Семь снов

Я всегда знала, как лечить синим цветом. Как, насыщаясь любимой музыкой, привлекать творческие энергии. Как можно обогащаться благами, правильно принимая еду. Можно... так много можно...
Вопрос лишь в том, что из этого можно, мы себе разрешим.
Однажды я себе разрешила увидеть свои прошлые жизни. И подумав, что комфортнее всего будет принять эту информацию во сне, попросила (не знаю кого)) чтоб помогли мне с этим. И вот, как бы это не звучало фантастично, в течение всей последующей недели, каждую ночь я видела интереснейшие фильмы с собой в главной роли. Сны были яркие и эмоциональные. Как правило они приходили под утро. Может среди ночи были и другие... но мне запоминались, со всей чёткостью событий, только утренние. Мне было 23. И я открыто принимала этот опыт.


Сон первый

Я видела под собой песок, и бегущие по нему чёрные когтистые лапы. Я понимала, что я взрослая крупная пантера. Это было для меня естественно. И на тот момент я бы не заподозрила себя человеком. Не уверенна, что моя пантера вообще когда-либо видела людей. Слева от меня сверкала морская гладь. Справа возвышался резкий обрыв с сочным лесным пейзажем. Я бежала вдоль берега - легко и пружинисто. Было привычно жарко и влажно. Я вглядывалась в воду, и когда замечала там движение, резким прыжком бросалась к нему, и на когти цепляла рыбу. Тут же хватала её зубами, и съедала на мокром песке. Я хорошо помню всю кинестетику происходящего. Горячий песок, запах моря, тёплая вода, лёгкий бриз, сочный вкус рыбы... она казалась мне очень вкусной, её аромат восхищал. Надо сказать, что в этой жизни я не переношу ни запаха, ни вкуса сырой рыбы. Меня просто физически от него тошнит. А там... я реально наслажлалась своим уловом, и по-своему была счастлива. Никогда не слышала, чтобы пантеры ловили рыбу... но я теперь точно знаю, как это выглядит ))
По мотивам этого сна я написала рассказ Львиная доля.


Сон второй

Я была мужчиной. Очень смуглым и мускулистым. В какой-то жаркой стране, где такие же рабы, как и я, таскали огромные брёвна, сгружая их в кучу. Мучила жажда, но с водой был напряг. Зато плети нам подгоняли часто. Я помню свои исполосованные руки и ноги в широких шрамах. Спину пекло от ещё не заживших ран. А солёный пот продолжал их разъедать. Было чувство обречённости и безысходности, но не было чувства протеста... то ли от нехватки физических сил, а то ли от внутренней уверенности, что другого сценария не будет. Так же не было агрессии у избиваемых рядом. Они просто корчились от боли, но молча терпели её, как что-то очень естественное, продолжая дальше работать. Как будто эмоции были им неведомы. Я не помню чем нас кормили, помню поили два раза в день - на рассвете, и на закате, по маленькой деревянной мисочке мутной воды. Рабское смирение и аморфность были тотальными. И ещё сегодня трудно объяснить (когда наши головы переполнены внутренним диалогом) что там у меня в голове не было ни единой мысли. Совсем. Напрочь. Было только желание пить. Вот, пожалуй и всё.


Сон третий

Это было ночью. Нас собрали и погнали к воде. Я была молодой замужней женщиной с тремя детьми. В одной руке я держала тряпочный тюк с пожитками. Другой поддерживала ребёнка, сидящего на моём правом бедре. За мою руку с тюком держались одновременно ещё двое моих детей. Думаю им было - год, два и три. Скорее всего в замужестве я пребывала года четыре. Рядом шёл муж с пожитками, завёрнутыми в тряпки. Я не помню чувств к нему, или какого-то особого тепла. Он казался мне естественной данностью. Впрочем, как и дети. Мы шли босиком по песку. Нас то и дело подгоняли. Толпа людей собралась возле воды, было шумно. Люди были напуганы, сонные дети хныкали. Оказавшись внутри большого количества людей, мы были закольцованы со свех сторон. Вдруг раздались громкие крики, и вся толпа едино резко повалила в сторону воды. Было страшно и непонятно зачем нам хотят устроить всеобщее купание. Напор толпы был так велик, что меня просто подхватило и понесло. Я помню, что в этот момент меня ужаснула мысль, что они подавят всех беременных. И тут... я пришла в ещё более сильный ужас... левая рука уже не ощущала прикосновений моих малышей. Я дико заорала, но мой крик легко растворился в огромной громкоголосой толпе. Мужа я тоже уже не видела. Я хорошо помню, как вмиг разжала ладонь с пожитками, и двумя руками вцепилась в своего оставшегося малыша. В панике я наверное могла и сама его раздавить, так сильно я его сжимала. Я не помню, как при этом вёл себя ребёнок. Я пыталась удержаться на ногах, потому что видела, что происходит с теми, кто не удержался.
Казлось, кричали все. Нас несло. Хорошо помню острую боль от порезанных стоп. Ноги всё время натыкались на что-то очень острое. Через несколько часов этого дикого ночного кошмара, я еле держалась на ногах. В ушах стояли стоны и крики. Вокруг стояла тьма. Нас продолжало нести. Уже утром, проснувшись, я удивилась тому, что много часов мы шли в сторону воды, хоть она была рядом, а под ногами был лишь песок и много острых осколков, очевидно от разломанных ракушек. Я помню, как пыталась выжить и спасти ребёнка. Кажется он всё время молчал, и я до конца не была уверена, что его не придавили насмерть, после зверских натисков со всех сторон. Нас порой придавливало очень сильно. Я не могла ни увидеть его в той кромешной тьме, ни услышать его дыхания. Я только могла нести его дальше и верить, что он жив.
Последнее, что я помню это острейшую боль с ощущением, что мою правую стопу разрезало пополам. И еще... как яркий шар огромной Луны с высоты впился взглядом, точно холодный надзиратель. Луна смотрела устрашающе. От неё хотелось закрыться... шарахнуться в сторону... присесть, зажмурив глаза...  Я впервые видела её такой выпуклой и объемной.


Сон четвёртый

Точно знаю это был юг Индии. Шло строительство огромного комплекса храмов. Дворец нашего правителя стоял поодаль и был отгорожен оврагом. Я была одной из танцовщиц при дворце. Нас маленькими девочками забрали из семей, и воспитали по типу гейш, обучив танцу, пению, поэзии... Своей семьи я не помнила, но и не страда об этом. Доброе отношение между нами, создавало ощущение большой тёплой семьи. Помню я была весёлой и счастливой. Каждое утро менялась вода в бассейне внутреннего дворика, и мы все (девушки) купались целиком, не снимая сари. Потом не вытираясь, намазывались маслами, но что интересно, волосы подсохнув не жирнели, а становились мягкими. Аромат масел был розовый. Нас кормили финиками и сухими лепёшками, а поили белой сладковатой жидкостью. Я не помню ощущения невольности, хотя нас за пределы дворца не выпускали, объясняя, что мы элитны, а за порогом - бедный народ. Мы гордились своей привилегией жить во дворце, и ни за что бы не пошли в деревню к людям. Нас окружали красивейшие сады с прекрасными мелкими цветами. Эти цветы мы рвали каждое утро (жменьку) и несли в небольшую комнату храма нашей богини-покровительницы. Там составляли узоры на камне алтаря и молились пением. Справа от алтаря на стене большими буквами было написано несколько слов красной краской. Мастер, писавший этот шедевр, обладал поистине чудесными знаниями, т к буквы, по мере приближения и отдаления от них, не меняли своего размера (примерно с локоть длиной). Я помню, как специально отходила, глядя на них, до противоположной стены, и затаив дыхание, наблюдала, как они выдвигаются прямо на меня. Это было волшебно завораживающе. Вызывало сильнейший восторг и причастность к божественному. Комната храма богини женского начала стояла отдельно от дворца в конце сада. И по дороге к ней меня всегда сопровождало весёлое пение птиц.
Это было райское место с весёлой беззаботной жизнью. Служба, которую я несла не воспринималась, как работа. Это была большая привилегия, и исполнялась мною с удовольствием. Танцовщицы жили в огромных просторных палатах. Смех и веселье звучали повсюду, как будто был внегласный закон, запрещающий грустить. Уверена, что там никто и не знал вовсе самой природы грусти. Семья нашего правителя была к нам по отечески добра. Я помню на душе только любовь и радость. Да, интересно отметить, что это единственный сон до сих пор, в котором я смотрелась в зеркало )
Из зеркала на меня смотрела смуглая девушка, лет 17-ти с толстой бархатной кожей. Длинными тёмными волосами и зелёными глазами. Круглым лицом и пухлыми губами. Ладонь и стопа были маленькими и аккуратными. Характер был очень милый и весёлый. Вся такая приятная милашка, всегда с улыбкой и радостью. Я чувствовала себя очень любимой и защищёной, свободной и несущей праздник (вот, что значит правильное мировосприятие))
Невозможно передать словами атмосферу нашего общения. Во-первых, сами слова несли не только информационную нагрузку, но и вибрационно-объёмную. Здесь мы привыкли говорить плоско, и поэтому трудно объяснить, как каждое слово может обволакивать тебя различными энергиями... слова как бы проходят насквозь, гладя душу и тело, и каждое - очень ценно. Слова благословляют приятнейшим теплом, благодаря их необычному звучанию. Они звенят, они поют, они осыпают счастьем. Общение происходит, как кайф, как умиление, как парение, как нирвана...
Опережаю вопрос - а чем нас там всё таки поили?.. Или подпаивали?..
Не знаю. Может и так.  Да... ещё благовония, что мы вдыхали в храме - были прекрасны )
Не берусь судить какая политика стояла за всем этим раем, только моя жизнь и мои ощущения были наисчастливейшими.
В этой жизни у меня не было ни одного похожего мгновения такой силы и яркости счастья. Такой беззаботности и защищёности. Такого кайфа от общения с людьми. И такого мира и покоя в душе.


Сон пятый

Люди, полные зла и мщения наполняли улицы стаями чёрных гиен. Недовольство нагло-зарвавшегося быдла разверзалось смрадом их деяний. Тупые и безжалостно жестокие, они нападали на дома и отдельных прохожих. Выйти за хлебом могло стить жизни. Мне было 16, моей сестре 18. С нами жил наш отец - преподаватель лингвистики в университете, человек интеллигентный и беззащитный. Жили мы на окраине Питера в двухэтажном выцветшем доме. Во втором этаже занимали три комнаты - зал и две спальни. Балкон выходил на проезжую часть, и мы часто видели, как с окрестных деревень телегами хозяева везли свой товар на базарную площадь. По субботам, с ранней зорькой, отец подкарауливал их, и бежал, чтобы купить для нас продукты посвежее. Так было и в эту субботу. Только... папа уже не вернулся.
Мы с сестрой услышали крики и проснулись. А выглянув в окно (наша спальня выходила так же на дорогу) увидели, как нашего отца избивают несколько огалтелых мужиков. Папа лежал посреди лужи, его очки упали в грязь. А ноги в сапогах пинали его с такой силой, что он первый раз кричал так громко. Он был тихим и застенчивым, мы никогда не слышали его повышеного тона. Крестьянин на телеге, которого видимо остановил отец, сидел в ступоре и не двигался. Он даже не пытался бежать, видимо ошалев и ещё не поняв, что он будет следующим. Папин крик и увиденное привели нас сестрой в такой ужас, что похолодело даже под кожей. А потом папа затих. Мужики расступились, и мы увидели, что папина голова проломлена, и лужа в которой он лежит стала багрового цвета. Сестра истерично заорала, и через открытую форточку её истошный крик долетел до папиных убийц. Они подняли головы, и один из них ткнул пальцем в наше окно...
Дальше всё было, как в мороке. Сестра визжала и билась о стекло. А я, увидев, как эти нелюди направляются к подъезду нашего дома, поняла, что у нас есть минут пять. Минуты две, пока они дойдут до нашей двери, и минуты три, пока её будут выбивать. Меня трясло, но я чётко осознавала, что действовать прийдётся или мне, или никому. Мужик на телеге так и сидел в ступоре. Это давало надежду. Для того, чтобы затормозить уродов, я быстро раскидала по полу все деньги из семейной шкатулки, служившей нам домашним кошельком. Там были все наши запасы. Их было немного, бумажек двадцать. Они должны были стать платой за наш побег. Сестра была невминяема. Благо под окном на траву кто-то насыпал несколько вёдер песка. На него я её и вытолкнула. Сама же слезла по водосточной трубе. Стоя на подоконнике я уже слышала глухие удары в нашу дверь. Высота была небольшая. Сестра мягко упала лицом в песок и замолчала. Я попыталась её поднять, но ничего не вышло. Тогда я кинулась к мужику, сдёрнула его за руку с телеги, влепила пощёчину, и потащила себе на помощь. Не знаю как мы втолкали сестру на повозку, не знаю, как рядом с ней погрузили тело отца. Всё было на таком адреналине.... Помню только, как я кричала на тощую клячу, и неумело дёргала за поводья, после чего она медленно заковыляла. А мужик, оказавшийся почему-то позади повозки, вдруг начал подталкивать её сзади. Я ещё раз дёрнула поводья, лошадь чуть убыстрила шаг, мужик взлетел на повозку и принял вожжи. В глазах у меня поплыло...


Сон шестой

Мне было 15 лет. Я была смуглой еврейской девочкой, уносящей ноги от преследовавших меня немцев. Лай собак и их крики застали меня в саду. Когда они вламывались в дом, я, не помня себя от страха кинулась в глубину сада, а потом перелезши через частокол, понеслась в сторону кладбища. Там я протряслась от ужаса и холода всю ночь, а чуть рассвело, попробовала вернуться. Подойдя к дому я увидела входную дверь нараспашку и выбитое окно. Во дворе была раскидана утварь. Никого не было. Даже нашей собаки. У меня перехватило дыхание от страха, что могло случиться с моей семьёй. Инстинкт подсказывал, что в дом входить нельзя, хотя вокруг стояла оглушающая тишина. На мне было серо-синее хлопковое платье до колен, серые носочки и чёрные туфли. Утро было холодным. В доме была одежда... но дом окутывала такая жуть... и тут залаяла соседская собака. Я стремглав бросилась наутёк. Я не знала куда бежать, не знала где искать помощи. Меня мутило и голова кружилась. Паника внутри нарастала. Не помню как я оказалась возле зелёного длинного забора, что примыкал к дому моей школьной подруги. Я вошла в калитку маленького дворика, где мы часто с ней играли в куклы из соломы. В это время дверь дома открылась, и на порог вышел её отец. Я в радости кинулась к нему. А он, не говоря ни слова, сильно схватил меня за шкирку, как котёнка, поднял, и легко выкинул за калитку. Я упала. Из ободранной коленки потекли мелкие струйки крови. Больно не было. Было очень непонятно, что произошло. Пошёл дождь. Его крупные капли омывали мою больную коленку, и казалось, что он плачет вместо меня. А я не плакала. Я сидела на мокрой земле, теребила резинку своего носочка и не понимала...
Мне было 15, и я хорошо помнила, что 8 из них, меня приветливо встречали в этом самом дворе...
Идти было некуда. Меня никто не ждал... кроме немцев.
Я медленно поднялась. Голова продолжала кружиться. Реальность мира отступала от привычных ей картин и казалось мир сошёл с ума... если можно поступать вот так...
Я была очень щупленькая и не сильна здоровьем. Может от шока, а может оттого, что я давно не ела меня кружило и шатало. Опираясь на зелёный забор, я стала медленно продвигаться обратно в сторону кладбища, полагая, что оттуда меня уж точно никто не вышвырнет. Как я там собиралась прятаться я не знала. Ливень усилился. Промокшая, продрогшая насквозь, прихрамывая и покачиваясь, я старалась идти как можно быстрее, но зелёный забор никак не кончался.
Не осознавая свою безвыходность, я пыталась спастись. Позади послышался лай собак и выкрики на немецком. Не оглядываясь я продолжала идти. Приближающееся дыхание неминуемого обожгло горячей волной спину...
Я проснулась от собственного крика, и потом ещё долго... в каком-то бреду... я всё пыталась вернуться в сон, чтоб вытащить оттуда эту девочку... не желая понимать, что это невозможно.
Из всех кошмаров, которые я только видела и чувствовала во всех снах... обречённость этой девочки ни с чем не могла сравниться. А её душевная чистота не позволила ей даже рассердиться на человека вышвырнувшего её на верную смерть. Я много раз невольно возвращалась в этот кадр, где она одинокая и беспомощная сидит там на дороге с разбитой коленкой, и теребит свой носочек... ничего не понимая...

Прошло три года с момента, как я видела этот сон. И как-то раз, проезжая мимо Бердичива, мы с друзьми решили зайти в знаменитый местный собор, где венчался Бальзак. Было хмурое осеннее утро. Внутри собора не было людно, и не было так помпезно, как нам представлялось. Мы постояли, помялись, особо не впечатлясь, да и пошли на выход. Решили, что надо бы перекусить, стали искать кафе. Шли себе вдоль дороги, весело болтая. Вдруг я почувствовала, как у меня сполз носок внутри кроссовка. Остановилась, чтоб его поправить. Оперлась о деревянный забор, что отгораживал одноэтажный частный дом от дороги. И тут... я поняла, что хорошо знаю его на ощупь... он был того же зелёного цвета...
Меня реально качнуло... я начала бить этот забор с какой-то неистовой ненавистью. Слёзы хлынули от злости и бессилия.
И ещё я точно знала, что если на мои стуки из калитки появится высокий старик... я придушу его своими руками.


Сон седьмой

Шёл 1961 год. Мне было 20. Я была из той золотой молодёжи, которая чувствовала себя обеспечено, легко и беззаботно. Я училась на третьем курсе журналистики, общалась с себе подобными радостными оболтусами. Носила короткие юбки, любила Ален Делона, душилась жасминовым ароматом, слушала весёлую музыку, танцевала на домашних вечеринках, красила волосы перегидролем, важничала и... была любима, значима, взалмошна.
Постоянного друга у меня не было, т к пропал бы кайф быть обожаемой всеми сразу. Я крутила парнями, как хотела, а они бегали за мной и угождали каждой моей прихоти. Основной смысл жизни я видела в статусе и развлечениях. Поэтому мечтала выйти замуж не меньше, чем за дипломата (но как-нибудь потом)) Родители были очень обеспечены, и так же заносчивы и кичливы. Мама - полненькая крашеная блондинка с высокой причёской, голубыми тенями, яркой помадой и килом золота украшений, занималась домашним хозяйством (точнее вечным недовольством нашей домоработницы). Отец был военным в чинах. Он унаследовал от отца-генерала не только все связи по службе, но и столько немецких трофеев - картин, ковров, фарфоровых статуэток... что наш огромный дом был переполнен всем этим барахлом. Понятно, что жили мы в центре Москвы в доме с консьержкой и всей статусной соседской публикой. Соседи друг друга не переносили. Каждый считал других - из грязи в князи, а себя - избранным.
Я была дитя своих родителей )  и своего времени )
Родители обожали меня и баловали, как только могли. На двадцатилетие они подарили мне машину - снежно белый жигуль (в народе называемый копейкой). Понятно, что все мои безлошадные друзья ещё больше меня заобожали...
У меня не было близких подруг, я никому не доверяла, кроме родителей. И всегда в театр, в балет и на концерты предпочитала идти с мамой. Я четко знала, что мама мой самый близкий друг, а папа наш защитник. У нас была полная идиллия семейных отношений. В доме всегда царила любовь и обожание друг друга. Мы были бесконечно счасливы, что мы есть друг у друга!  Да, я была по-настоящему счастлива!!! У меня было всё!!!
Мои отношения с приятелями были чисто статусными и развлекательными. Каких-то серьёзных тем и бесед у нас не водилось. Я появлялась среди них, как принцесса, и приняв положенную мне дозу восхищений, спешила домой. Там всегда было приятно и уютно. Пахло свежеиспечёнными пирогами с вареньем, жареным мясом и тем особым настроением, что опрелеляло радость моего бытия.
Особых увлечений у меня не было. Но с тех пор, как появилась личная машина, я всё чаще стала посещать нашу загородную дачу. Кайф от самостоятельного путешествия в 15 км был неописумым подвигом для домашней рафинированной девушки. Я чувствовала себя неверояно взрослой, ответственной и самостоятельной, когда предлагала домашним план перебазировки дачных закруток в город. Не скажу, что это было для семьи необходимостью (обычно всё решал папин шофёр), но видимо нельзя было устоять перед моей очаровательной улыбкой, когда я со всей значимостью выполнения серьёзного и ответственного (чуть ли не партийного) задания заявляла, что намерена сегодня этим заняться, несмотря на то, что меня ждут на студенческом собантуйчике. Папу это умиляло, а мама всегда просила быть поосторожнее. Родители понимали моё становление личности через подобную инициацию ) и поддерживали.
А я всем своим взрослым видом подчёркивала, что машина у меня не только для развлечений, но и для полезности.
О моем замужестве речь пока не шла. По-моему, каждый из нас троих, этого боялся по-своему. Но по сути все мы были просто не готовы нарушить семейную благодать нашей счастливой троицы. И когда за застольными торжествами, какая-нибудь подпившая матрона, беспардонно хихикая, интересовалась моей личной жизнью, я всегда отшучивалась домашней заготовкой. При этом принимая весьма озабоченный вид, с глубоким вздохом я отвечала, что поскольку кроме Делона всё равно никого не полюблю, придётся мне век в девках ходить. Все начинали смеяться, а родители, думаю, радовались больше остальных )
Несмотря на всю свою заносчивость с ровесниками, к старикам, детям и животным я была довольно добра, и всегда спешила помочь, если надобилось. В доме животных у нас не было, но я не пропускала возможности погладить их на улице. А то и подкормить. На соседской даче держали овчарку. Для меня это был тактильный отрыв )  Иногда только ради того, чтобы с ней поиграть, я придумывала повод поехать на дачу.
И вот, собрав все кости и мясные обрезки заранее, я мчалась к своей любимице, предвкушая встечу.
Майский день светился всеми красками распустившейся весны. Сладкий аромат яблочного цветения дурманил воздух. Солнце заливало теплом и благодатью. Такая красота буйствовала в тот день, что хотелось кричать от радости. Эмоции хлынули на меня, как цунами. Кажется я впервые была в таком лихорадочном восторге. Я переполнялась благодарностью к Солнцу и небу, к цветущим деревьм и высокой траве, к вкусному ветру и поющим птицам. Я чувствовала даже, как увлажняются глаза от избытка нагрянувших чувств. Я впервые чувствовала любовь. Но не такую, как в книгах и кино, а какую-то очень особенную... Она приятным теплом разливалась в груди, и наполняла счастьем дыхание. Она звенела в голове отголосками серебрянных колокольчиков, и всей радужной палитрой разливалась по всему телу. Это новое чувство поднимало и уносило душу ввысь к облакам... открывая новые дали... казалось ещё чуть-чуть и в волне восторга можно будет раствориться полностью...
Любовь, в самом первозданном виде накрывала всё...
Я не заметила, как въехала на мост, не справилась с управлением... и как мой духовный полёт продолжился физическим. Машина уже летела с моста, а я всё ещё наслаждалась доселе неведомыми вибрациями самого дивного транса - транса познания агапэ - духовной любви - самой сильной и самой чистой, самой высокой и самой быстро уносящей душу в небо...