Доверие

Мне было лет десять, когда мы переселились в новый периферийный район. В корпусе жили ребята самого разного возраста. Был среди детворы и один долговязый и странный пацан. Сама я, странностей в его поведении не замечала. Ну, разве что во взгляде у него было нечто такое, от чего вся дворовая детвора его сторонилась.
Взрослые поговаривали, что в этой семье все больны на голову. И бабушка, и мама, и он. Чаша миновала только его сестру. Мака с нами не водилась. Ну, во-первых, ей некогда было лазить с нами по крышам домов и гонять мячи, она танцевала в ансамбле Сухишвили. Высокая, стройная, привлекательная. Во-вторых, мы для нее были мелюзгой, с которой ей было неинтересно. Леван был старше Маки, но явно отставал в развитии. Движения у него были слишком порывистые и говорил он очень быстро, скороговоркой. Нужно было переспрашивать, чтоб понять, о чем он говорит. Впрочем, никто его и не спрашивал. Наоборот, обходили стороной, от греха подальше. Общались лишь в том случае, когда он встревал в наши игры. Происходило это крайне редко.
Как-то раз он стоял в сторонке и посматривал, как мы играем в выбивалки. Смотрел и молчал, моментами дико вращал глазами. Я позвала его в игру. Минут пять он играл нормально. Потом кого-то выбил, и тот попытался остаться. Леван заспорил с ним, а потом погнался за ним и начал бить мячом по голове. С этого дня, дети обходили его за версту. Взрослые в диалог с ним вообще не вступали. А мне всегда хотелось делать все наперекор остальным, если мне казалось, что остальные ведут себя неправильно. Я ему всем видом показывала, что не боюсь его стихийных действий. Если он и проявлял робкие попытки завязать какой-то разговор во дворе, то делал это со мной. Понимания это ни у кого не встречало. Напротив, я часто ловила их удивленные взгляды. У Левана был большой велосипед, на котором он накручивал километры. Раз этот велик у него испортился. Он его повалил на асфальт и приготовился в нем ковыряться. В общем, дворовому злыдню было не до меня. А я возьми да остановись у поверженного двухколесного коня. Механик вначале не обращал на меня внимание, а потом все чаще стал поднимать на меня глаза. Кеды на ногах нашего изгоя были совсем стоптанные. А майка какая-то короткая, открывающая его тощий живот. Был он в два раза выше меня.
Леван мучился с великом долго. Помоги кто из ребят повзрослей ему, он справился бы быстрее и успешнее. Но, соседские ребята могли максимум подколоть Левана, а не помочь. Я между тем, уселась на бордюр. Солнце нещадно палило, и вспотев Леван рукой смахнул со лба пот. Потом бросил взгляд на меня, улыбнулся. Уговорю ребят принять его в игру, подумала я про Левана. Время шло, и чем дальше, тем больше между нами вроде как заключалось какое-то безмолвное соглашение. Наконец, он его починил. Протер руки тряпкой. Рядом была большая лужа. Леван залез в эту лужу руками и набрав оттуда густой жижи подошел ко мне и начал мазать ее мне на руки. Минуты три я так и стояла с замазанными по локоть руками. А он глупо скалился и продолжал мазать грязь мне на руки. Стало обидно до слез. Он будто раздал тем, кто смеялся над ним козырные карты, а меня оставил в дураках. Я продолжала стоять, не оказывая никакого сопротивления, а он продолжал гоготать. И тут, я заплакала. Но, не потому, что не могла ему оказать сопротивление. Могла же, в конце концов, развернуться и убежать. Плакала я не из-за замазанных рук, а из-за подорванного доверия. Это я потом поняла, почему, а тогда вряд ли смогла бы объяснить, почему реву. Я была не робкого десятка. И могла при обиде и сдачи дать. Леван вдруг перестал ржать. Нагнулся к велосипеду, схватил тряпку и начал тереть мне руки.
-Ты что, обиделась? – спросил он меня. – Не плачь, я сейчас вытру, - Леван опять заулыбался, но уже по-другому. Все это время мы смотрели друг на друга безотрывно. Он тер изо всех сил тряпкой грязь. Но, тряпка была сухая, а жижа на жаре моментально подсохла.
После того случая прошло много лет.  Между нами больше никогда не было конфликтов. Наоборот, Леван старался вроде как опекать меня. Потом он ушел служить в армию, я вышла замуж. Я как-то увидела его в военной форме. Она ему очень шла. Рослый и широкоплечий он вроде бы даже посерьезнел. Многое тогда менялось. За окном гремели лихие 90 – е. И только одно оставалось неизменным, встречаясь случайно на улице, мы неизменно друг другу улыбались.
А через несколько лет мы перешли в другую квартиру. О судьбе соседа мне нечего неизвестно.