Сорвем корону с вируса!

Можете мне верить, можете не верить, но эта история совершенно правдива.
В жизни случается много мистических совпадений. И самое интересное, что в мистике совпадений в принципе нет ничего мистического.
Извините за философское занудство.
Все в этом мире (о, Боже, как я банален!) взаимосвязано. В науке это называется «холизм». Понять логику этих взаимосвязей мы не можем и никогда не сможем.
Как сказано древними китайцами, «нельзя сорвать цветка, не обидев звезд». Иными словами, я, к примеру, могу, пардон, непроизвольно икнуть, а в Лос-Анжелесе вдруг родится негр. Или: мой сосед Егор Никанорыч, еще раз пардон, нажрется как носорог, а в Японии зацветет сакура. 
Никанорыч один раз, нажравшись не хуже Михаила Ефремова, изрек: «В Японии сакура заколосилась».
Как говорили все те же древние китайцы: «Все во всем, одно в одном, все в одном, одно во всем». Научное предисловие завершилось.
Когда началась планетарно-истерическая эпопея с коронавирусом, меня вдруг ночами стали мучить какие-то смутные воспоминания. Само слово «коронавирус» порождало во мне массу неясных ассоциаций то ли из детства, то ли из юности.
Сначала все это было терпимо, но потом стало приобретать масштабы паранойи. Как в знаменитом рассказе Антона Павловича Чехова «Лошадиная фамилия».
Что же мне напоминает слово «коронавирус»? Господи! Ну, ясно, есть «корона» и есть «вирус». Дальше?.. Связь?.. Ничего не понимаю. Напряжение в моем сознании и моей душе нарастало, я ходил какой-то потерянный и совсем не в себе. Я пытался вспомнить нечто, что, может быть, и не надо было вспоминать. Зачем?
Даже нажравшийся до состояния тухлой крымской медузы Егор Никакнорыч говорил мне, с трудом держась за санки моего сына, приставленные к стенке: «Ты какой-то, ёшкин президент, стал виртуальный, Станиславич. Вернись, Станиславич, в свои шпинаты… Христом-Марксом прошу, вернись…»
Это имелись в виду пенаты… А про Христа-Маркса молчу. Издержка советского подсознания.
Никанорыч оказался дважды пророком. В университете отменили занятия в связи с коронавирусом. И я засел в свои «шпинаты», то есть дома. И, вместе с тем, стал действительно «вирутальным», то есть начал вести занятия по интернету, что искренне ненавижу, но об этом в другой раз.
Но моя ностальгическая паранойя только усилилась. Появилась бессонница. Я перебирал в мозгу разные эпизоды из детства, но это никак не складывалось в какой-нибудь разумный и окончательный паззл по теме «Коронавирус».
Честно: это было очень тяжело. Надо было что-то вспомнить, а что – неясно. Нечто мерцало где-то в пузырящихся пучинах памяти. А что?..
И вот все решилось буквально несколько дней назад. Мне перезвонил мой школьный друг Сева Алюнчиков. И предложил встретиться и посидеть, несмотря на проклятый коронавирус, где-нибудь в центре, в кафе.
Встретились на Тверской. Посидели. Повспоминали. Многое вспомнили. И, помимо всего прочего, Сева вдруг спросил:
- А помнишь, как мы с тобой в лагере «Факел» зажигали? В 1975 году?
- «Факел»?.. Помню. Там еще девчонка одна красивая очень была… Светка Туликова…
- Ну… До сих пор помню. До дрожи.
- Я тоже. Глаза – синие, сама вся – розовая… Обалдеть…
- Не говори… - сказал я. – И еще там у нас вожатая была…
- О-о-о! Настя!.. Руки, шея… Я всю жизнь потом о такой жене мечтал. И вот – домечтался…
- Ладно, ладно, все у тебя хорошо. Твоя Настенка – лучшая в мире.
- Йес! А помнишь, там еще два хулигана были, которые терроризировали весь лагерь?
- Нет, не помню.
- Ну, два жирдяя таких, которые были на год-два нас старше?..
- Нет, не помню… Как их звали-то?
- Ща… Так-так-так… Вспомнил! Гриша Коронкин и Лева Вырусняк.
Я вздрогнул:
- Как-как, говоришь, их фамилии?
- «Коронкин» и «Вырусняк».
Я облегченно выдохнул. Первый раз за пару месяцев. Наконец-то я прекратил свою паранойю.
- А помнишь, - предложил Сева Алюнчиков, - как их сделали?
- Кого?
- Вырусняка с Коронкиным.
- Нет.
- Да ты вообще, Вован, весь в склерозе. Они же нас всех достали. Ходили, как воры-законники. Компот у нас отнимали. Помнишь?
- Вспомнил теперь.
- В родительский день конфеты. Помнишь?
- Конечно.
- А кто им, козлам, дал по рогам?
- Не помню.
- Ну и дурак. Машка Русакова. Машку Русакову хотя бы помнишь?
Тут произошло странное. Я (прошло уже сорок пять лет) покраснел. Я был тогда влюблен в Машку Русакову. Я, может быть, и сейчас в нее тайно влюблен. А как в такую не влюбиться? Голубоглазая, русая коса и все такое. Про «все такое» я тогда, конечно, ничего не понимал. Но два оглушительных аквамарина плюс пшеничный, как нежный канат, хвост от затылка до копчика… О Господи!
- Значит, не помнишь? – спросил Сева Алюнчиков.
- Напрочь.
- Ладно. На полднике, если ты, сволочь, все-таки помнишь, стали Коронкин и Вырсняк сливать наши компоты в свою кастрюлю. Все молчат. А что им скажешь?.. Оба килограммов по девяносто. И вдруг встает эта самая Машка Русакова – и обоим им своим компотом в морду – хлесь!.. И потом берет в свои руки нож и вилку и говорит: «Только подойдите, сволочи!»
- И что? – это я.
- Ушли. И больше не приходили. Обо….сь.
- А! Вспомнил. Я ж тогда в больничке был с этим… с поносом.
- Ну да. Это вообще твое, национальное… так что наша Маша Русакова этих Коронкиных и Вырусняков завсегда сделает. Согласен?
- Согласен.
Я и сейчас завсегда согласен.