Часть III. Глава 2. Новенькая

- Анна Генриховна, объясните, почему вам не понравилось моё сочинение? Почему вы поставили мне тройку? Вам виднее? Ну да, конечно, вам виднее. Можно я посижу? Я не буду вам мешать, честное слово. Хорошо, до первого замечания.
«Дети, открываем тетради и записываем число. Сегодня…»

Какие мы ей дети? Нам по пятнадцать лет. Мы уже давно не дети, но эта дурацкая привычка называть нас детьми осталась у многих наших учителей. Я давно привыкла к тому, что сижу на уроках Анны Генриховны, делаю вид, что слушаю её, а на самом деле думаю совсем о другом. Машинально пишу диктанты, выполняю упражнения и только стихи, заданные выучить наизусть, я читаю по-настоящему. Я очень люблю читать стихи. Первый мой слушатель – бабушка. Потом папа, когда у него есть время. По мере того, как дипломы о папиных изобретениях завоёвывали стену, папу повышали в должности и сейчас он начальник цеха. Он даже получил государственную премию за какую-то деталь к какому-то ужасно сложному станку и эту деталь сейчас внедряют в производство по всей территории нашей страны.

У меня появился брат, когда мне было одиннадцать лет. Назвали его Мишей в честь папиного деда. Лиза с маленьким Мишенькой сидят дома, потому что Мишенька часто болеет. Наши отношения складываются не очень хорошо. Лиза вся с головой ушла в материнство, папа ей помогает, когда успевает, а у меня по-прежнему есть моя бабушка Варя.
- Берман, что сидишь и ворон считаешь? А ну, повтори вопрос, который я задала? Не повторишь – поставлю два.
Нужно повторить. Да я думаю о своём, но я всегда начеку.
- Вы спросили, что такое однородные члены предложения.
- Правильно, Берман. Отвечай.
- Однородные члены предложения – это такие члены предложения, которые отвечают на один и тот же вопрос.
- Это всё? Напряги свои мозги, Берман.
- Они относятся к одному и тому же члену предложения.
- Может, ты нам и пример приведёшь?
- Да, приведу. Учитель бывает то злой, то вредный, то несправедливый, то...
- Достаточно. Это ты о ком сейчас говоришь?
- Это просто пример, Анна Генриховна.
- Это не просто пример, Берман. Выйди и подумай, можно ли об учителе так говорить?

Я с облегчением вышла из класса. Странно. Я ведь ничего плохого не сказала. Я сказала правду. Хорошо, хоть журнал в меня не кинула.
По коридору идёт директор школы. Он смотрит на меня подозрительно.
 - Берман, ты чего в коридоре делаешь? Выгнали?
- Здравствуйте, Савелий Фёдорович. Нет, меня не выгнали. Я попросилась выйти. Сейчас схожу в туалет и вернусь.
Слава Богу, ушёл. Пойду, отсижусь в туалете.

Бабушка в последнее время плохо себя чувствует. Опять сказала мне про чемодан, в котором лежат вещи «на смерть». Когда она начинает заводить этот разговор, я вся сжимаюсь. Не могу себе представить, как будет проходить наша жизнь, когда бабушки не станет. С папой понятно – у него семья. Лиза так даже обрадуется. Всё же мама папиной первой жены, проживающая с ней в одной квартире – это очень беспокойное соседство. Мишенька ещё маленький и ему всё-равно. А вот что буду делать я? Когда я представляю, как бабушка будет лежать в гробу, в косыночке, а потом её закопают в землю и она останется совсем одна, мне становится очень страшно.
На всю жизнь мне запомнился тот ужас, когда я впервые близко столкнулась со смертью. Тогда бабушка открыла мне маленький секрет, сказав, что человек так просто не умирает и что у него есть душа. Я вообще не понимала, что такое душа и почему она не видна. А дело было так.

Я была в четвёртом классе, когда к нам в класс пришла новенькая. Её привёл Савелий Фёдорович прямо на урок к Анне Генриховне. Сначала вошёл директор, вслед за ним на пороге класса появилась девочка, похожая на взъерошенного воробья. Она была очень хрупкая, почти прозрачная. Редкие, коротко подстриженные волосы от шапки намагнитились и встали дыбом. Форма не сидела на девочке – висела, как на вешалке.
- Заходи, девочка, - сказал директор. – Это теперь твой класс. И твой классный руководитель Анна Генриховна.
Анна Генриховна сделала доброе лицо и сказала елейным голосом:
- Входи... Как тебя зовут?
- Таня. Таня Акимова, - произнесла девочка еле слышно.
- Входи, Таня Акимова. Здесь тебя никто не обидит.
Таня нерешительно вошла в класс и спросила:
- А куда я могу сесть?
- Садись рядом с Ерошкиным.
- А можно мне с девочкой сесть? – спросила Таня и посмотрела на меня. Рядом со мной было пустое место, так как Анна Генриховна никому не разрешала со мной садиться. «Хамство – это заразно!» - говорила она, когда кто-нибудь хотел подсесть за мою парту.
- Не советую, Таня Акимова. Берман – неблагонадёжное соседство.
И девочка, не смея ослушаться учителя, села к двоечнику Толику Ерошкину.
Толик заржал, как ненормальный и журнал тут же полетел в сторону Толиковой головы.

Таня в полуобморочном состоянии быстро села и сложила на парте руки. И тогда я обратила внимание на то, что ручки у девочки были худенькие – прехуденькие.
После уроков Генриховна нас собрала в кабинете, но Тани не было.
- Дети, - сказала Генриховна. – Вы все видели новенькую. Я прошу отнестись к ней с пониманием – она очень больна. У Тани сахарный диабет. И если я увижу, что кто-то будет обижать Таню, будете иметь дело со мной.
Я просто не верила своим ушам. Оказывается, Генриховна может быть человеком! «Как странно», - подумала я. - Почему же она это так тщательно скрывает?»
- А что такое сахарный диабет, Анна Генриховна? – спросила Наташа Игнатьева.
- Это тяжёлая болезнь. Это когда поджелудочная железа неправильно реагирует на увеличение глюкозы в крови.
- А как она лечится?
- А что будет дальше?
- А как ею заражаются?..
Вопросы сыпались один за другим и Анна Генриховна, как могла, отвечала на них.
- А от этой болезни можно умереть? - спросила я.
- Можно. Поэтому я и прошу вас быть внимательной к бедной девочке.
На этом наш ликбез был окончен.

Продолжение: http://proza.ru/2020/03/24/992