих лошадей. Поднимаю голову, встаю и только сейчас чувствую, как ослабели мои ноги, как они подгибаются и дрожат, но чувство одержанной победы придает сил. Я перекидываю лямку мешка через плечо, как винтовку,и тащусь в обратный путь.В переулке меня ждет Санька. Он сидит на корточках и на его грязном лице видны белые полосы от глаз к носу, размазанные по щекам. Он встает, прячет глаза:»Ну, ты как? Ты молодец, не струсила,» Мне тоже неловко, но я ужасно рада, что он рядом со мной сейчас. «Да ладно, Сань, чего,уж,там, это я от страха. Ты не бойся, я никому не скажу.» Брат идет поникший, опустив голову, и мне очень его жалко. «На, неси мой мешок, я уже устала,- и брат с радость берет себе мою ношу. Приходим мы грязные, продрогшие на холодном октябрьском ветру. В тепле наши щеки раскраснелись, хочется спать, но больше хочется есть. Мать наливает нам по миске горячей похлебки с настоящим разваристым пшеном, в глазах у нее слезы, которые она быстро смахивает ладонью. Впереди еще целый день, обычная возня с малышней, смех, ссоры, но он приобрел обьем, выделился жирной чертой, которая часто появляется в школьных тетрадках брата. А   он сегодня  тише обычного покрикивает на малышей, и нет в его голосе прежней мужской уверенности, не так нарочито он басит.
   Вечером мы ели картошку, сваренную в чугунке на печке, обжигаясь, снимали с нее тонкую кожицу, посыпали солью и жадно ели, запивая разбавленным молоком. И ничего вкуснее этой картошки ,кажется, нет на свете!  Ночью мне снятся всадники, они хохочут, размахивают плетками, и я шепчу во сне «Не отдам! Мое!»