Полёт

      Он проснулся рано, но не раньше рассвета. В раме окна виднелось белёсое  январское небо и запорошенная снегом ветка берёзы. Он знал окрестности по памяти и  мог легко представить, что там, за окном - зимний парк, вернее, берёзовая роща в  пушистом великолепии, а эта ветка - той раскидистой берёзы,  которая росла ближе всех к дому.
     Так же  легко он представил  деревянный мостик через замёрзший ручей, тропинку и хоккейную площадку в парке. По выходным на её льду разыгрывались не шуточные баталии... Солнце ещё не выглянуло, плутая  в облаках, но вокруг царствовал свет белизны, исходящий от земли и неба.
    
     Светло было и у него на душе. Он проснулся с ощущением полёта. Только что во сне он взмывал к небесам быстрее любой птицы. Легко, как в море, рассекал воздух крылатыми взмахами рук и, отталкиваясь поочерёдно  ногами от плотных воздушных волн, поднимался  выше и выше. Тело послушно выполняло все желания. Мускулы плеч, спины работали, как бесшумные рычаги,  управляемые умными автоматами.
       У него не было конечного пункта полёта: он мог резко сменить направление и устремиться к земле, чтобы затем, упруго от неё оттолкнувшись, вновь парить под облаками. Иногда через плечо он оглядывался назад и видел светящиеся серебряные струи вдоль спины. И он догадывался, что это невидимые крылья, сделанные из суперсовременных материалов  в соответствии с нанотехнологиями. Они  выросли  у него неизвестно по чьему повелению. Но это и знать необязательно. Главное - он летел, парил, наслаждался  своей свободой...
      И, проснувшись, до краёв наполненный реальностью полёта, он долго не мог поверить, что это  ему приснилось. Но терять  удивительные ощущения не хотелось, и он стал вспоминать, когда ещё наслаждался подобными чувствами.  Пожалуй, в детстве.
       
      Вспомнилось: ему долго не покупали  коньки . С тайной завистью смотрел он из окна на мальчишек, гонявших на коньках по сверкающей поверхности замёрзшего пруда. Стыдно мальчишке в десять лет не уметь кататься на коньках.
      И вот наконец  ему были подарены долгожданные коньки. Рано утром, когда только-только рассветало, а до школьных занятий оставался ещё целый час,  он шёл на пустынный замёрзший пруд и учился сперва просто стоять, потом  бегать и потом - летать. Необученные ноги не слушались, вихляво разъезжались в стороны, и он падал, больно ударяясь о лёд. Болели лодыжки,  коленки;  ноги украшали разноцветные  - от фиолетового до жёлтого - синяки, но  каждое утро он вставал и шёл на каток.
      Наконец лёд покорился его упрямству, и он заскользил легко и уверенно, делая любые движения и повороты. Особенно нравилось ему мчаться вперёд, рассекая грудью воздух и ветер, помогая себе взмахами рук, В эти мгновения он мечтал, что вот-вот взлетит над замлёй, преодолевая земное притяжение. Он верил: это непременно произойдёт, ведь с землёй его связывает такая малость - узкая полоска лезвия конька!  И вся огромность воздуха, неба -  совсем рядом, только пожелай  полёта!
    
      А ещё всплыли в памяти летние забавы в деревне: к крепкому суку высокой кряжистой ветлы пацаны привязывали  толстую верёвку с петлёй на конце. Садясь в петлю и затем отталкиваясь ногами от земли, можно было здорово раскачать верёвку и летать над землёй в этой петле, подобно воздушным акробатам в цирке.
      Ветла росла на берегу речки. Высшим пилотажем считалось пролететь над водной гладью и с высоты, выпрыгнув из петли вниз "солдатиком", без брызг войти в воду. У него иногда хорошо получалось. "Тарзанками" звались эти верёвки с петлёй.
    
      Но самая любимая и рискованная  игра, которая ему нравилась,   была придумана именно в их деревне. В заброшенном саду росли, почти соприкасаясь мощными ветвями, высокие деревья. На их сучьях на разной высоте над землёй мальчишки укрепили  резиновые ободы от автомобильных колёс.
      Задача состояла в том, чтобы ступать, карабкаться , ползти по ветвям, а затем, прыгая , ухватиться руками за резиновое кольцо, пружинисто оттолкнуться  и лететь над землёй к другому дереву и кольцу. Потом повторить все действия снова и таким образом передвигаться, не касаясь земли. При этом особый шик - кричать "по-тарзаньи".
      Получеловеческий, полузвериный крик ох как хорошо получался у его друга - Кольки Голудина! Он улюлюкал и завывал так,  что в деревне неподалёку начинали лаять и ответно выть собаки...
      Вспомнив, как его не раз ругала бабушка за  опасные и шумные забавы, он улыбнулся.
 
Вроде, эти игры не полёты, но, видимо, душа считала по-другому. 
В последующие годы уже взрослой жизни  он летал на разных самолётах от "АН-2" до "ТУ" и "Боингов"  в качестве пассажира. Как положено, по паспорту покупал билет, проходил через металлоискатель...
      "Уважаемые пассажиры! Наш полёт проходит на высоте..." Вот именно - "проходит".  Если "аннушки" хоть тряслись на воздушных ямах, как телеги на грунтовой дороге, то в лайнерах всё делалось для того, чтобы пассажир не чувствовал, что он летит. А что? Ремнями пристёгнут, на столике перед тобой еда и напитки, иллюминаторы маленькие и не всегда перед глазами ..." Не желаете ли свежие журналы почитать?" Ну всё сделано для того, чтобы ты забыл про небо и полёт и вроде бы осуществлённую мечту - парить под облаками , в облаках и над.
      Хотя  разве можно купить мечту по билету?
      Нет, в самолёте ты даже не винтик в системе полёта, а червяк в его желудке, в огромном металлическом чреве. И ни единым мускулом или усилием разума и воли не участвуешь в движении по небесам. Не любил он летать самолётом.
      
      Расставаться со сном ему не хотелось. Когда же он ещё бывал в состоянии полёта? И тут же память нарисовала другую картину. Удивлялся он своей памяти: в самые светлые и самые тоскливые минуты она выставляла на обозрение дорогую ему "экспозицию": лето, озеро в деревне, куда он приехал отдохнуть с любимой девушкой.  Тогда он ещё только в мечтах видел её своей женой.
    
      День ослепительно солнечный. Зеркальная озёрная амальгама в зелёной раме прибрежных ив, свесивших в воду концы длинных локонов. Радость и улыбка разлиты во всём. Казалось, голубое  небо целует тёплыми губами и воду, и белые кувшинки, и даже заросли ряски с лягушками, и маленьких рыбёшек, которые подплывают к поверхности, чертя всплеском хвоста разбегающиеся круги....
      У берега - лодка с вёслами. Ничья. "Покатаемся?" - "Здорово!". И вот они уже почти на середине водного царства. Стрекозы разных мастей сопровождают лодку. Одни - маленькие и шустрые, как голубые самолётики, другие - большие и назойливые, с вертолётным туловищем и глазами инопланетян.
      Вдруг оказалось - в лодке течь и серьёзная. Вода прибывала с каждой минутой. К счастью, на дне лежала большая консервная банка...
      
      Сейчас он, внутренне улыбаясь, вспоминал, как налёг на вёсла и, развернув лодку,  направил её к ближайшему берегу. А его любимая быстро-быстро
черпала  и выливала за борт воду  из лодки...
       Потом на берегу они смеялись над своим лодочным путешествием. А приключения продолжались.
      
       Как потемнело небо и поднялся ветер, они сразу не заметили. И только, когда вверху загрохотало и упали первые капли дождя, бросились к высокому сараю. По лестнице стремительно взлетели на самый верх, на сеновал. И уже там, под спасительной крышей, встретили буйство непогоды.
      А за стенами творилось невообразимое. Вихри ветра , казалось, вот-вот сорвут крышу - с таким  остервенением они рвали  кровлю и стучали рамой слухового окошка, словно выламывая её. Потом засверкали молнии и раздался оглушительный удар грома.  Забарабанили тугие струи и полились, полились потоки ливня...Вспышки молний освещали сеновал ослепительным голубым светом, и гром трещал так, что хотелось закрыть уши и зажмурить глаза....Потом посыпался град...
     Но здесь, в убежище, в волнах душистого сена всё-таки оставался спокойным и безмятежным ласковый островок прекрасного  мира, в   который там, за стенами сарая, вторглась  могучая стихийная сила...
- Иди ко мне! - позвал он её. - Какая же ты  мокрая!
      Он гладил её  пахнущие свежестью дождя волосы и прилипшую кое-где к телу белую футболку, а его губы упрямо искали и находили то, что хотелось целовать. ..А целовать хотелось всё...Всё-всё
      Сейчас он до мелких подробностей вспомнил тот день, вечер и ночь на сеновале в эпицентре природных страстей. Но и накал человеческих страстей был не меньше.
      Может, этот унисон потому, что человек - дитя природы? Но это было бы слишком простое объяснение. Нет, теперь он твёрдо знал, что в те  часы божественного слияния многих линий судьбы и общих точек  родилось "золотое сечение" их любви. И воспоминание о той грозе магнетически притягивало их друг к другу.
      
      Погода буйствовала долго и успокоилась лишь под утро. Только утром уснули и они... Первым проснулся он. Сквозь щели сарая упорно стремились солнечные лучи. Он распахнул дверцу лаза и зажмурился. Наполненный светом, щебетом птиц и  сиянием омытой листвы день снова звал на праздник жизни.
      Взглянул вниз и присвистнул: лестницу , приставленную к их двухэтажному сараю, снесло ветром, и она валялась на земле. Прыгать  с четырёхметровой высоты? О-ля-ля!  Придумал: метнулся внутрь сеновала и , набрав охапку сена, сбросил её на землю. Потом ещё несколько. Подушка безопасности готова.
     "Летим!" - сказал он своей любимой и прыгнул вниз в самую середину копны.
     "Прыгай!- крикнул он ей. - Не бойся - прыгай! Я поймаю!"
     "Нет, нет! Боюсь!" - отвечала она.
      Тогда он поднял упавшую лестницу, приставил к стенке сарая и принял  на последних ступеньках её, тёплую и заспанную, с припухшими губами и застрявшими в рыжих волосах травинками...
      
     Почему опять память услужливо выкладывает ему этот  сеновальный сюжет, когда он пытается вспомнить полёты? Нельзя же всерьёз принимать за полёт его прыжок с высоты сарая на землю? Пусть и рубашка его клетчатая спузырила парашютом! Разве  это полёт? Какая ерунда! Ты, память, что-то глючишь. А впрочем, кто знает, что такое полёт! Разум говорит "нет",  а душа и сердце поют: "Летим! Летим!"...
      
     От воспоминаний у него пересохло в горле, и он потянулся единственно двигающейся рукой к стакану с водой на стуле около кровати. Вернее, это был не стакан, а поильник с узкой дудочкой для младенцев. Из стакана он, неподвижно лежащий, не мог пить, не облившись, а мог и захлебнуться.                Потом он посмотрел на часы на стене: через минут пятнадцать войдёт   жена, и начнётся обычное - судно, тонометр, лекарства, чистый памперс, завтрак...     Тягучие будни сотрут из памяти удивительный сон - он знал, что так рационально устроена жизнь. Но пока сон жил в нём. Он даже  чувствовал, как сон где-то глубоко внутри  угнездился тёплым облаком.
      И ещё  он почувствовал: там, на хоккейной площадке парка, каждым утром нарезает круги на льду мальчишка лет десяти, который верит, что его отделяет от неба только узкое лезвие конька...