Хочу в СССР? Глава 5

Война – дело серьёзное.

По мнению, кажется, Талейрана, даже слишком серьёзное, чтобы доверять его военным. А я всё же рискнул бы. Те военные люди, с которыми довелось иметь дело в нашей студенческой молодости, лично мне были весьма симпатичны. Нас, вредных и злых на язык, любили, терпели и прощали. А это, согласитесь, дорогого стоит.

Да! Забыл сказать, о чем, собственно, пойдёт речь. Конечно же, о военной кафедре и наших доблестных наставниках. Их афористичность, безусловно, была самой высшей пробы. Думали, как умели, а говорили – что думали. Всего лишь хотели доходчивее выразить мысль, но получалось как всегда ©. Зато не оригинальничали и никого, кроме себя любимых, не цитировали. А зачем было кого-то ещё и цитировать? При такой-то природной одарённости.

Кто-то может подумать, что я утрирую или глумлюсь над военными порядками и обороноспособностью нашей великой Родины. Ей богу, и в мыслях не было! А что порой мое изложение будет напоминать сюжеты из фильма «ДМБ», так я, честное слово, не виноват. Не зря же это кино так популярно и любимо.

***
Знаю, с кого следует начать. Начальника учебного цикла химиков и биологов полковника Бориса Александровича Сергунина все мы любили. И даже не потому, что участник и ветеран войны, хотя этот факт сам по себе вызывал уважение. Славный был человек. Что называется, офицер старой закалки. Воистину: слуга – царю, отец – солдатам. Причём отец заботливый, хотя бывал и строгим.
Выйдя в отставку, пришёл на химфак работать диспетчером учебной части. Проверки посещаемости, поддержание дисциплины. Поначалу ему было, конечно же, непросто («здесь вам – не тут!» ©), но в тему вписался отлично.

Однажды застукал нас за курением в неположенном месте: «Почему здесь курите?!» – «А мы не в затяжку, Борис Александрович». Простил, добрая душа.
И смеялся он в точности как Фантомас из фильма: «Ха! Ха! Ха!». Только по-доброму. Я очень любил его смех.

***
Подполковник Иващенко (увы, не помню имени-отчества) вёл у нас строевую подготовку и общевойсковую тактику. Очень достойный человек, в славном прошлом – боевой офицер, тоже участник войны. Примечательной его чертой было косоглазие. По слухам, вследствие давней контузии. Звался у нас, само собой, Зоркий Сокол. Когда задавал вопрос и поднимал кого-либо для ответа («Вот Вы, товарищ студент!»), обыкновенно вскакивали сразу двое: один – на которого смотрел, второй – в направлении указующего перста.

***
Изучаем пистолет Макарова. Любознательный студент разобрал оружие до винтика, а собрать не может. Пошёл каяться к Иващенке: «Товарищ полковник! Тут пистолет у меня никак не собирается». – «А что враг скажет?!».

***
Отрабатываем строевой шаг и повороты в движении. На плацу во внутреннем дворике военной кафедры. Студенты поочередно вышагивают по двое. Иващенко чётко и раскатисто отдает команды: «Напра-во! Нале-во! Кру-гом! На месте!». И вдруг одна из марширующих пар после команды «направо» разошлась в диаметрально противоположные стороны! Наш офицер натурально остолбенел. Потом заорал: «Стоять! Два балла! Обоим!». – «Товарищ полковник! Так я же правильно…». – «Я сказал: обоим – два балла!». Очень сильное потрясение испытал. Так и с нормальным зрением окосеть недолго. Хотя, один-то из двоих точно повернул куда положено.

***
Проводить занятия пришел незнакомый офицер. И первым делом озадачил класс вопросом: «Кто такой майор Сидоренко?». Поднял одного студента, второго, третьего… Никто не ответил. Донельзя огорченный нашей несообразительностью, военный устало махнул рукой: «Садитесь все! Я – майор Сидоренко». Так и познакомились.

***
У майора Сидоренко была персональная указка. Сантиметров в 40, тонкая и с маленьким металлическим шариком на конце. Периодически он вставлял указку шариком себе в ухо и, держа руку на отлете, медленно ею там вращал. При этом замолкал и как бы впадал в нирвану. Мы наблюдали этот смертельный номер с замиранием сердца.

Однажды подошел к окну и долго смотрел вниз во дворик. Затем извлек из уха указку и жестом поманил нас подойти. Все дружно приникли к окнам. Во дворе стоял новенький синий «Жигулёнок». Сидоренко: «Вот я смотрю и думаю: машина стоит». – «Да, товарищ майор, машина. Хорошая машина. Новая совсем. Товарищ майор, а чья это машина?» – «Хе. Чья это машина? Всё вам скажи». И, смакуя фразу, с наслаждением произнес: «Моя машина».

***
Майор Кузнецов был «на лицо ужасным, добрым внутри» ©. Если честно, то ужасным на лицо он совсем не был. Так, несколько мрачноват на вид и не более того. Но зато «внутри» – добродушным и человечным дядей. Студенты его любили.

Команды отдавал под нос и как бы самому себе, в несколько своеобразной манере: «Ровняйсьсмироновольно! Направозамнойшагоммарш!». И мы его как-то легко понимали.

***
Майор Кузнецов: «Хлорная известь ДТС ГК находится в бочках. С черепом и костями. Как на телеграфном столбе».

***
Подполковник Хиценко любил устраивать «среди нас» викторину. Военные люди вообще испытывают слабость ко всяческим аббревиатурам, буквенно-цифровым сокращениям и проч. Разные ВПХР, ДКП, АРС, ДДА и так далее. Вот он и мучил студентов подобными вопросами. А у нас всё прямо от зубов отскакивало: войсковой прибор химической разведки, дозиметр карманный прямопоказывающий, авто-разливочная станция, дезинфекционно-душевой агрегат.

Но, к великой радости полковника, пара вопросов-таки поставили аудиторию в тупик. Мы не расшифровали ТСП. Оказалось совсем просто: тактико-специальная подготовка. То есть, тот самый предмет, который он нам, собственно, и читал.

Ну и некое загадочное ЛМ-2К. Прямо мозги себе чуть не свихнули, но так и не отгадали. И Хиценко с чувством глубокого удовлетворения поведал нам, что это – «лом металлический с двумя концами». Типа, шутка юмора такая. Сам при этом аж светился от счастья.

***
Небольшая ремарка. В том нет никакой ошибки, как это может показаться, что я одних и тех же офицеров называю попеременно то подполковниками, то полковниками. При личном обращении мы запросто могли подполковника произвести в полковники. Просто короче звучит. Не припомню, чтобы они когда-либо обижались. Ну, и мелкий подхалимаж, конечно. А как же?

***
Подполковник Хиценко вызвал студента и предложил написать химическую реакцию дегазации отравляющего вещества ви-газа хлорной известью. Студент малость почесал «репу» и отобразил на доске буквально следующее: V-x + ХИ = Дегазация. Аудитория оценила находчивость коллеги, но преподаватель по некотором размышлении прервал веселье: «Чего смеётесь? А что? Вот, кстати, правильно написал ваш товарищ».
 
***
Студент на вопрос «Как называется мономер, из которого получают каучук?», недолго думая, сходу обозвал его по номенклатуре IUPAC: 2-метилбутадиен -1,3. По профессиональной привычке. А может, просто вырвалось от волнения. Класс уважительно загудел. Подполковник Хиценко оценил реакцию студентов и поставил «отлично». Хоть в методичке у него и значился по-военному правильный ответ: «изопрен».

***
Я пришёл провожать на военные сборы друзей, учившихся на год старше меня. Отбывающие собрались во внутреннем дворике университета. Студенты коротали время в ожидании прибытия автобусов. Там же довелось наблюдать редкую по драматизму и интриге шахматную партию. Играли подполковник Хиценко и один из будущих курсантов. Про которого я точно знал, что он – перворазрядник по шахматам. Хиценко же играл хоть и азартно, но весьма слабенько. Бедный паренёк изо всех сил пытался свести партию к ничьей. В смысле, к ничьей почётной для полковника. А тот всё время норовил подставиться под «мат». Но студенту предстояло ехать с ним на сборы! Вот он и проявлял чудеса изобретательности. Надо ли говорить, что, в конце концов, победила дружба. И парень облегчённо вытер пот с мужественного чела.

***
Когда ехали со сборов, подполковнику Хиценко снова захотелось сыграть в шахматы. И опять с тем же парнишкой, но теперь уже экс-курсантом. В этот раз партия закончилась очень быстро. Следующую он решил сыграть с другим студентом. Вышло ещё быстрей. Полковник печально вздохнул: «Вот что, ребята. Играйте-ка вы лучше друг с другом».

***
Василий Степанович Метелица прибыл на военную кафедру в звании капитана. И почти сразу отправился со студентами на военные сборы. Там особой любви не снискал, потому что поначалу был довольно-таки противным командиром. На наших сборах он уже был майором, а когда дослужился до полковника, и вовсе оказался вполне душевным человеком.

Он единственный, кого в звании как бы понизили. Впрочем, ненамеренно и временно. Случилось так. Метелица проводил занятия. Зашёл в класс и к нему, как положено, строевым шагом направился дежурный: «Товарищ капитан… Майор??!». Это дежурный по ходу доклада разглядел на кителе новенькие погоны. Метёлкин простил его легко и даже с удовольствием: «Ну, ничего. Бывает, бывает». Но потом ещё некоторое время пребывал в звании капитан-майор.

***
Метелица сильно обиделся на одного из студентов и написал донос. Вообще-то он думал, что пишет докладную на имя начальника военной кафедры, а получился – донос. Потому что документ, который он опрометчиво позабыл на столе, начинался таким откровением: «Доношу до Вашего сведения…».

***
Теперь пора переходить к самому «вкусному». Общение с этой без преувеличения выдающейся личностью сильно украсило нашу военную жизнь и колоссально обогатило лексикон.
Константин Владимирович Самотыя прибыл на военку подполковником. И тоже почти сразу направился на сборы с ребятами, что учились двумя годам старше меня. Со сборов они вернулись в полном восхищении новым кадром. Прожужжали нам все уши: «Самородок! Гений!».

Обыкновенно, когда Самотыя держал речь, то первая шеренга курсантов стояла навытяжку, зато во второй буквально через одного его конспектировали. Так сказать, для истории. Сам я этого не делал по лени и из-за самонадеянности. Думал, такое не забудется никогда. Ошибся, однако. Но всё это, так сказать, присказка. А дальше будет быль, до которой ни одна сказка не додумается. Потому решил афоризмы Константина Владимировича выделить отдельно. Как имеющие историческую и культурную ценность.

***
Приступив по осени к учебе, мы первым делом высмотрели в расписании занятий, когда же нас осчастливит новый педагог. Тихо радовались в предвкушении. В положенный час в класс зашёл невысокого росточка коренастый подполковник. Маленькие острые глазки расположены близко к переносице, причёска – короткий бобрик. Походка такая, будто в штанах лежит кирпичик. Одел нас в комбинезоны, обеспечил шанцевым инструментом (ломики, лопаты) и повёз в гараж военной кафедры на какой-то праведный труд. В гараже построил взвод перед входом и произнёс вводную. Мы дружно замерли в томительном ожидании обещанного старшекурсниками чуда.
Поначалу говорил хоть и корявенько, но пока вполне обыденно. Ничего достойного внимания ещё не изрёк, а бойцы уже начали потихоньку «киснуть». Тем временем подполковник, закончив речь, отдал долгожданный приказ:

«Лопаты оставить здесь, а остальным – зайти в помещение!».

Свершилось! Право, не знаю, как удалось наиболее смешливым (вроде меня) сдержать восторг. Лишь непрошенная слеза прошибла. С огромным трудом дождались, когда полковник сам первым «зайдёт в помещение», а уж затем дали волю чувствам. После-то я слыхал много изречений Константина Владимировича. Но то был дебют!

***
 Рядом с корпусом военки находилась парикмахерская. Куда прямо с занятий наши командиры безжалостно гоняли попавших под раздачу студентов. В парикмахерской модельными стрижками не баловали: они туго знали свое дело. Подозреваю, наш контингент обеспечивал им основной фронт работ. Отправляя в путь очередного волосатика, Самотыя назидательно говорил: «Я не против длинных волос. Совсем даже не против. Но только если это красиво и аккуратно. Вот как у меня». И демонстративно проводил рукой по своему бобрику.

***
«Юго-западный ветер – это такой ветер, который дует с юга на запад!».
Тут же для пущей наглядности изобразил процесс на доске. Нарисовал крестик розы ветров и, немного подумав, решительно соединил юг и запад прямой стрелкой.

***
 Из специфически химического. Студент изобразил на доске формулу толуола. И легкомысленно пририсовал к бензольному кольцу метильную группу (СН3–) в орто-положение. Или в мета-положение. Не важно, но где-то сбоку. Радостный Самотыя тут же подбежал к доске: «А вот и неправильно!». Стёр тряпочкой метил и нарисовал сверху. Теперь – правильно! И победно взглянул на класс. Как он уел этих снобов-химиков, которые даже простых формул не знают!
Для непосвященных. Бензольному кольцу совершенно до лампочки, где там к нему «приклеен» метил: оно по своей сути абсолютно симметрично. Это вроде как сковородка с ручкой: кто скажет, справа она или слева? Но в методичке, что лежала у подполковника перед носом, метильная группа была нарисована сверху! Ну, право же, нельзя так подставляться! Хоть и студенты, но уже – химики.

***
На самой военной кафедре что-то ничего существенного почти не помню. А вот на сборах, уж тут-то полковничья фантазия и развернулась во всём блеске! Его мысль восхищала своей логической законченностью. Афоризмы рождались легко и непринужденно. И повод для этого мог быть любым. К примеру, такой шедевр:
«Настоящий мужчина должен не трепыхаться как курица, а затаиться и потихонечку спускать!».

Поверьте, индийский трактат «Кама Сутра» здесь совершенно не при чём! То был всего-навсего инструктаж, как целиться и правильно стрелять, чтобы удалось попасть из автомата в мишень. А вы что подумали?

***
Сразу по приезду начиналось строительство лагеря. Каждому отделению полагалась своя палатка, натянутая на каркас из досок. Константин Владимирович руководил процессом. Пришла машина с досками. «Товарищ полковник! Доски привезли. Куда разгрузить?». – «Доски сложить параллельно вот этой сосне!». И ведь как-то справились! При том, что сосна, как ей и положено, росла строго вверх. В любом случае, наш командир остался удовлетворён.

***
Командиры отделений собрались для получения недостающих досок. «Вам сколько надо досок? Три? А вам сколько? Две? А вам? Три? Вам – четыре?». Шевеля губами, вслух произвёл вычисление: «Три да две – это будет пять. Ещё три – восемь. Да ещё четыре – двенадцать. Ну, так вот. Досок я вам не дам. Ни одной! Покудова весь горбыль не используете». Хозяин!

***
Прибыл принимать работу: «Так. Хорошо! Отлично! Молодцы! Отлично! Хорошо! Не пойдёт. Переделать!». И стремительно отбыл к другому объекту.

***
Время, место и ситуация, скорее всего, те же. «Не скажу – плохо! Не скажу. Отвратительно!».

***
«Палатку надо ставить так, чтобы не гармонировала. – Это как, товарищ полковник? – Ну, чтоб гармошкой не висела».

***
Первичный инструктаж в столовой: «За кажным столе сидит десять человек. Дежурные находятся у бачках. – Около бачков, товарищ полковник. – Повторяю: дежурные находятся у бачках! И не поправлять меня! Я же вас не поправляю, когда вы заикаетесь на экзамене».

***
Положенное по Уставу личное время назвать таковым его язык никак не поворачивался. Обыкновенно говорил: «Лишнее время». Причем как бы с оттенком брезгливости.

***
Однажды как раз в «лишнее время» наш замполит решил что-то там украсить у себя в ленкомнате. Где-то нашёл подходящую рейку, но она оказалась в побелке. Тщательно её очистил ножиком прямо на лавке в курилке и пошёл примерять по месту. В это время прибыл Самотыя и прямо в эту побелку сел. Орал так, что все свободные от дел сбежались как по тревоге. Перво-наперво, «построил» дежурного по роте: «Для чего в армии курилка? Я вас спрашиваю! Для чего – курилка?». Дежурный стоял навытяжку и понуро молчал: он явно не знал правильный ответ. Но разгневанный полковник сам же себе и ответил: «А курилка в армии для того, чтобы прийти, посидеть и уйти чистым!». Сам-то он не курил.

***
«Территорию убрать от меня и до того коня! И чтоб чисто было» – отдал приказ и свалил по делам. А курсанты приступили к уборке.

На большой поляне неподалеку от палаток лениво щипал траву привязанный к колышку полковой мерин. Кол выкопали и вместе с конём переместили метров на 25 ближе к лагерю. Вот и вся недолга! Да и мерин, похоже, ничего не имел против.

***
Самотыя: «Курсант! Почему смеётесь?». Смешливый курсант, колесом выпятив грудь и подобострастно выкатив глаза: «Рожа такая, товарищ полковник!». – «Ну, что – рожа? Ну, бывает, бывает… Ничего, ничего…». Подозреваю, что говорили они, всё-таки, про разные рожи.

***
По команде «Газы!» положено одеть противогаз. На оценку «отлично» следует уложиться в 7 секунд. Обычно все укладывались, но это – когда как.

Самотыя скомандовал: «Газы!». К нему подошёл курсант. Такой длинный и нескладный очкарик. Пришёл с вопросом: «Товарищ полковник! А вот очки куда? Под противогаз или на противогаз?». – «А я говорю: Газы!». – «А очки, всё-таки, куда?». – «А я говорю…». – «А очки…». После непродолжительного раздумья: «Очки – снять. В Советской армии – слепых нема!».

***
 Призванный к ответу курсант рассказывает про малую саперную лопату (МСЛ), задумчиво вертя сей предмет в руках: «Малая саперная лопатка. Длина – полметра». Подполковник Самотыя курсанта прерывает: «Правильно. А вот и неправильно! Не полметра, а пятьдесят сантиметров! Полметра – это вот!». Далее следует характерный выразительный жест левой рукой к сгибу локтя правой. И поныне никогда не спутаю полметра и пятьдесят сантиметров.

***
Там же и опять по поводу многострадальной лопатки. «Вот почему вы так говорите, товарищ курсант?! Я же вас не называю, скажем, Питух! Если бы я вас так назвал, вы бы обиделись. А лопатка обидеться не может, потому что она – не имя существительное. Но если бы она была имя существительное, то обиделась бы».

***
Самотыя позиционировал себя как борца с ненормативной лексикой. На очередном ротном построении посчитал необходимым довести свое мнение до личного состава: «В армии матом не ругаются!». Курсанты понимающе разулыбались. «Вот, например, кто слышал, чтобы я хоть раз матом ругался? – Я слышал, товарищ полковник. – Я тоже слышал. – Кто? Выйти из строя! Фамилии? Где слышали? – А вот когда Вы, товарищ полковник, давали указания плотникам, как «грибок» для дневального переделать. – Ага! Курсант такой-то и курсант такой-то? А мне на вас ещё характеристики писать. И я могу написать, что некоторые склонны к клевете!». Выждал пуазу, чтобы угроза дошла до печёнок: «Так вот, товарищи. Я матом – не ругаюсь!».

***
«Поставьте сержанта радиатором как положено!». Эта сентенция требует небольшого комментария. Для практических занятий полк выделил несколько машин АРС. В принципе, обычная поливалка, только не рыжего, а цвета хаки. Как ей и должно, оборудованная «цилиндрической цистерной овальной формы» (подполковник Хиценко). К каждой поливалке помимо водителя прилагался ответственный сержант. По прибытии машины припарковались в рядок, а расчёты выстроились перед капотом. Но один зачем-то стал сбоку, у колеса. Непорядок следовало незамедлительно устранить. Вот что полковник сказал непонятного?
 
***
Одетое в химзащиту отделение выполняло норматив: по команде разворачивало АРС и готовило его к работе. При этом бойцы проявляли редкостную бестолковость. Руководивший процессом курсант в отчаянии сорвал с себя противогаз и смачно обложил нерадивых подчиненных в «несколько этажей». Дело пошло. Но подполковник Самотыя работу остановил. И, подняв вверх указательный палец, наставительно произнес: «Вот! Вот!! Теперь вы понимаете, почему в армии ругаются матом?».

***
Уж и не знаю, почему военные так любят пословицы, всякого рода метафоры и образные сравнения. Но факт, что любят чрезвычайно. Константин Владимирович не был исключением.

«Наша задача – не ударить грязем в лицо!».
«И нечего валить свою больную голову на здоровую».
«С меня здесь, как с гуся – молока».
«Что дрожишь, как бобовый лист».
«Вы не на корабле «Аврора», а в 40-й аудитории».
«Техника рассредоточивается хаотично, в шахматно-шашечном порядке».
«Оборона должна быть гибкой и скрытной. Как резиновый шланг, закопанный в землю».
«Шланги скворачиваются».
«Ориентирую: Север – кусты с ветками, Юг – береза кудрявая, Запад – обрез столовой».
«Гауптическая вахта».
«Летательный исход».
«Теплокровавые животные».
Хотя последняя цитата, вроде бы, из подполковника Хиценко. Но тоже красиво!
***
Глубоко философское.

«Кажный хотит жить! Даже блоха».
«Не поймите меня правильно!».
«Вы меня ещё не знаете, но вы меня ещё узнаете! И не только с хорошей стороны, но и с плохой!». После этого высказывания закралось сомнение: а действительно ли «Приключения бравого солдата Швейка» писал Ярослав Гашек? Может, творили в соавторстве?
«Не надо выдумлять! Не надо это всё!». Этим мудрым тезисом я всегда руководствуюсь в неоднозначных жизненных ситуациях.
«Вы что хотите? Чтобы я отдал приказ и не добился?!». Вот – очень правильно. Думать надо, когда языком ляпаешь (отдаёшь приказ).
«У меня в полку всё было на самосознательности. Утром не сделали – в обед делать будут. В обед не сделали – вечером делать будут. В личное время».
«Вы ещё молодые! У вас – всё спереди». Ну, как говорится, чем богаты…
«Я вам – кто?!». Так и тянет ответить. Даже рифма по случаю имеется: например, пальто.
И – на десерт:
«Голова нужна не для того, чтобы думать, а для того – чтобы знать!».
***
Бытовое, житейское, назидательное. Ну и чувство юмора. А куда ж без него!

«Старшина! Где кирпича? Будем дурь выбивать».
«Тут некоторые вместо чтоб готовиться, ловят ободней и вставляют им соломину в зад. Смотрите, чтобы та соломина вам на экзамене не попала!».
«Я вас не пугаю, но я вам не завидую».
«Это военная кафедра или чья?».
«Вам – «гусь», товарищ студент!». В смысле, двойка.
«Все скоропортящие продукты за ночь выесть!».
«Форма одежды – голый тос! И не поправлять меня, не поправлять!».
«Вы у меня за день палец пальцем не сделали!».
«Тут у нас – столпушка». (Маленькое столпотворение).
«Я в войсках – 25 лет! И в меня никто так не бросал дверь, как это сделал товарищ студент!». А «товарищ студент», изгнанный им из аудитории, вышел, громко хлопнув дверью.
***
Иногда входил в образ «родного отца». Позволял себе поговорить с курсантами за жизнь, поделиться богатым армейским опытом, воспоминаниями.

«Я в пятьдесят пятым годе кандидатскую защитил! – Как, товарищ полковник?! – Ну, это. По лыжам, по лыжам. Малады был, здоровы як лось. Мои любимые дистанции – 30 и 50. Помню, стоим на старте. Рядом – такой здоровяк и на меня пальцем: «Вот этот со мной побежит? Да ни в жисть!». А я его на первой же десятке и сделал!».

***
«У меня в войсках нерусские были. Ну, которые по-нашему не понимали. Так я их учил русскому языку. – Как это учили, товарищ полковник? – А так. Показываю ложку: «Ложка, говорю, чем кушают». Пока не скажет, есть не даю! У меня всё – на самосознательности».
 
***
Как-то под вечер очень захотелось чаю. Отправились на кухню за кипяточком. А местный прапорщик, дежурный по кухне, нас оттуда турнул. На обратном пути встретился Самотыя: «Куда идёте, сынки? Почему такие невесёлые?». Рассказали всё как есть. Он пришел в сильнейшее возбуждение: «И кто такой – прапорщик? Я вас спрашиваю: кто такой прапорщик? Это – тот же самый тёмный забитый солдат! А вы же – будущие офицеры! А ну, пошли со мной!». И решительно направился в сторону кухни. Получив такое мощное подкрепление, мы воспаряли духом. Вредный прапор был построен и выдран так, что пух и перья летели. Ну и что же, что начальник чужой? Зато – старший офицер. В тот момент мы им очень гордились. Настоящий полковник!

***
«Я академиев, как некоторые (взгляд в сторону Метелицы), не кончал. И – ничего. Подполковник! А некоторые (опять взгляд) – ещё майоры!».

***
Конкретно наши сборы выдались весьма необычными. Расскажу об этом позже. Но один колоритный эпизод, связанный с Самотыей, вспомню прямо сейчас.

На базе полка, нас приютившего, планировались глобальные учения химических войск стран Варшавского договора. То есть, мероприятие планетарного масштаба! Весь полк готовился целый год. И на нашу долю этого счастья перепало с лихвой.

Поскольку учения приближались, то от всякого контролирующего военного люда в генеральских погонах прямо рябило в глазах. Начхим округа генерал-майор Лобановский и вовсе торчал в полку безвылазно. Настолько примелькался, что мы, вконец обнаглев, даже перестали отдавать ему честь. А когда пытались, он лишь нетерпеливо махал рукой: не до вас, мол.

В один погожий день взвод был занят ответственной работой по переноске кроватей со склада в отполированную до блеска казарму. Пружинная рама была не тяжелой, но неудобной, если таскать просто так. Придумали вешать её через плечо на застегнутый в кольцо ремень.

Во время планового перекура нарисовался подполковник. С круглыми от возбуждения глазами. Принес тревожную весть, что в полк прибыл с инспекцией сам командующий округом генерал армии Зайцев. Естественно, со свитой. Убедительно просил нас без особой нужды не маячить. А, коль скоро случится повстречать, не позабыть отдать высокому начальству честь. Командиру было указано, что, согласно Уставу, во время работы и еды отдавать честь не положено. «Ну, мало ли что по Уставу – не положено! Вы всё равно отдавайте». Это же целый Генерал Армии приехал! А с вас, мол, корона не свалится.

Я позволил себе задать полковнику вопрос. А если я выйду на высокое начальство прямо с кроватью через плечо, как, к примеру, в этом случае отдавать честь? Наш командир решил, что показать на личном примере будет проще, чем объяснить. Снял с меня кровать вместе с ремнём и бодро надел на себя. После чего замер по стойке «смирно», выпятив грудь, выкатив маленькие глазки (ешь начальство глазами!) и прижав кровать к боку. Ну, чисто бравый солдат Швейк! Сразу после мастер-класса подхалимажа быстренько смылся, чтобы самому не попасть под раздачу. Оно и понятно: с нас-то по любому «как с гуся – молока», а у него – погоны с большими звездами.

Кстати, выходя из казармы, на Зайцева со свитой мы таки выперлись. Были вдвоём, ремни несли в руках, даже пилотки у моего командира отделения с собой не оказалось: оставил на складе. А как в таком непотребном виде – с ремнем в руке, без кровати через плечо и пилотки на голове – правильно отдавать честь, полковник нам не показал. Короче, решили их игнорировать. Так и проследовали вдоль всей казармы: мы – не спеша и с достоинством впереди, генералы – метрах в двадцати сзади. Хорошо, что Самотыя не видел. Его бы, пожалуй, «кондратий» хватил.

***
Не знаю, как в других ВУЗах, но в традициях нашей военной кафедры кем-то добрым и мудрым был заложен демократизм и человеколюбие по отношению к студентам. Мы со своей стороны тоже старались «не раскачивать лодку» и взаимно демонстрировали педагогам уважение и послушание. Но так получалось, увы, не всегда. Отдельные офицеры, как правило, из числа «новобранцев», в стремлении показать молодым «реально, как в войсках бывает (К.В.Самотыя)» порой, что называется, перегибали палку. Надо сказать, у старожилов военной кафедры подобный педагогический энтузиазм восторга, мягко говоря, не вызывал. И они сами быстро ставили таких «экстремалов» на место. Тем не менее, конфликты и нештатные ситуации иногда случались.

Самотыя вывез нашу роту в поле для отработки навыков действия в химзащите. Это когда на тебе надет такой, извините за выражение, тяжёлый резиновый «гондон» под названием ОЗК (общевойсковой защитный комплект) да ещё и непременный противогаз. И заставил, гад, нас в этом во всём бегать! А, согласно инструкции, пребывание в ХЗ при температуре +300 и выше не должно было превышать, кажется, 30-ти минут. О чём мы по истечении положенного времени и сообщили офицеру жалобными красноречивыми жестами.
 
Он достал из комплекта пращ-термометр. Это такая хрень с шариком на конце, к которому привязана верёвочка. Подполковник покрутил его над головой и замерил температуру: «Всего 29 градусов. Еще 15 минут в защите!». Ну, садист ведь! Спасительная команда «отбой химической тревоги» от него поступила лишь после того, как один из бойцов натурально грохнулся в обморок. От теплового удара.

Сняли ОЗК и противогазы. С разрешения начальства закурили. И тут же ласковой волной накатили «покой и воля». Только ощущение было весьма необычным. Снаружи 30 градусов тепла и полный штиль. А казалось, что прохладно и веет приятный легкий бриз. Это потому, что мокрые все – хоть выжимай.

***
Тот же подполковник решил проводить строевую подготовку не на плацу в части, как это принято, а прямо около лагеря. По песку, смешанному с мелким гравием. Типа, тяжело в учении – легко на параде. Долго гонял запылённый и сильно обозлённый личный состав по жаре. Ну, один из курсантов и резюмировал всеобщее мнение крепким выражением. Сатрап моментально остановил муштру и вывел курсанта из строя. Возможно, мысленно и потянулся к пистолету, но усилием воли себя сдержал. Приказал грубияну не мешкая прибыть к начальнику сборов, доложить о вопиющем факте и сказать, что лично он, подполковник К.В.Самотыя, категорически требует отправить курсанта под арест.

Полковник Борис Александрович Сергунин пребывал в хорошем расположении духа. И встретил курсанта ласково: «Что тебя привело, сынок?». «Сынок» честно доложил как было и признался, что подумал о подполковнике Самотыя очень плохо. «И что же ты о нём подумал?». Тот озвучил свою «думку» прямым текстом. «Ну, так это… Правильно, в общем, подумал…» – и на время погрузился в размышления. «А ты подумал вслух или всё-таки про себя? – Вслух. – Вот это плохо. Очень плохо!». Потом огласил приговор: «Ладно. Для первого раза… Ты ведь больше не будешь? Во-от! Объявляю тебе замечание и уйди с глаз моих!». – «А как же арест?» – «Иди, иди. Скажи: амнистия на тебя вышла».

***
На свои первые в новом качестве сборы Василий Степанович Метелица отправился в звании капитана. В воспитании личного состава проявлял завидное усердие, поскольку до полковника ему было ещё расти и расти. Курсанты подобный энтузиазм не одобряли: считали, что выслуживается новичок. А молодость часто бывает злой и даже мстительной!

Метелица прибыл на персональных новеньких «Жигулях». Машину предусмотрительно оставлял прямо около лагеря, где располагался скромный автопарк наш и соседей-технологов. То есть, как бы под охраной, неподалёку от «грибка» с круглосуточным дневальным. Ну и расплата пришла, откуда не ждал.

С работы по кухне очередной наряд возвращался, как правило, уже ночью. И каждый раз считал своим долгом перед отбоем справить нужду прямо на колёса машины нелюбимого командира. Как отписал нам в стройотряд один из участников «акции возмездия»: «Произвели неполную дезактивацию машины без помощи брандспойтов». Выразился столь витиевато из опасений военной цензуры личной переписки. Возможно, всё так бы и продолжалось до самого окончания сборов, но одному наряду не повезло.

Накануне было жарко и очень пыльно. Поутру Метелица обнаружил, что все машины автопарка – просто в ровном слое пыли, а его «ласточка» ещё и в подозрительных разводах. Долго гадать о причинах не пришлось. Офицера сильно расстроило подобное отношение к его личному автомобилю, и скандал разразился грандиозный. Провели экстренное расследование, но виновных не выявили. Дневальный утверждал, что из-под «грибка» никуда не отлучался, никого подозрительного не видел. И твёрдо стоял на своем. Прямых улик не было, а подозрение – не есть уверенность. Прямо Агата Кристи какая-то: «Убийство в восточном экспрессе», да и только.

Коллектив офицеров, хоть решительно и осудил действия курсантов, но к происшествию отнесся с сарказмом: энергичный капитан их тоже не особо восхищал. Достоянием широкой общественности стал фрагмент приватной беседы военных. Метелица: «Вон поехала машина совсем как моя». – «Да не, не похожа на твою». – «Ну как – не похожа? Точно такая же!». – «Да не, не такая. Твоя – обоссаная». Вот такие высокие отношения!

Однако подполковник Самотыя посчитал нужным высказаться по поводу события и таки поставить жирную точку. Он не стал кого-то обвинять персонально, а построил всю роту и сказал речь. Которую начал с неожиданного обращения: «Ну, что, товарищи БЫВШИЕ СТРОИТЕЛИ КОММУНИЗМА?». Воистину – «не поймите меня правильно»! Потому что его, всегда такого понятного, в этот раз действительно никто не понял!

А я понял. В первом моём учебнике под названием «Букварь» чёрным по белому было написано, что коммунизм в СССР должен быть построен к 1980 году. Ну, так вот. Подполковник Константин Владимирович Самотыя волюнтаристским решением досрочно, ещё летом 1977 года, прекратил строительство коммунизма в нашей отдельно взятой стране! Теперь хотя бы понятно – кто виноват! Однако второй классический вопрос интеллигенции по-прежнему остался открытым.
Да и Бог с ним. Не одним Самотыей была жива военная кафедра. Тем более, выпавшие на нашу долю сборы.

***
Я упоминал, что курсантские сборы для нас выдались необычными и носили как бы переходный характер. То есть, они в последний раз проводились после четвёртого курса и в два месяца. Следующим за нами студентам повезло куда меньше: у них сборы длились уже три месяца и состоялись по окончании пятого курса.

Но главное отличие заключалось в другом. В связи с учениями химвойск стран СЭВ (я об этом тоже писал) мы были активно задействованы в подготовке и проведении этих самых учений. Потому наши сборы куда в большей степени напоминали военизированный стройотряд, чем суровые армейские будни. Учебная программа была очень сильно сокращена. Даже знаменитый марш-бросок командирам пришлось, скрепя сердце, исключить из плана подготовки.

Курсанты и раньше жили в палатках. А в этот раз весь полк передислоцировался к нам, поскольку в казармах ускоренным темпом шёл ремонт. Территория позволяла: огромная частично поросшая соснами и березами поляна, огороженная типовым «третьяковским» забором. Он так назывался в память о бывшем командующем округа «великом строителе» генерале Третьяке.
 
Помимо нас с биологами и личного состава полка, поляну населяли курсанты-химики технологического института и непонятно зачем истребованные «партизаны». Как раз они-то с технологами были нашими ближайшими соседями справа и слева. Тут же неподалёку построили временную полковую кухню со столовой и полковой сортир на 54 очка. Вот такой большой семьёй и жили в мире и относительном согласии.

«Партизаны» – это такие странные служивые люди, которые буквально вчера ещё ходили в штатском, но их также призвали на учебные сборы. Только нас готовили в офицеры, а эти бойцы находились типа на плановом повышении квалификации (переподготовке). Иногда – офицерский состав, а в нашем случае – рядовые с сержантами. То есть, самый тяжелый вариант. Дисциплина – нулевая, заставить их что-то делать никому не удавалось. Повышать квалификацию они тоже не стремились. Полковым офицерам было не до них (учения на носу!). Так и болтались бесхозными, в небритом и расхлёстанном виде. А чаще – дрыхли в своих палатках, выползая лишь в столовую да в сортир. Ну и, понятное дело, пили беспробудно. Спьяну иногда дрались. В общем, как есть отрицательный пример для будущих офицеров (это я – про нас).

Курсантов БГУ набралась целая рота. Получилось два взвода: химики – в три отделения и два – взвод биологов. Командиры отделений, все кроме одного, были из уже отслуживших в армии студентов. Лично мне биологи понравились очень. При том, что, учась в одном корпусе, ранее с ними почти не общался. Оказались славными ребятами. Но в большинстве – с профессиональной деформацией на почве любви к флоре и фауне. Почти каждый из них носил в кармане заветную коробочку или баночку, в которой обитала некая живность. Мы искренне надеялись, что не ядовитая. Даже наш суровый ротный старшина во время перекуров доставал коробочку, бережно её открывал и соломинкой муштровал какого-то жучка. Они своих тараканов иногда выпускали погулять, кормили их по расписанию, спинку чесали, обзывали по-латыни. Жаль, тогда ещё не изобрели «тамагочи». А то и мы смогли бы составить биологам компанию.

***
По прибытии на сборы были построены около будущего лагеря. Подполковник Самотыя провёл вводный инструктаж. В частности, обозначил границы нашей жизни на ближайшие два месяца: «Прямо – забор! Кру-гом (мы повернулись)! Забор! Напра-во (опять повернулись)! Забор! Кру-гом (повернулись)! Забор!». То есть, куда ни кинь взгляд – везде забор. Мог бы сказать проще, а не крутить роту туда-сюда. Так нет же!

***
«Все скоропортящие продукты за ночь выесть!» – это из того же инструктажа. Сало, хлеб и консервы к «скоропортящим» продуктам мы решили не относить. Более того, при строительстве палаток каждое отделение (одна палатка) обязательно предусмотрело тайный погреб под нарами. В лучшие времена только в нашем хранилось до семи килограммов сала! И что б мы без него делали, спрашивается?

***
После обязательной бани нам выдали настоящую военную форму и сапоги. Однако вместо солдатских кителей установленного образца обеспечили классическими гимнастерками. Возможно, ещё времён войны. Любопытно, что по большей части они были совсем новыми, неношеными. Наверное, ради нас пустили в распыл стратегический запас.

Получили и нижнее бельё: трусы, майки, портянки. Ну, портянки-то у меня были привезены из дома. Хорошие, байковые, а не эти разнокалиберные стиранные-перестиранные огрызки чуть ли не из бязи. Трусы – самые обыкновенные, семейные. Вот с майками случился непонятный казус. Обычные такие голубые майки с узкими шлейками. Их ещё почти вся страна тогда носила, а в народе почему-то ласково назывались «алкоголичками». Но эти были какие-то просто гигантские. Впрочем, как утверждал прапорщик, других на складе отродясь не водилось.

Один из курсантов в сердцах нажаловаться на свою майку ротному старшине. Надел её и продемонстрировал декольте почти до пупа. Прикол в том, что ростом этот курсант был 196 см.! Хотелось бы знать, с какого «йети» дизайнеры-портные снимали мерку.

Хитроумные биологи быстренько нашли выход из положения. Они придумали одевать шлейки маек крест-накрест. Левая шлейка – на правое плечо и наоборот. Конечно, со стороны смотрелось не по-уставному забавно. Но так майки хотя бы несколько уменьшались в размерах.

***
 «К сапогам нужно относиться ласково, как к женщине. С вечера начистить, чтобы утром надеть на свежую голову» – вопреки расхожему мнению, я не считаю, что этот афоризм принадлежит кому-либо их наших офицеров. Оно бы, конечно, неплохо, но справедливости ради следует признать, что талантливыми военными была богата не только наша кафедра.

Мне полюбились кирзовые сапоги. Натирал их до блеска даже и не без удовольствия. Стандартный армейский гуталин в больших железных банках был совершенно омерзительного качества. Потому я разжился хорошим. И свою персональную бархотку бережно хранил в пакетике вместе с баночкой мягкого гуталина. А щётка обязательно должна быть жесткой!
Чтобы пряжка ремня (со звездой!) блестела как солнышко, мы натирали её пастой ГОИ. К знаменитому испанскому художнику эта паста никакого отношения не имеет. Потому что ГОИ – Государственный оптический институт. Паста – их разработка. А зубным порошком или мелом пряжку драят только салаги.

***
Опасения, что по команде «Рота! Подъём!» не получится стать в строй за 45 секунд, не подтвердились. Запросто удавалось. Больше всего времени уходило на заматывание портянок. Процесс ответственный и любая небрежность может дорого стоить. Те, кто для скорости с вечера укладывали свои портянки поверх сапог, а при подъёме прыгали прямо сквозь них в сапоги, впоследствии горько об этом жалели.

Мотать портянки меня обучила мама. Она была крупным специалистом в этом вопросе. При всем старании так ловко и качественно, как у неё, у меня всё равно не получалось. Но заматывать портянки научился вполне сносно. Даже ноги ни разу не натер.

***
Построение роты по подъему происходило на «линейке» перед лагерем. Форма одежды, как правило, №2 – голый торс (Самотыя упорно говорил: «тос»). После чего следовала команда старшины «Рота! Нале-во! Бегом марш!» и начиналась ежеутренняя пробежка и зарядка с непременной ходьбой «гусиным шагом» (вприсядку, нелепо выбрасывая ноги вперед). Чем хорош этот способ перемещения и почему в армии так его любят, я, честно говоря, не понял. Бегали по гравейке, что тянулась по периметру вдоль нашего забора.

По возращении в исходную точку старшина опять строил роту и отдавал долгожданный приказ: «В туалет бегом (руки согнуть в локтях и прижать к телу)! Отставить (руки опустить)! В туалет бегом (руки – в локтях)! Марш!». А потом – умывание, бритьё, приведение в порядок запылившихся сапог и построение на завтрак. Вот так, не по-детски. Армия, однако!

***
«Если такие умные, почему строем не ходите?». Это тоже, увы, не порождено гением наших командиров. Но подмечено точно. Потому мы всегда ходили строем. При этом ещё и пели! Из строевых песен я более всего любил «Через две! Эх! Через две зимы-ы!». У нашей роты она получалась душевнее всего. Единственное обязательное требование к армейскому вокалу: он должен звучать максимально громко. Наличие музыкального слуха или голоса относилось к необязательным изыскам. Пели все, никто не сачковал. Солиста-запевалы, как в кино про армию, у нас не было. То есть, он вообще-то был, но в его обязанности входило лишь начать песню. Типа, заложить почин после команды: «Песню! Запе-вай!». А дальше – коллективное творчество.

Кстати, быстро выяснилось, что маршировать, к примеру, под «Вставай страна огромная» категорически невозможно. Она написана, кажется, на размер «три четверти». Если не верите на слово, можете попробовать сами.

 ***
Песня. Народное творчество курсантов. Исполняется на мотив «Ой, цветёт калина в поле у ручья».

«Началася нонче ядерна война.
На меня упала целая стена.
Завалила сразу полубежища.
Обольюсь раствором №2 АЩа.
Керосинорезом дырку прорублю.
Сотни три рентгенов сразу заловлю.
Засажу шприц-тюбик в левую ногу
И к эвакопункту рысью побегу.
Капитан Метелица на лихом коне
Весь в противогазе прискакал ко мне.
И как даст, как даст он боевой приказ:
«Наших – дегазировать, ихних – закопать!».
«Ихних – дегазировать, наших – закопать!».

Судя по тому, что Метелица ещё в звании капитана, год создания шедевра – 1977-й.
***
А это исполнялось на мелодию «Прощания славянки»:

«Лица дышат «чернилом» и водочкой.
Под ногами пылит полигон».

Хоть начало и обнадеживающее, но дальше, к сожалению, слов не знаю. Надо бы отыскать того, кто вспомнит полный текст.

***
Насчет «чернил» и водочки, полагаю, есть некоторое преувеличение. Командиры блюли нас строго и старались среди курсантов никаких алкогольных излишеств не допускать. Однако сами были людьми, хоть и в погонах. И ничто человеческое им не было чуждо. Понятно, отдыхали не при подчинённых, а культурно, в узком «семейном» кругу. Но шила в мешке не утаишь!

Офицеры жили не с личным составом, а в отдельном небольшом домике, который хорошо просматривался из нашей курилки. В прежние времена они периодически требовали кого-либо из наряда для влажной уборки помещения. Ну, трудно было им, бедным, обходиться без денщика! Как-то раз один из «денщиков» в ответ на жёстко высказанное пришедшим начальником пожелание убирать чище и аккуратнее в сердцах двинул шваброй под одну из кроватей. И оттуда со звоном раскатились по всей комнате пустые бутылки! А курсант, дико извиняясь и пятясь задом, принялся бутылки тщательно протирать от пыли тряпочкой и «по ранжиру» составлять в рядок вдоль стены. Офицера сильно расстроило такое беспардонное вторжение в приватность. Он провозгласил окончание уборки и быстро выставил не в меру старательного «денщика» восвояси.

А ещё у них стояло в углу ведро с водой. На треть заполненное этикетками от напитка «Буратино». И это правильно! Кто ж станет пить теплую водку, не запивая её лимонадом?

Кстати, не припомню, чтобы на наших сборах командиры привлекали личный состав для уборки своего жилья. Наверное, решили: а ну их к Богу, этих недобрых курсантов.

***
 Вообще-то спиртное продавалось в магазине военного городка. Но нас в городок пускали крайне редко и в чрезвычайных случаях. Например, на почту позвонить домой. И никогда – поодиночке. Минимум – двое, один из которых обязательно назначался старшим. Таков порядок!

Право одиночного посещения магазина в части имел только наш ротный писарь. Он же – каптёр. Также как и мы, был курсантом, но из старослужащих. Гордо носил воинское звание ефрейтора и категорически отказывался «повышаться» до какого-то там младшего сержанта. Хоть любил повторять известную военную максиму: «Лучше – дочь-проститутка, чем сын – ефрейтор».

***
 Но иногда и на нашей улице случался праздник! Само собой, благодаря регулярному подгону передач с «большой земли». Святое и совершенно законное дело! И, заметьте, никаких там пошлых трюков вроде арбузов и яблок, напичканных при помощи обыкновенного шприца спиртом или водкой «по самое не могу». Всё было намного проще и эффективнее.

В нашем славном отделении нес службу один любвеобильный курсант. Его регулярно навещали многочисленные пассии из гражданской жизни. Причем навещали по графику и загодя тщательно проинструктированными. Помимо сала и прочей закуски барышни обязательно привозили томатный сок. Обыкновенный такой, в фабричных закатанных литровых банках с типовой этикеткой. Я всегда любил томатный сок, но тот был особенно хорош. Потому что наполовину состоял из водки. То есть, прибывал к нам уже в виде «кровавой Мэри»! А поскольку мы никогда не жлобились, друзья-коллеги из других отделений тоже не оставались внакладе. Первый тост всегда был за любовь! Иначе откуда бы взяться такой вкуснятине.

***
Следующая тема может быть интересна разве что любителям невкусно поесть. Ежели, конечно, таковые найдутся. Понятно, что о традициях военной кухни мы были наслышаны ещё до сборов, но действительности удалось даже несколько превзойти ожидания. Собственно, из вкусного там были только обыкновенный серый хлеб (никогда бы не подумал!) да сливочное масло, выдававшееся нам к вечернему чаю стандартными кубиками. И сколько бы не елозили поварёшками «находящиеся у бачках» дежурные ничего особо вкусного из этих самых бачков им выловить не удавалось.

А так… Еда как еда. Для насыщения хиленькими калориями наших молодых желудков в принципе годилась. Если пренебречь вкусовыми ощущениями и не цепляться ко внешнему её виду. Жидкое сероватое картофельное пюре (с глазками) почитали за счастье. Особенно с килькой в томате. Ну, это вообще был деликатес! А перловку («шрапнель») с тех самых светлых пор видеть не могу. Согревала лишь мысль о грядущем сале в секретном погребе нашей палатки.

Уж не знаю, какая умная военная голова изобрела комбижир. Вероятно, для компенсации нехватки калорий в прочей еде. Но если бы я поймал эту самую голову, то натолкал бы в неё комбижира по самые уши. Это была такая чисто химическая дрянь белоснежного на вид цвета. При плавлении (она ещё и плавилась!) почему-то приобретала ядовито-оранжевый окрас. Если судить по цвету готового продукта, пихали его буквально во всё. Даже в супе плавал рыжими пятнами! Полагаю, маргарин в сравнении с комбижиром вполне мог бы считаться лакомством.

Каждый вечер на кухню прибывала запряжённая конём бочка из подсобного свинарника нашей части. Вместе с ответственной свинаркой. В эту бочку из 40-литровых баков сгружались накопленные за день остатки еды. Сами удивлялись, что там ещё и остатки бывали! Однажды мы решили обрадовать свинок половиной бака комбижира. Почти удалось. Но тут свинарка заверещала как резаная: «Вы что?! С ума сошли! Ни в коем случае! У моих животных от него – понос!». Ну да. Свиньи же – не солдатики. У них желудки деликатные!

***
В это трудно поверить, но лично я люблю чистить картошку. При том стараюсь эстетично снимать с неё шкурку одной непрерывной ленточкой. Для чего хорошо подходят картофелины среднего размера, идеально круглой формы. Но в этот год в нашу часть таких как раз и не завезли. Пришлось, особо не выпендриваясь, чистить традиционным армейским квадратно-кубовым способом. Не сильно утруждая себя выковыриванием «глазков».

Кухонное начальство откомандировало курсанта на «склад длительного хранения». Но не тот, где хранится военная техника, а за солёными огурцами. Они входили в непременный рацион питания. Боец вернулся со склада хоть и с огурцами, но сильно опечаленным и с потухшим взором. Поведал нам, что теперь до конца жизни солёных огурцов кушать уже не сможет. И нам категорически не советует! Что он там такого страшного увидел, так и не признался.

***
Однажды парочка биологов вернулась из кухонного наряда с круглыми глазами и как бы малость не в себе. Они случайно подсмотрели, как повар сыпал в борщ какой-то белый порошок. «Антистоин! Антистоин!» – возбужденно размахивая руками, кричали биологи прямо в наши мохнатые уши ©. «И что с того?» – таков был наш равнодушный ответ. «Вы ещё не видели, что повар сыплет в прочие блюда и чай. Так что теперь, в столовку что ли не ходить? Это – во-первых. Во-вторых: обыкновенный бром (NaBr) в сравнении с комбижиром – сущая ерунда. Заодно и к тяготам армейской жизни спокойнее относиться будете. Да и женщин вам не видеть ещё более месяца. Если вы их когда-нибудь вообще видели. Это – в-третьих». Кажется, мы биологов так и не убедили. Потому что некоторые из них, презрев голод, продолжали отказываться от первых блюд.

***
Если мы «служили» на полевой кухне, то все предыдущие поколения курсантов трудились на стационарной полковой, которая при нас спешно ремонтировалась к учениям. А там полы «варочного цеха» были, как и положено, вымощены кафелем. И наряд заставляли их мыть! Работу принимал дежурный по кухне. Он лениво проводил носком сапога по кафелю и, если сапог скользил, заставлял мыть заново. А поди ж ты отмой многолетний слой жира! Потому в ответ на очередное требование дежурного хитроумные студенты не стали себя утруждать. Поступили, как это обычно делают зимой дворники: пол обильно посыпали солью. И, выждав паузу, позвали дежурного прапора. Тот прибыл и злорадно попытался проехаться сапогом по кафелю. Сильно удивился, когда чуть не упал. Но отпустил наряд с Богом. Вот, проще же простого!

***
На вечерний прием пищи самолично прибыл заместитель командира полка по тылу подполковник Блакитный. Как и положено зам по тылу, весьма не мелкий офицер с круглой физиономией и волевым подбородком. Направился прямиком к нашим столам: «Ну что, сынки? Как служба? Как вас кормят? Есть ли жалобы, замечания? Да вы сидите, сидите…». Честно говоря, вставать мы и не думали (Устав не велит!), но жевать на время прекратили. Был, конечно, соблазн пожаловаться на отсутствие ананасов и профитролей на десерт, однако смолчали.

Но тут решительно поднялся командир третьего отделения по прозвищу Дед. Он был из старослужащих, носил погоны сержанта и никого не боялся: «Есть жалоба, товарищ полковник!». Удивленный полковник вопросительно поднял бровь и недоверчиво приблизился. Весь такой из себя внимание и отеческая забота. «Скажите хлеборезу, чтобы хлеб давали нормальными ломтями. А то, что это такое?» – и Дед продемонстрировал тарелку с хлебом, нарезанным какими-то блокадными четвертушками. Полковник побагровел, набрал полную грудь воздуха и заорал страшным голосом: «Хлебореза – ко мне! Быстро!».

Прибежал маленький чёрненький боец в белой кухонной курточке и колпаке. Попытался было стать навытяжку, но не успел. Потому как был схвачен дородным полковником за грудки и приподнят в воздух: «Что ж ты, б… нерусская! Почему? Хлеб? Режешь? Такими? Кусками?!!!». Потрясенный (в прямом смысле этого слова) хлеборез смог ответить только будучи поставленным обратно на пол. Из его сбивчивого лепета мы уяснили, что нарезает хлеб маленькими кусочками исключительно из заботы о личном составе. Потому что большие куски, мол, кусать неудобно!
Мы от такой аргументации, мягко говоря, несколько охренели. Полковник, как оказалось, тоже. Но он пришел в себя куда быстрее нас: «Ну, ты это… В общем, нарезай курсантам хлеб нормальными кусками. А то я тебя!». И показал «нерусскому» хлеборезу внушительный кулак.

***
Наши отцы-командиры квартировали в домике, который хорошо просматривался из курилки. Потому об их появлении на крыльце и начале движения в нашу сторону становилось известно ещё за пару минут до прибытия начальства. Обычно мы не теряли бдительности, чётко наладив систему оповещения на манер сусликов или сурикатов.

Но Самотыя иногда хитрил. Выходя из домика, делал вид, что мы ему совсем не интересны и демонстративно направлялся как бы в другую сторону. Это чтобы прокрасться через палатки полка и типа неожиданно выскочить сбоку с радостным воплем «Ага!». Ну и мы тоже были не лыком шиты, так что удовольствие позлорадствовать выпадало полковнику крайне редко.

***
Пресловутые учения войск СЭВ состоялись лишь спустя месяц после нашего прибытия на сборы. Собственно, только после них мы приступили к тому, зачем приехали: к учёбе. А до того просто занимались физическим трудом преимущественно на свежем воздухе. Условия «аренды», на которых нас сдали полку, не разглашались. Скорее всего, в порядке взаимопомощи.

При такой занятости вверенного состава нашим офицерам делать особо было нечего. Сказать откровенно, что дурью маялись, язык как-то не поворачивается. Хоть и было на то очень похоже. Вряд ли бы они стали по личной надобности отрывать нас от учебных занятий, но в этой ситуации, как говорится, сам Бог велел.

Майор Метелица был слегка помешан на заготовке целебных трав. Однажды вывез нашу роту куда-то в поля, по прибытии на место построил и показал некий невзрачный стебелёк с желтенькими цветами: «Есть такая травка, называется – чистотел». И повелел «такую травку» ему насобирать. Ну, мы и собрали, как умели! Лично я драл подряд всё желтое, что попадало в поле зрения. Подозреваю, и другие курсанты поступили так же. Потому что майор остался нами крепко недоволен. Впредь на эту ответственную работу Метёлкин припахивал исключительно биологов. Которые, в отличие от химиков, умели отличить чистотел от лютика.

А ещё, из числа самых шустрых, была набрана бригада сборщиков ягод для офицерских нужд. Они специализировались преимущественно на землянике. Ездили на полковом УАЗике почти каждый день. Некоторые им завидовали. А я – нет: не люблю собирать ягоды.

***
Бедный полк трудился как пчёлки или муравьи. Не только без выходных, но кажется даже и круглосуточно. Учения-то неумолимо приближались, а работы оставался ещё непочатый край. Хоть и проживали по соседству, но бойцов полка почти никогда не видели. Где они были, мы понятия не имели. Лишь их дневальные сиротливо торчали под грибками у пустых палаток.

Правда иногда в нашем расположении мог появиться какой-нибудь маленький заморенный чабан. С печальными чёрными глазами. Выученного «на самосознательности» русского языка у него хватало только на одну фразу: «Земляк, дай сигарету». Не знаю, как обстояли дела с «ложкой», но ключевую мысль житель гор озвучивал почти без акцента. Ну, и как такому бедолаге «земляку» было не дать сигарету? Конечно, выдавали.

***
Так жестоко, как несчастный личный состав полка, нас, ясное дело, не эксплуатировали. Какие-никакие, а будущие офицеры. Находились, можно сказать, на привилегированном положении. Поскольку фронт работ выбирать не приходилось, то освоили их великое множество. Да мы не особо и упирались: всё приятнее, чем сидеть в классе за букварем или бегать с мокрой задницей в ОЗК и противогазе.

Про обустройство казармы я частично вспоминал: кровати переносили. А ещё приводили в порядок полы. Всей ротой соскребали с них стеклышками старую мастику. Причём, почему-то в ночное время! Наверное, из соображений особой секретности.

Главным объектом нашей деятельности был полигон. Покраска и приведение в порядок макетов техники. А по большей части – благоустройство тамошних дорог. На полигоне их было великое множество. И каждую требовалось заасфальтировать и «облагородить» обочину. Этот красивый термин я придумал не сам. «Облагораживание обочины» – так называлась официально регламентированная военная работа. Чтоб чисто было и красиво, с нужным градусом откосов, с подсыпкой гравием и песочком, где надо. Само собой, с удалением диких и неблагородных растений.

Поскольку иногда шли дожди и дороги становились мокрыми, то пару раз перед укладкой асфальта их высушивали машинами ТМС. Это такой грозный агрегат на базе мощного «Урала», состоящий из списанной (но рабочей!) авиационной турбины и будки, откуда ведётся управление этой самой турбиной: соплом вверх-вниз, вправо-влево. Грохотала машина жутко.

Но чаще обходились без всякой ТМС. Оказалось, военная наука допускает укладку асфальта прямо в лужу, когда нет времени на какие-то там высушивания или гравийные подсыпки! Отлично получалось. А дурацким вопросом, что будет с такими дорогами сразу после учений, ни военные, ни тем более мы, не задавались.
Никакой дорожной техники типа катков предусмотрено тоже не было. То есть, каток-то как раз был, но не механизированный. Хоть и очень тяжелый, залитый внутри бетоном. В него посредством поперечной рамы «впрягались» человек 5-6 и катали туда-сюда пока асфальт не принимал относительно ровный и гладкий вид. Вот таким «стахановским» способом мы и заасфальтировали все путепроводы полигона к назначенному сроку. Разумеется, не мы одни. Там ещё и коллеги-технологи самоотверженно трудились.

***
Честно говоря, напрягались мы не особо. Вообще-то мирная армейская стратегия не предполагает работы на износ. И в этом ей сильно помогает армейская же мирная тактика. Вот такой почти хрестоматийный пример.

Трое курсантов получили лопаты и приказ отправиться за водокачку, найти там кучу песка и раскидать её, чтоб ровно было. Контрольное время исполнения работы – 30 минут. По прибытии на место и обследованию кучи я пришел к выводу, что смогу в одиночку распинать её сапогами минут за 5. Естественно, решили, что не повредит для начала выкурить одну-другую сигаретку. К финалу второй сигареты раздался бодрый топот и к нам присоединились ещё пятеро радостных наших. И тоже с лопатами. Оказалось, их направили нам в помощь!

В связи с чем прямо на месте родилась армейская математическая задача следующего содержания. На некоторый объём работы пятеро бойцов затратили 25 минут. Вопрос: сколько потратят времени на выполнение той же работы 25 бойцов? Вы, небось, подумали, что 5 минут? А вот и ни фига! Правильный ответ: 2 часа! И не надо ссылаться на хорошее знание школьного курса арифметики. Задачка-то армейская!

***
Кстати, ещё одна военная задача. Почему в армии так полюбили могучие полноприводные автомобили «Урал», на которых перевозили личный состав, монтировали установки ТМС и даже артиллерию средней тяжести? Думаете из-за их мощности и повышенной проходимости? Святая простота! Правильный ответ таков: они питались не банальной дешёвой соляркой, как прочая военная техника, а отличного качества 92-м (или даже 95-м) бензином! На котором в те времена с удовольствием ездили почти все советские легковушки! Причем расход топлива «Урал» имел какой-то уж совершенно фантастический. Точно не помню, но чуть ли не 70-80 литров на 100 километров пробега! Это ж сколько можно под него списать бензина?! Дух захватывает от одной только перспективы! Теперь на минуту представьте, какое «проливное горе» © случилось у военных, когда эти прекрасные автомобили некто глупый и жадный сдуру перевёл на дизельные двигатели. Вот – задача! Хотя, скорее, наоборот: вот – незадача!

***
Хоть нам и было настоятельно рекомендовано по возможности не попадаться на глаза высокому начальству, но почему-то именно это постоянно и случалось. «Ох, не надо бы вслух! Ох, не надо бы! (А.А.Галич)». Я уже коротенько упомянул о нашей встрече с командующим славным КБВО (Краснознаменный белорусский военный округ) генералом армии Зайцевым и его свитой. Когда он инспектировал готовность части к показательным учениям, а мы доставляли в казарму кровати (через плечо на ремне!). Сей триллер стоит описать подробнее.

Когда мы с Дедом (то был, конечно же, он, хоть и без пилотки), сгрузив свои кровати, вышли из одного подъезда казармы, генералитет, как по заказу, выплыл из другого. И решил двинуться именно в нашу сторону. И спрятаться нам было некуда, а позорно тикать обратно в казарму – недостойно будущих офицеров. К тому же поздно. Так и пошли: мы – впереди, они – сзади.

Нас заметили (ещё бы!), и неуставной внешний вид тоже не остался без внимания. Хоть мужественно и не ускоряли шаг, но, говоря по совести, я чувствовал себя весьма некомфортно. Вероятно, нечто подобное испытывает человек, когда знает, что ему в спину целится снайпер. Такой противный холодок между лопаток. Судя по всему, Дед ощущал примерно то же самое. Он приосанился, расправил плечи и несколько даже замедлил движение.

Подобно загонщику волчьей стаи, от свиты Зайцева (тот возглавлял колонну) отделился начальник штаба полка подполковник Ванек и, зачем-то описав большую дугу, быстро догнал нас. Офицер был где-то на голову ниже моего командира отделения. Потому его возмущённый шёпот раздался сбоку и снизу: «Товарищ сержант! Где ваш головной убор?». – «Нет головного убора!». Но ум полковника отказывался принимать эту реальность. И он, забежав уже с другой стороны, трагическим шёпотом приказал: «Товарищ сержант!! Немедленно наденьте пилотку!!!». Такая непонятливость офицера Деда огорчила донельзя. И он прямо в движении, чуть повернув голову в его сторону, отдал встречный приказ-пожелание: «Пошёл на …!». Полковник озадаченно потоптался на месте и, обречённо махнув рукой, побежал обратно в свою стаю. Опять – по дуге.

***
Мы таскали кровати со склада на третий этаж казармы. А взвод наших биологов эти кровати там собирал, расставлял и заправлял. Командир взвода явно считал подобную работу не царским делом. Он контролировал личный состав, лёжа на одной из уже застеленных кроватей, листая неуставной журнал и вкушая конфетку. Возлежал в портянках, чистоплотно сняв сапоги. Был при ремне, но тоже без пилотки, которая, впрочем, находилась под рукой.

И совершенно неожиданно для себя (биологов забыли предупредить) узрел в дверях настоящего живого генерала армии! Рефлекторно подлетел над кроватью вверх, по пути успев напялить пилотку. И заорал «Смирно!!!» таким страшным голосом, что со свиты чуть фуражки не посдувало. Зайцев досадливо поморщился: «Вольно, вольно». Потом небрежно махнул рукой в сторону журнальчика: «Кушайте, сержант, кушайте». И удалился вместе со свитой.

***
Одному из курсантов выпала особая честь: он был обруган лично генерал-майором Лобановским. А случилось так. Курсант, задорно перепрыгивая через ступеньки, тащил очередную кровать наверх. И прямо в лестничном пролёте нос к носу столкнулся с генералами. Несколько ошалев от изобилия звезд на погонах, резво дал задний ход и въехал кроватью в новенький шкаф. Тут же подлетел начхим округа. Осторожно потрогал вмятину на полировке шкафа и сокрушённо покачал головой: «Ну, и засранец же ты, братец!». Порадовало, что это происшествие, впрочем, как и предыдущие, к прискорбным для нас последствиям не привело. Похоже, всамделишные военные относились к курсантам снисходительно. Дети – они дети и есть. Даже когда посылают начальство на три буквы или портят казённую мебель. Какой с них спрос?

***
Непосредственно на учения ожидался приезд самого командующего химвойсками СССР (и, соответственно, всех стран СЭВ) генерал-полковника Пекалова. И это, я так понял, для военных было ещё страшнее Зайцева. На случай, ежели высокий московский начальник вдруг пожелает задержаться в полку хотя бы на сутки, ему был подготовлен отдельный гостиничный номер. Ну, номер – это громко сказано. Не было в полку не только «пяти звёзд», но даже и трёх. Обычная квартира в типовой пятиэтажке военного городка
.
Буквально за день до события двоим курсантам (один – старший, я – младший) оказали доверие благоустройства скромной генеральской обители. Лично я горжусь тем, что довелось прикручивать сидение и крышку к новенькому немецкому унитазу. Больше – ничего памятного. Но квартиру, понятное дело, рассмотрели досконально. Спальня была закрыта на ключ. Так что на наличии там кровати с балдахином и деревянными маврами по углам не настаиваю. Ну, сервант с полным набором хорошей посуды. Это – само собой. В серванте был предусмотрен и бар. Он, увы, пустовал: я не поленился проверить.

В кабинете порадовал книжный шкаф с толково подобранной библиотекой. Классика русской и советской литературы. «Идиота» и «Бесов» точно не было, я бы запомнил. Богато представлены военные мемуары: дефицитные книги маршалов Жукова, Рокоссовского, Конева и прочих военачальников. На столике перед креслом – свежий номер журнала «Советский воин». Да, вот ещё! В шкафу на видном месте – обязательный красный томик материалов последнего XXV съезда КПСС. А то как же без него заснуть генералу?

Потом привезли новый холодильник взамен старого. Разгрузить его и поставить на место нам ещё доверили. Но после быстренько выставили вон. Поскольку дальше, полагаю, начался интимный процесс наполнения холодильника и бара содержимым. А они, в отличие от спальни, на ключ не закрывались. Так и остался в неведение, чем собирались побаловать большого начальника.
К моему огорчению, качество привинчивания к унитазу крышки с сидением генерал Пекалов так и не оценил. Прилетел на военном вертолёте и в тот же день убыл в свою Москву.

***
На самих учениях нашим объектом стала боевая техника, на которой демонстрировали странам СЭВ (и вероятному противнику!) определение отравляющих и радиоактивных веществ (ОВ и РВ). По такому поводу нас даже извлекли из привычных ОЗК и одели в лёгкие защитные костюмы Л-1 (норматив на оценку «отлично» – 2 минуты 40 секунд).

Не знаю, как там остальная программа учений (курсантов не посвящали), но в нашем случае это выглядело так. По свежезаасфальтированной дороге двигалась колонна старших офицеров, построенных по четыре в ряд. И верно: помимо привычной советской формы, виднелась и иная, нам не знакомая. Движением колонны руководил какой-то полковник. Они задерживались у нужных им объектов, по команде поворачивались. Могли выйти из строя, если что-либо вызывало отдельный интерес. Но потом опять строились и маршировали дальше. Никакого свободного гуляния не наблюдалось: люди-то военные.

Когда приблизились к нам, мы по команде командира взвода приступили к работе. Лично я с предельной тщательностью водил закреплённым на штанге датчиком прибора ДП-5Б строго в положенных полутора-двух сантиметрах от поверхности. Поёживаясь, чувствовал на себе взгляды, но старался не отвлекаться. Аж взопрел от напряжения. Потом ощутил легкое прикосновение к плечу. Рядом, уже сняв противогаз, стоял наш командир взвода: «Расслабься. Свалили они». Я глянул: колонна офицеров успела дойти до коллег-технологов. Метрах в ста от нас.

***
 Взвод технологов демонстрировал приготовление дегазирующих составов. Ну, там всякие ДТС-ГК, №2 АЩ, БЩ. Один из офицеров решил полюбопытствовать. Подошёл ближе и попросил разрешения пообщаться с личным составом. Ему, понятное дело, разрешили. Начал задавать предметные вопросы по поводу содержания смесей, способа их приготовления. Все ответы были исчерпывающе точными и без запинки. Офицер пришёл в полный восторг и выразил командиру полка своё восхищение уровнем подготовки бойцов. Но тут очень некстати вставил «пять копеек» начальник сборов технологов. С детской непосредственностью сообщил любознательному военному, что это – студенты. «А… Студенты…» – сразу погрустнел тот и побрёл обратно в строй.

***
Всё хорошее рано или поздно заканчивается. Завершился и наш «стройотряд». Может, оно и к лучшему, а то наши полковники совсем извелись без дела.

Начальником сборов химиков и биологов был полковник по фамилии Квасов. Он только вот накануне с повышением в звании перевёлся с военной кафедры технологического института. Квартировавшие по соседству технологи выразили нам по этому поводу искреннее сочувствие: они его знали очень хорошо и «не только с лучшей стороны (К.В.Самотыя)». Говорили, строг и чрезмерно придирчив. Но мы этих его качеств почувствовать на себе толком не успели.

Был высок, подтянут, педантично аккуратен. Голос имел сиплый, мягко говоря, не зычный. Команды отдавал в необычной манере: «Напра… Во-о-о!». При этом зачем-то забирал нижнюю губу под верхнюю и как бы «выстреливал» ею на окончание фразы. Впечатляло.

Пока мы закатывали в асфальт полигон и его окрестности, командир первого отделения нашего взвода исполнял обязанности вечного дежурного по роте. Он нисколько против этого не возражал. Даже как бы и привык. Лишь дневальные у него периодически менялись.

Полковник Квасов ежедневно отвлекал дежурного сержанта на обязательные шахматы. Очень, видите ли, это дело любил и уважал. Если проигрывал, обиженно выкатывал губу и уходил восвояси. Но назавтра, как штык, появлялся опять. Когда мы после работы возвращались в расположение роты, дежурный (мы с ним были друзьями) во время перекура вполголоса мне докладывал о проделанной работе: «Опять приходил. Пришлось огорчить. Три раза подряд».

***
Учебные сборы традиционно стояли на «трёх китах», в смысле, ключевых моментах. Это были: марш-бросок, заступление роты курсантов в караул по воинской части и выпускные экзамены. Ну, с экзаменами – тут всё понятно. Про несение караульной службы расскажу. Вот, о пресловутом марш-броске!

В определенный якобы засекреченный день, рота затемно поднималась по тревоге. После чего с полной выкладкой (слава Богу, кажется, без оружия) 20 километров пешим маршем следовала к пункту назначения. Не сказать, чтобы это было очень легко. Особенно страдали те, кто не успел подружиться с сапогами и портянками. А таковые находились всегда. Несчастные инвалиды натирали пятки и безбожно отставали. Но с ними поступали гуманно: в разумном отдалении от роты следовала бортовая машина с кем-нибудь из своих офицеров. Она-то и подбирала «павших в бою» лишенцев. Собственно, в этом и состояли все учения.

Ну, так вот. По причине вынужденного сокращения учебной программы марш-бросок нам отменили! Не скажу, чтобы мы сильно переживали по этому поводу.

Вообще-то на учебных сборах происходило ещё одно значимое событие. И, по логике, оно должно стоять первым в ряду таковых. Это я о принятии Воинской Присяги. Но тут, к своему стыду, вообще ничего не могу вспомнить. Ни самого тожественного мероприятия, ни, тем более, текста присяги. Клятву пионера – хоть сейчас «всегда готов», а присягу – ни строчки. Но, что принимали её – это точно. Иначе кто бы нас допустил к несению караульной службы.

***
В расположении роты, где мы жили в палатках, бдительно нёс круглосуточную службу дежурный наряд. Честно говоря, работы у дневальных было не очень много. Рапортовали прибывающим офицерам, следили за порядком, убирали близлежащую территорию, с помощью грабель содержали в идеальном виде линейку для ротных построений, по очереди торчали под «грибком». Дневальный-«грибник» был при оружии: ему выдавали штык-нож, который висел на ремне в ножнах. Хоть история сборов и не знает случаев, чтобы на наш «грибок» кто-нибудь пытался напасть.

Какой-то очередной наряд от безделья и скуки все дорожки в лагере оформил по краям сосновыми шишками. Эстеты, понимаешь ли, выискались! Пришёл подполковник Самотыя, увидел ту «икебану», обозначил полный восторг и повелел, чтобы впредь так было каждый день! Слава Богу, уже назавтра сам об этом позабыл. Но мы всё равно высказали дневальным то, что подумали про их дизайнерскую инициативу.

***
По устоявшемуся распорядку один раз за каждые сборы руководство полка доверяло курсантам «сторожить Родину» ©. То есть, заступать в наряд по несению караульной службы. Вот тут-то всё было очень серьёзно! Да и какие могут быть шутки, если каждый боец вооружен автоматом АКМ и снабжен двумя рожками отнюдь не холостых патронов.

К несению боевого дежурства наши офицеры готовили личный состав с повышенной ответственностью. Заставляли зубрить Устав караульной службы, чистить оружие, тщательно инструктировали на предмет возможных действий в нештатной ситуации. Надеюсь, помните: «Наша задача – не ударить грязем в лицо (К.В.Самотыя)».

Заступали в караул на сутки. В три смены по 2 часа: несущая наряд, бодрствующая и отдыхающая. Последней дозволялось вздремнуть сколько положено, правда, не раздеваясь. При этом пилотки и ремни следовало снять. Начальник караула и его помощник были из полковых офицеров (в нашем случае – капитан и старлей). Они же по очереди выполняли обязанности разводящего по постам.

Пост №1 – естественно, у знамени части. По вековой армейской традиции, его охрану несли лишь самые рослые из курсантов. Мне, не вышедшему гренадерской статью, достался пост №4 по охране складов длительного хранения. Это такой примерно 400 ; 400 метров квадрат в лесу под открытым небом, сплошь заставленный рядами техники, находившейся на консервации. По периметру – двойной высокий забор из колючей проволоки. Меж рядами проволоки – проход метра в два-три шириной. Над головой – лампочки освещения, по углам квадрата – вышки под крышей. Пулемета на вышке – точно помню – не было. Постовому следовало большую часть времени находиться там (хороший обзор), но периодически спускаться на грешную землю и следовать к дальнему углу квадрата. Оттуда иногда можно было разглядеть крошечную фигурку коллеги, несшего службу на посту №3 по диагонали склада, если считать от моего поста.

Хоть тусклые лампочки и поскрипывали жутковато, раскачиваясь на ночном ветерке, не скажу, чтобы было очень уж страшно. От безделья и одиночества в голову лезли всякие дурацкие мысли. Например, такая. А вдруг какой ночной тать решит напасть на меня с целью завладения боевым оружием? Ей богу, без автомата чувствовал бы себя намного комфортнее. А с ним… Воображение рисовало картины одна горестней другой. Укор товарищей, осуждение командиров, которые мне доверились… Трибунал, наконец! Офицерская честь (даже будущая офицерская!) в подобной ситуации предписывала стреляться. Так с отобранным недругами оружием вроде как и застрелиться уже будет нечем… В общем, куда ни кинь – всюду клин! Вот в таких невесёлых размышлениях и провел остаток ночи.

***
Не знаю, правда или нет. Запросто допускаю, что – правда. Рассказывали, в какие-то из прежних сборов один из караульных как раз-таки моего поста №4, доведённый до полного мандража ночным одиночеством, открыл пальбу по приехавшей его сменять команде.

Уставная процедура смены часовых предполагала следующий обмен «приветствиями». Часовой: «Стой! Кто идет?». Правильный ответ: «Начальник караула (замначальника, разводящий) и новая смена». – «Начальник караула – ко мне! Остальные – на месте». После чего «начкар» должен подойти с фонариком наготове. «Освети лицо!». Если освещённое лицо постовому было знакомо (обязательно так!), то караул планово и без приключений менялся. «Пост сдал – пост принял!».

А в тот раз что-то пошло не так. Перепуганный курсант сразу после «Стой! Кто идет?» вместо продолжения диалога дал короткую очередь. Слава Богу, поверх голов. Однако смену во главе с разводящим мордой в грязь положил. Посредством матерной ласки разволновавшегося часового с грехом пополам успокоили, автомат отобрали, для порядку настучали «в тыковку».

***
Наша караульная служба прошла без эксцессов. Право, даже обидно: вспомнить нечего. Но так бывало далеко не всегда.

Отцы-командиры в обязательном порядке прибывали лично проверять качество несения курсантами службы. И один раз – непременно ночью. До постов №3 и №4 за их удаленностью, как правило, не добирались, но уж пост №1 – обязательно.

В тот раз пошли вместе с начальником караула. Предвкушали, как караульный, гордо выпятив могучую грудь, будет на фоне знамени отдавать честь старшим офицерам. Красота! Но тут случился небольшой форс-мажор: во всём штабе единовременно вырубилось освещение.
«Гренадер» у знамени был начеку. Когда услыхал шаги на лестнице, то без промедления вступил в диалог: «Стой! Кто идет?». Устав помнил твёрдо и потому пароль «Начальник караула и проверяющие офицеры» его устроил не до конца. Последовало обязательное: «Начальник караула – ко мне! Остальные – на месте!». «Начкар» в некотором замешательстве приблизился. А света, как назло, всё не было! Следующая команда караульного не заставила себя ждать: «Стой! Освети лицо!». После мучительной паузы прозвучало неуставное и к тому же малоубедительное разъяснение, что злосчастный фонарик, мол, остался в караулке. Кто ж мог предугадать, что так не вовремя отключат освещение!

Часовой малость призадумался. Но принял единственно верное решение: «Ну, тогда я эта… Ну, типа, стрелять буду!». И передёрнул затвор АКМ, досылая патрон в патронник! Офицеры кубарем ломанулись вниз по лестнице, в полёте опережая собственный мат. «Ты-ы-ы!!! Идиот!! Где твой фонарик?!» – «На столе оставил! Откуда мне было знать, что свет погаснет!» – «С собой всегда надо иметь! Идиот!! Он же и выстрелить мог!! И был бы прав!». В общем, проверка боеготовности удалась на славу. А бдительному курсанту вынесли благодарность за образцовое несение службы и хорошее знание Устава.

***
Следующая история, можно сказать, показательна. Курсанту доверили охранять склады с автопарком на территории части, обнесённой капитальным забором. Это называлось пост №2. Он был обустроен «грибком» с телефоном для экстренной связи с караулкой.

Ближе к ночи над забором с наружной стороны показалась человеческая голова, которая стала настойчиво высвистывать караульного: «Эй, земеля! Подойди, а!». «Земеля» оставил свой «грибок» и с любопытством приблизился к забору. Человек вылез на забор целиком. Оказался в военной форме с погонами сержанта. Судя по развязным манерам, был из дембелей. Потому что вопрос, который он задал, в подобной ситуации звучал более чем неуместно: «Скажи боец, склады охраняются, а?». Логично напрашивалось встречное: сам-то как думаешь?

Часовой сообразил, что уставную команду «Стой! Стрелять буду!» сидящему на заборе человеку выполнить будет сложно. Потому он наставил на сержанта автомат и сказал: «Слазь!». Тот пытался было заартачиться в матерной форме, но караульный без лишних слов передёрнул затвор. Нарушитель резво скатился с забора. Его дембельский ум категорически отказывался понимать происходящее: «Ты что, боец? Совсем охренел? Или службу забыл?». Только другими, более военными словами. Вот службу-то боец как раз помнил хорошо.

Курсант отконвоировал нарушителя границы к своему «грибку». Но тут возникла дилемма: с одной стороны, следовало немедленно доложить о происшествии начальству, с другой – не позволить законной добыче удрать. Потому следующая команда огорчила незадачливого дембеля ещё больше: «Лечь на землю! Лицом вниз!». У того уже и мат закончился. С криком израненной души «Эх!» он достал из кармана газету, тщательно её расстелил вблизи «грибка» и прилёг ничком. Так и отдыхал лежа под дулом автомата, пока не прибыл начальник караула и не спас его от злобного курсанта.

Это я к чему? Обыкновенно территория в районе автопарка была изрядно оживлённой. «Движуха» не прекращалась не только поздним вечером, но вполне могла продолжаться и ночью. Так бывало целых 363 дня в году. Но на два дня весь полк буквально вымирал. Военные старались по возможности вообще не появляться на охраняемой территории. А коль случалась такая необходимость, то передвигались с особой осторожностью. Почти что короткими перебежками.

Вы, полагаю, уже догадались, что это происходило именно в дни несения караульной службы нашими курсантами или технологами. Система оповещения работала безукоризненно, и весь полк каким-то образом узнавал об этом заранее. Никто не хотел рисковать своим здоровьем, а то и жизнью. Ну их к ляду, этих студентов с обостренным чувством ответственности! Мало того, что Устав вызубрили как белки, так ещё чуть что – за автомат хватаются!

***
Помимо постов № 1-4, в штатном расписании караула фигурировала ещё одна чрезвычайно ответственная должность. Называлась – «выводящий». Этот караульный занимался охраной полковой гауптвахты, по-простому – «губы». Там содержался мелкий преступный элемент из рядового и сержантского состава. Для серьезных преступников была предусмотрена тюрьма. Но она уже не относилось к юрисдикции части. Офицеры-нарушители (увы, и такие попадались среди офицеров!) отбывали свой срок в комендатуре. Где находилась тамошняя – не знаю. А в Минске была по всем известному адресу: ул. Бакунина, 6.

В обязанности выводящего (не путать с разводящим!) входило конвоировать подопечных на обязательные штраф-работы. Как правило, по уборке и приведению в порядок территории. Ну, ещё водить на кормежку (а может даже им прямо на «губу» еду приносили?), пересчитывать и запирать на ночь, бдительно сторожить.

Как раз во время несения караульной службы нашей ротой, находящийся под охраной контингент гауптвахты, ближе к утру отчего-то сильно расшумелся. Словестные увещевания караульного не помогли. Тогда он проявил находчивость и свирепо пригрозил кинуть им гранату. Угомонились быстро, хотя некоторое время ещё продолжали негромко материть выводящего.

Когда прибыл дежурный офицер, постовой как положено доложил, что нештатных ситуаций не произошло. И с гордостью присовокупил, что, хотя вверенные ему правонарушители подняли было шум, но он справился своими силами. Офицер сообразил, по какой причине преступники проявили беспокойство, и приказал открыть гауптвахту. Почувствовав относительную свободу, несчастные заключённые с такой скоростью рванули в туалет, что едва не передавили друг дружку по пути. А разводящий посчитал уместным сделать караульному лёгкое внушение: «Что ж ты, братец, так жесток с ними? Они – хоть и «губари», а всё же – люди!».

***
Есть такое военное устройство – изолирующий противогаз. В нашем случае был, кажется, ИП-46. Обыкновенная резиновая морда со шлангом, присоединенным к жёсткой сумке на поясе. А в сумке – генератор, из которого добывался кислород для дыхания, и регенерирующий патрон. Вроде бы с перекисью натрия (Na2O2). Остальных военных секретов рассказывать не буду. А ну как срок давности ещё не истёк!

К большой нашей радости, занятия по ИП из программы тоже были исключены. По причине её сокращения. Но боекомплект регенерирующих патронов получить успели. Теперь, в соответствии с инструкцией и приказом начальства, их следовало за невостребованностью уничтожить. Наш ротный старшина, отправившийся с каким-то докладом в домик к командирам, нечаянно подслушал их разговор. Пламенный энтузиаст боевой подготовки подполковник Самотыя подал богатую идею. Раз уж занятий по ИП не будет, то почему бы назавтра в личное время не одеть всю роту в эти самые ИП, чтобы курсанты побегали вокруг лагеря просто так. Типа, пока кислород не закончится (минут 30-40, не больше). Заботливый такой, блин!

Старшина решил, что с докладом начальству можно повременить (есть дело поважнее), и рванул бегом в роту. Там быстренько построил дневальных, выдал им злосчастные патроны и велел немедленно изничтожить. Согласно инструкции и приказу начальства. Что и было оперативно исполнено. А когда назавтра к нам прибыл в предвкушении радостный Самотыя вместе со своей идеей, то ему было доложено о добросовестном исполнении его же приказа по утилизации патронов. Вот какой молодец и умница был наш ротный старшина!

***
Мы с другом выпросили у старшины один регенерирующий патрон. Пообещали не взорвать лагерь и его окрестности. Но обещание сдержали лишь частично. В патроне была такая резиновая мембрана. Если его бросить в воду, то начинается химическая реакция с выделением кислорода. Мембрана сначала надувается как шарик, затем эффектно и громко бабахает. Видать, крепко соскучились мы по нормальным химическим развлечениям.

Подходящую лужу нашли около стенки полкового сортира. Метнули в неё патрон, и отошли совсем недалеко: осколков и взрывной волны не предвиделось. В самом деле, получилось очень громко. Но куда громче взрыва был яростный мат, прозвучавший из-за стены туалета. Очень скоро в проёме его ограждения появился огромного роста «партизан». Оглядел нас с хмурым недоумением. Потом весьма неожиданно улыбнулся широкой улыбкой: «Ваше счастье, бродяги, что я штаны успел снять». И, для острастки погрозив нам кулаком, отправился дрыхнуть дальше. Наверное, также как и мы, был поэтом в душе.

***
В любом уважающем себя коллективе должен быть человек, радующий окружающих своей, мягко говоря, неординарностью. Ясное дело, нашёлся такой и у нас. Из числа биологов. Звали его Саша, но коллеги почему-то называли – Гетер. Кстати, вполне симпатичный и добродушный паренёк, обладавший весьма колоритной внешностью. Был нормального роста, но худющим, носатым и скуластым.

Биологи охотно пояснили происхождение столь необычного «погоняла». Оказалось, к гетерам Древнего Рима или к сексуальной ориентации оно никакого отношения не имело. Просто была такая морская водоросль под названием, кажется, «гетератрихайлис». Вторая часть этого латинского термина была созвучна его фамилии. А первая как раз сгодилась для кликухи. Вот такой биологический юмор в чистом виде.

С Гетером постоянно что-то случалось. К примеру, забыть в сортире ремень было его любимым занятием. Но это так, мелочи жизни. Однажды он чуть не сорвал нам вечернюю поверку, которая была делом святым. Роту, построенную при полном параде на линейке перед лагерем, «пересчитывал» лично старшина. Он громко зачитывал списочный состав, пока все стояли по стойке «Смирно», зычно отзываясь каждый на свою фамилию. После окончания поверки звучала команда «Отбой». Можно было расходиться по палаткам и с чистой совестью лопать ежевечернее сало.

Комары били нещадно. Они, подлые, знали момент, когда нужно со всей округи слетаться на ужин. Поскольку боец, стоящий в строю по стойке «смирно», совершенно беспомощен и особо вкусен. Старшина страдал от кровопийц не менее остальных, потому произносил фамилии в максимально высоком темпе. А мы старались откликаться даже с некоторым опережением.

Как-то раз старшина начал «сбоить» и изображать лицом некий загадочный тик. Потом громко и неприлично расхохотался в голос и дал роте команду «Вольно». Когда отсмеялся свое, объяснил причину столь неуместного веселья. Оказалось, прямо напротив него по стойке «смирно» стоял Гетер. И отчаянно пытался жутким шевелением бровей на своей забавной физиономии согнать комара, усевшегося ему прямо на кончик внушительного носа.

***
Самоподготовка (по пути к экзаменам) проводилась на свежем воздухе. Для чего в маленькой березовой рощице ближе к углу нашей поляны был выстроен учебный класс. Обычные длинные деревянные столы с лавками. Понятно, что при отсутствии начальствующего ока и в окружении разлитой вокруг летней благодати учиться было решительно невозможно. Потому дружно предавались занятиям по интересам. «Некоторые» ловили «ободней» и вставляли им соломину. Ну, дальше вы помните. А вот биологи животных любили. Даже оводов («ободней») привечали. К тому же были интеллектуалами и, в отличие от грубых людей химиков, таких примитивных развлечений не признавали. Они не стали размениваться на ерунду и занялись изобретением системы денежных единиц для внутреннего пользования.

Началось с того, что кто-то из них нашёл небольшой свинцовый кругляш. На котором перочинным ножиком старательно выгравировали рельефное изображение самой мелкой разменной монеты. Называлась она – один «е…». Как бы это поделикатнее сказать? Короче, по смыслу и звучанию очень близко к слову «втык». Также из четырёх букв, последние «у» и «к». Да и смысл у обоих терминов был тождественный: мелкая неприятность, «прилетевшая» от командира. Вот видите, как много лишних слов корректности ради я потратил, чтобы выразить очевидное и по-военному простое понятие. И то не уверен, что объяснил.

Следующей по достоинству шла бумажная купюра. Она равнялась как бы десяти монеткам и называлась «Один Гетер». Символизировала уже относительно крупную неприятность. И, хоть изображена была шариковой ручкой на обыкновенном тетрадном листке нужного размера (у биологов «тянул военную лямку» классный художник), но изобиловала массой красивых мелких деталей и виньеток. Ну и по центру, как положено по аналогии с портретом американского президента, красовался гордый и без труда узнаваемый профиль их друга. Именем которого купюра, собственно, и была названа.

А уже десять «Гетеров» составляли «Один Фунт Лиха». Что называется – «пришла беда – отворяй ворота». Тоже изумительно красивая купюра получилась. В центральном овале фигурировало зловещего вида существо с косой. Но не той, что носят на голове, а которая – в руке. В профиле опять же без труда угадывались знакомые скулы и мощный «шнобель» Саши-Гетера. Талантливые ребята биологи, ничего не скажешь. Креативно мыслящие. А толстокожим химикам лишь бы оводов мучить да «партизан» пугать дурацкими регенерирующими патронами.

***
Если командир объявил вам наряд вне очереди (замечание, выговор), то невежливо благодарить его в ответ бодреньким и зычным «Служу Советскому Союзу!». За это можно схлопотать очередной внеочередной наряд (замечание, выговор). Надо отвечать: «Есть – наряд вне очереди (замечание, выговор)!». По возможности со скорбным, но исполненным достоинства выражением лица. Что намекает на осознание всей глубины своего проступка. И я бы не стал уповать на такую уж очевидность подобных рекомендаций, поскольку бывали прецеденты.
 
Важно помнить, что в армейском лексиконе гражданские слова «да, ладно, хорошо» не используются. Правильно будет сказать «Есть!» и «Так точно!». Слово «нет» – также отсутствует. Его – недостаточно. Отрицание подчеркивается дополнительным усилением: «Никак нет!».
Но самое мое любимое из военного – «Отставить!». Понятно, когда это – приказ. Означает немедленное и безоговорочное прекращение любого предыдущего действия. Но может, а зачастую и применяется в более широком смысле. Я бы даже сказал, в метафизическом. Потому что дает возможность как бы повернуть время вспять. Опровергает народную мудрость: «Слово – не воробей. Вылетит – не поймаешь». Вот сказал: «Отставить!», и – считай хана воробышку.

Команды «Напра-во!» и «Нале-во!» предполагают поворот в нужную сторону на 90 градусов. А если подразделение находится в движении и угол поворота иной, то существуют команды «Левое (правое) плечо вперед!». Здесь возможно недопонимание. Потому что «левое плечо вперед!» предполагает поворот направо. А «правое», соответственно, налево. Короче, «сено-солома», только наоборот. Надеюсь, я понятно объяснил? Да, вот ещё! После «Левое (правое) плечо вперед!» необходимо вовремя скомандовать «Прямо!». А то бойцы так и будут крутиться на месте или ходить кругами.

Военный голос обязан звучать чётко и громко. Важно усвоить триединый принцип: подход-фиксация-отход. Если уж вас и вызвали на «лобное место», то будет нелишним начать: «Студент (курсант) такой-то приступить к ответу готов!». Строго говоря, это не обязательно, но впечатляет.

Отвечать следует уверенно, без пауз. При этом содержательная часть ответа допускает несение полной ахинеи. Надеюсь, вы помните: «V-x + ХИ = дегазация». Но завершить сольное выступление непременно окончательным и бесповоротным: «Студент (курсант) такой-то ответ закончил!». Типа, он сделал всё, что мог, этот человек. И не требуйте от него большего! Чаще всего – неплохо прокатывает: лихость и бравость всегда были в цене.

***
Наша будущая военно-учетная специальность (ВУС) называлась «командир взвода химической разведки». То есть, помимо усвоения специальных знаний, в перспективе предполагала командование личным составом. А это требовало отдельных навыков.

Потому каждый из курсантов по очереди как бы стажировался в качестве командира взвода. Целый день, с утра и до отбоя. Все относились с пониманием и выполняли его команды исправно. Ясно же: сегодня – ты, завтра – я. Как правило, никто из стажёров особо не усердствовал и перед друзьями не выпендривался. Но бывали исключения.

Один из наших ребят проявил себя довольно жёстким командиром. Нет, он был, в общем-то, неплохим пареньком и не пытался упиваться своей маленькой, но властью. Просто от природы был наделён повышенным чувством ответственности и при том обделён чувством умора. Однако студенты – народ беспощадный.

Командир-стажёр вёл взвод на самоподготовку в учебный класс. По пути буквой «V» росли две березки. Строй обошёл их слева, но один из принципиальных бойцов начал щемиться через березы. И застрял в них. На гневный окрик «командира» («ты что, совсем охренел?») доложил по существу, что команда «Прямо!» – была, а вот «Правое плечо вперед!» (чтобы обойти березки) за ней не последовала. Потому он считает, что единственный из всего взвода проявил сознательность и даже требует за это поощрения. А весь остальной взвод следует наказать за самоуправство! Стажёр был взбешён: «Курсант такой-то! Объявляю вам … замечание вне очереди!». Такой вот изобрел неуставной вид наказания. Все поняли: он хотел сказать «наряд вне очереди», но по пути смягчил приговор. Вовремя сообразил, что раздавать наряды пока ещё не уполномочен. Однако осадочек, что называется, остался.

По возвращении в лагерь уже наши «креативщики» выпросили у каптёра желтенькую ленточку. И, пока стажёр сладко спал, втихаря пришили ему на погоны ефрейторские лычки. На утреннюю поверку ответственный курсант бодренько выскочил уже в новом воинском звании. Чем сильно удивил ротного старшину, построение проводившего. Парнишка обиделся на нас (это было как раз мое третье отделение) чрезвычайно. Несколько дней на всех дулся и ни с кем не разговаривал. Вот, зря он так. Мы же просто пошутили.

***
В разные годы бывало, что среди своих же курсантов появлялись «начальники», которые откровенно злобствовали и сыпали нарядами направо и налево. Как правило, из отслуживших свое в армии. Зачастую они не пользовались особой любовью товарищей ещё и до сборов. А здесь просто могли использовать власть для банального сведения счетов. Крылатое изречение одного из таких «командиров» даже вошло в историю: «Взвод! Без поднятия пыли становись!». Согласитесь, афоризм вполне достоин великого К.В.Самотыи.

Нам очень повезло в том смысле, то никаких засранцев или откровенных придурков наши сборы не выявили. Хотя были ребята отличавшиеся своеобразием и даже многогранными талантами. Тот же Гетер, к примеру, скучать не давал никому. Но паренёк-то – славный!

Был ещё командир взвода биологов (тот самый, которому генерал Зайцев пожелал приятного аппетита), наделенный от природы весьма спорным чувством юмора, хотя он так не считал. Ну, распевал он всё время любимую строчку: «Первым делом мы испортим самолеты…». Дальше, слава Богу, не исполнял. Ну, достал он буквально всех своей песней. Так это, как говаривали наши военные: «Ничего. Бывает, бывает…».

***
Из того, что я вспомнил и рассказал, может сложиться впечатление, что учили нас плохо и ничему путному толком не научили. В корне ошибочное мнение! Наши офицеры, несмотря на изрядное своеобразие, дело свое знали хорошо. Да и мы были людьми вполне обучаемыми.

Когда случилась авария на Чернобыльской АЭС, очень многие из химиков попали туда в качестве ликвидаторов. Причем без возможности заранее подготовиться или хотя бы освежить память. Некоторых брали прямо с работы: грозная повестка «с красной полосой». Тема – совсем невесёлая. Однако там ребятам довелось применить на практике навыки и знания, полученные на военной кафедре и сборах. Так вот! Не знаю ни одного случая, чтобы кто-либо из них «ударил грязем в лицо». И наши офицеры вполне могут гордиться своими воспитанниками.

А что жили мы на сборах нескучно, так когда же это бывало, чтобы студенты скучали. Особенно в родном и дружном коллективе. Да и командиры наши, говоря по совести, проявили себя с лучшей стороны. Почти все и почти всегда. О чем я, впрочем, уже говорил в самом начале.
Ну, и ладно. И хватит пока военного.

*******