Домой

Злости не было. Когда-то была, но чем дольше я обдумывала план действий, тем меньше испытывала острых чувств. Оставалось лишь прохладная успокаивающая, словно ментоловая конфета, расчетливая сосредоточенность. Бо;льшая часть уверенности крылась в том факте, что я знала дорогу к его дому наизусть. Знала, как проникнуть внутрь. Знала, куда всадить нож так, чтобы он даже не дёрнулся. Поэтому все мои мысли были вовсе не о том, что произойдет в реальности, нет. Голова моя была полна фантазий.

Отрицание, гнев, принятие – всё это глупости. Любовь – вот моя единственная стадия. Единственное чувство. Единственная мотивация, позиция и цель. Единственная жизненная сила.

Сначала нашего ребёнка звали Слава. Наш лесной домик был в Швеции. Затем меня звали «нездоровый человек». Неполноценный. Неспособный. Тяжелый. Не дающий жить. Виноватый во всём. Меня выгнали из рая. Домик развалился, Слава умер, а любовь моя билась об стену до чёрно-лиловых гематом. Мои письма не доходили до него. Мои мелкие примирительные подарки в виде его любимого шоколада и красивых камушков не влезали в почтовый ящик. И сколько бы мои судороги не сотрясали постель, испуская волны боли, он больше не мог их чувствовать. Впрочем, он и раньше не чувствовал.

Перед выходом собственная квартира выглядела ещё более враждебной. Голубые тона, холодные сквозняки, темные закоулки, призраки вещей. Длинный коридор. Гудящий снежно-белый холодильник. Злобные тени. Я знала, что возвращаюсь в свой настоящий дом. В тёплую жёлтую утробу человека, который ненавидел меня. В мягкую и спокойную нутрь, полную любимых мне толстых червей, к сердцу, к солнцу, к венам, к любимым склизким объятьям. Домой. И дверь закрылась за мной, выталкивая, как того, кто слишком долго засиделся в гостях. Домой.

Я всегда восхищалась собственными чувствами. Или наслаждалась. Сложно различить эти понятия. Наставления о том, что нужно испытывать и как, всегда озадачивали меня разительным отличием от моих ощущений. А потому собственное наслаждение тем, что считалось нездоровым, пугало. Но весна в ту ночь, когда я отправилась домой, вызывала у меня именно то больное чувство исступлённого счастья. Нож, лезвие которого я гладила большим пальцем в кармане ветровки, заставлял руки неметь от радости. Я смотрела в сумрак отчаянно расширенными зрачками. Всё ближе и ближе. Запах весны смешивался с запахом ночи. Ближе. Солнце моё, твоя луна скоро обнимет тебя так крепко, что из тебя потечет красная лава, вызывая величайший коллапс нашей единой вселенной.

Легкие шаги по лестнице. Нежно придержанные ворота тамбура. Тихий поворот ключа в оббитой поролоном старой двери. В нос ударил его запах. Да, именно его запах, запах теплоты, запах летнего воздуха, запах материнского молока. Шаги стали ещё легче. До кровати от двери их всего четыре. Раз – куртка невесомо легла на тумбочку. Два – нож заёрзал в потной ладони, словно ему не хотелось исполнять своё предназначение. Три – я засмотрелась на одинокие звёзды, еле видные в дымном небе мегаполиса. Ты никогда их больше не увидишь, солнце. Последнее, что ты увидишь, – это моё лицо. Ужасно, знаю. Не звёзды. Но луну. Четыре – и я опускаюсь на колени рядом с диваном, исполняющим роль постели. Нездоровые чувства снова заливают моё сознание. Любовь, любовь, всепоглощающая любовь. Вечная, сильная, ничем не рушимая.

Я не уверена, что даже наш Слава был бы более безмятежен и умиротворён во сне. Что его детские черты были бы мягче и гармоничнее. Что я любила бы его больше тебя. Мои руки очерчивают контур твоего лица, невесомо касаются кудрей. Мои губы тянутся к твоим, но я останавливаю себя, ведь тогда ты проснёшься и всё пропадёт. Заношу нож над твоей шеей. Невысоко, иначе не попаду. Главное ведь – сила. Пальцами второй руки нащупываю сонную артерию. Зрачки заполняют радужку. Нож всё ещё скользит, но я сжимаю его до бело-красных костяшек – и опускаю лезвие в опухшую под пальцами голубую дорогу. Ты даже не открыл глаз.

Как только нож выходит из шеи, кипящая кровь хлещет мне в лицо, и я бросаюсь пить её, словно воду из священного источника. Солёная. Тёплая. Родная. Заполняющая мой рот, заливающая лицо, кофту, твоё мраморное тело, постельное белье.

Под твоими веками дёрнулась последняя жизнь. Скользкими руками я бью ножом по податливому животу так же неистово, как целовала его месяц назад, рассекая вдоль. Ты выглядишь, как подстреленный королевский олень. Как голая принцесса, усыпанная рубинами. Как освежеванная птица в зернах граната.
Я вижу заветное нутро.
Дом мой. Так близко. Он пышет уютом. Зовёт меня, влажный и горячий.
Я погружаю голову внутрь и растворяюсь в самом заветном и блаженном ощущении, что никогда не будет доступно человечеству.