На руинах

От ее толстых белых пальцев пахло луком и потом, этот запах остался на моей коже, и мне хотелось содрать его вместе с ней. Она брезгливо морщилась, вытирая ладони об серую юбку, пропахшую мочой. Она была похожа на диковинное животное, обросшее тем, что его окружает: панцирь из бетонных плит, когти из битого стекла и притупленный, мутный взгляд умирающего глубоко внутри человека.

– Будешь? – она протянула мне выуженную откуда-то из складок одежды конфету. Бабушка такие дарила мне. Бабушка умерла несколько лет назад. Грустно как-то стало…

Я взял конфету и покрутил в руке, точно никогда прежде не видел. Она знающе ухмыльнулась и пробормотала почерневшим ртом, что не заразна. Я не поверил. Но да Бог с ней. Каждый найдет, чем заразить. Она спросила, откуда я такой. Я спросил – какой? Она ответила: безродный. И захохотала так, что вся ее грузная, рыхлая фигура затряслась в конвульсиях. Я положил конфету в карман, не решившись сорвать обертку. Еще есть придется.

Она гремела, как сломанный кухонный ящик, булькала и кряхтела, пока рассказывала мне о своем приключение.

– Nous cherchions tellement les enfants, mais ils sont tomb;s par terre! Понимаешь?

Я кивнул, не понимая ни слова. Мне почему-то захотелось прижаться к ее дряблой, обвисшей груди и вдыхать все запахи, которые собрал ее свитер, закрыть глаза и слушать биение чужого сердца. Тум-тум-тум. Как предсмертный марш, который вот-вот может оборваться.

– Ils n'ont jamais ;t; retrouv;s... Tout perdu. Tout…

Она шмыгнула курносым носом и крякнула, хлопнув себя по колену. «Да где наша не пропадала, малой!» Она потрепала меня по щеке и, схватив тележку, поплелась дальше. Так и не оглянулась на меня. Откуда же ты такая. Счастливая.