Просто такой была их жизнь

Анечка очень любила своего Димочку. Сначала, после восьмилетки она училась на воспитателя детского садика, чтобы научиться ухаживать за своими детками, когда они родятся… Потом училась на фельдшера-акушера, чтобы в любую минуту помочь им: и своим будущим деткам, и своему любимому Димочке, и родным, и соседям, если случится у них что-то со здоровьем. 

И вдруг её самые мирные профессии стали не нужны. Некому стало рожать, некого воспитывать - срочно потребовалось сменить работу и поменять роддом на военный госпиталь.

Когда-то не взяли её в лётную школу. Она и высоты никогда не боялась, и с парашютом с вышки прыгать научилась, а тут такая неудача - пяти сантиметров роста не хватило. А так хотела она, как её Димочка подняться в небеса и увидеть оттуда свою деревню, Москву и весь мир...

 Теперь она старшая операционная сестра. А Димочка её – далеко-далеко… Приходят треугольнички и не может она начитаться, надышаться своим любимым.
А работа – она такая: то за медикаментами нужно в город ехать, то раненых в тыл перевозить, и операции, перевязки и снова операции… Каждую минуту сплошные операции, а если боец потерял много крови, а запаса её – не было – доктор объявлял: «У кого вторая – на прямое!» А это значило, что не 200 миллилитров отдашь ты раненому, а столько, сколько выйдет из тебя за время операции. И, порой, вставали наши медсестрички после прямого переливания, как пьяные – шатало их из стороны в сторону от изнеможения…

Да, были для доноров – подъёмные – сладкие булочки. Но не хватало у Анечки совести съедать их самой. Дома в деревне оставалась мать и младшие братья. Несла Анечка эти булочки на базар и меняла на хлеб, а хлеб несла в деревню. Несла 8 километров ночью, по лесной тропе. Несла во сне. То сова ухнет над головой – разбудит, а то и стукнется головой в дерево, оглядится и скорее вперёд - к маме.

Зимой приходилось ходить в соседний госпиталь за медикаментами по заснеженному лесу. Однажды она замёрзла так, что уже попрощалась с жизнью… Свернула к  какой-то деревне, стучалась во все избы – но никто не открывал. И только в крайней хибарке открыли дверь – это были цыгане. Они согрели и накормили замёрзшую девушку, спели ей свои весёлые песни и укрыли одеялом, положив её спать вместе со своими детьми на полу...

Летом на опушке увидела волка. Душа ушла в пятки. Но сыт, видать, был. Не тронул.

А однажды осенью поезд, на котором везла она из госпиталя лекарства – чуть притормозил, а у её станции  не остановился. Повёз дальше. А это значило, что опоздает она на службу, и, может быть, кто-то умрёт без этих лекарств, а потом трибунал… Не могла она опоздать. Сбросила с поезда свёртки со склянками, ампулами, шприцами и бинтами и прыгнула на ходу. Покатилась кубарем. Коленки разбила, чулки порвала, но не опоздала… И разбилась-то только одна бутылочка с йодом.

А потом пришло письмо от брата, что попала ему разрывная пуля в щёку, выбила 5 зубов и оторвала язык. Завернул он свой язык в платочек и пошёл в госпиталь, а доктор, не долго думая, пришил ему его язык.
Ох, как рада была Анечка – не оставляют наши  медики людей без помощи! И как ей теперь не помочь кому-то? А вдруг?.. И это «вдруг» так больно кольнуло в сердце…

И, может быть, именно тогда улетел в небеса её Димочка…