Не те ощущения

   Геннадий Викентьевич не пропускал ни одного представления. Он очень любил цирк. По-настоящему восхищался смелостью и отточенностью движений трюкачей-эквилибристов под куполом цирка; преклонялся перед храбростью дрессировщиков и непреклонностью их воли, подчиняющей себе необузданную на генетическом уровне волю грозных хищников; отдавал должное необыкновенной, нечеловеческой мощи силачей; по привычке, укоренившейся с младых ногтей, аплодировал плоским шуткам ковёрных. Он признавался себе в том, что не способен проделывать то же самое по целому ряду причин: от вызывающей систематическую вибрацию членов трусости и до постыдной неуклюжести любимого организма включительно.
   В чём он не мог признаться даже себе – это в том, что на подсознании ждёт - не дождётся падения хоть какого-нибудь, хоть завалящего эквилибриста из-под купола, да чтобы всмятку, или нападения хищников на дрессировщика, бездумно принявшего на грудь вечером перед премьерой, и чтобы крови побольше, или, на худой конец, расплющивания силача тоннами железа… То есть, того, что может и должно вызвать настоящий выброс адреналина в его кровь! Иначе он так и будет продолжать чувствовать какую-то неполноценность, незаконченность ощущений после каждого представления.
   Фильмы-ужастики – это понятно, но даже телепередачи, транслирующие катастрофы и просто несчастные случаи в прямом эфире, его давно уже не заводили. Тем более – пронизанные индифферентностью скороговорки, казалось, едва сдерживающих улыбки дикторш новостных передач. Не приносила вся эта белиберда полноты ощущений. Экран самые ужасные события лишал натуральности. Создавал впечатление, будто всё происходящее – понарошку. Или в какой-то параллельной реальности, до которой мало кому есть дело. Разве мог он себя в этом винить?