Л. Баяндина-Гизингер. Мои воспоминания. Ч. 2

Итак, с весны 1945 г. началась мирная жизнь, и я поступила в 5 класс новосибирской женской школы № 67, встретилась с девчонками разных возрастов, национальностей, уровней знаний. Послевоенное племя.
Я в классе оказалась самая младшая и ... не пионерка. Благодаря отличным учителям и моему папе (в это время рабочий-станочник с двумя высшими образованиями) я удержалась в пятом классе, приняли меня и в пионеры.
Шестой и седьмой классы закончила без троек, приняли в комсомол и летом 1948 года направили в пионерский лагерь в качестве помощника пионервожатой (нынче это волонтеры).
Обиды стирались (жаль, что они имеют свойство возвращаться). По истечении трёх сезонов в лагере меня премировали большим пакетом сухофруктов, которые я с гордостью привезла в семью.

На всю жизнь остались яркие впечатления о детях 8-9-летнего возраста в нашей группе, о лесных походах в Бугринскую рощу, о самодеятельных спектаклях и концертах, о вечерних кострах, о коллективе, который возглавлял красивый человек и мужчина, грек по национальности, Спиридон Александрович.

А годы летят ... и вот в 1950 году я, возомнив себя уже взрослой, иду получать паспорт гражданки СССР. А в нем пропечатано: "Разрешается жить только в городе Новосибирске". Подписываю еще какую-то бумагу (не вникая), откуда следует, что если я нарушу предписание об ограничении передвижения, то власть накажет 20-ю годами каторжных работ.
 
Наивная девчонка-комсомолка все равно вернулась в свой барак в приподнятом настроении, принимая сдержанные поздравления родных. Оказалось, что война кончилась, а нас поставили на спецучет и ограничили в правах. А в школе мы все девочки вроде бы как равны.

И лишь недавно я прочитала Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года, где "... за самовыезд из мест обязательного поселения без спецразрешения органов Министерства внутренних дел определить меру наказания в 20 лет каторжных работ".

А время идет: и калечит, и лечит. В школе работают кружки: физический, литературный, драматический и другие. В литературном и драматическом с большим вдохновением мы занимаемся у преподавателя, бывшего фронтовика, Белкина Саади Абрамовича.

И вот 1951 год - выпускные экзамены у десятиклассников. Пишем сочинение. Я выбрала из трех тему "Народность поэзии Некрасова" и получила оценку 5 и по русскому языку, и по литературе. Больше за сочинение "отличников" нет. В гороно оценки не снизили.

Но в то время не практиковали награждение медалями (золотая и серебряная) спецпереселенцев, тем более немцев. Далее мне "поставили" четыре четверки, и наш выпуск в 1951 году для школы остался без медалистов. Я не обижаюсь на директора школы, математика, участника войны Дмитрия Ивановича Юдина. Как и во все времена, против власти не попрешь, да и во имя чего в данной конкретной ситуации?

А на выпускном, когда вручали аттестат зрелости, он пригласил меня первую и кроме трехтомника Маяковского (такой же получили все одноклассники) вручил еще дорогой для того времени портфель. А потом было шампанское, смех и слезы, песни и танцы. Директор школы, отличный математик и человек, видно, после хмельного, объяснял моему папе - тоже отличному математику, почему за контрольные по математическим дисциплинам у меня оценки 4: "Все решено правильно, некоторые шероховатости в объяснениях".

С Дмитрием Ивановичем Юдиным, известным и уважаемым педагогом в городе, позже я встретилась на похоронах моего папы, где именно он произнес прощальную речь...

И вторично, будучи уже мамой двух дочерей и одновременно студенткой вечернего отделения вуза, аудитории которого располагались в классах другой школы, где Дмитрий Иванович снова был директором, мы встретились. Он узнал меня, 30-летнюю, и, поняв, что я студентка, пожал руку и сказал: "Молодец!". Я была счастлива.

Дальше: http://www.proza.ru/2020/03/25/1135