Лось

Переполненный автобус еле заползал в горку. Он надрывно ревел всеми своими внутренностями, стараясь докатиться до цели – остановки на самой вершине. Наконец, пик был взят и несколько человек с сумками и рюкзаками покинули душный салон. На освободившиеся места плюхнулись стоявшие пассажиры, и дышаться стало немного легче. Худощавый старик с густыми бровями и синей кепкой на голове тоже опустился на заднее сиденье.  Огромный же его рюкзак оливкового цвета остался стоять на полу задней площадки. От старика разило алкоголем так, что женщина, сидевшая рядом у окна, брезгливо поморщилась и посмотрела на него укоризненно. Старик одарил ее лукавым взглядом с характерным ленинским прищуром. И тоже ничего не сказал, слегка улыбнувшись. Это было в конце 70-х годов прошлого столетия. Автопарк личного транспорта у советских граждан, разумеется, имелся, но был не так велик, как сейчас. По этой причине автобусы междугородных рейсов (особенно в летние выходные дни) брались буквально штурмом с участием дачников и иных любителей загородного отдыха. Вот и в тот августовский день автобус, превратившийся в очередную неприступную крепость, был взят осаждавшими, причем без потерь. То есть, влезли все (хотя так бывало и не всегда, и кто-то оставался ждать другого рейса). Старик же при посадке лишь направил свой рюкзак по течению толпы, и, крепко держась за его лямки, был внесен в салон. Теперь он дремал, и синяя его кепка медленно опускалась вниз вместе с головой. Автобус резко подпрыгнул на каком-то ухабе, перетряхнув свое содержимое. Публика тотчас заметно оживилась.
- Дрова везешь что ли?- раздался возмущенный женский голос.
- Ему не то, что людей, такому коновалу и скотину нельзя доверять возить! – вторил мужской старческий голос с хрипотцой.
Старик же в кепке безучастно открыл глаза, и уже снова собирался провалиться в бездну дремоты, как его кто-то неожиданно позвал по имени.
- Паша! Паша! Привет!
Старик повернулся и оглядел стоявшего рядом собеседника.
- Семеныч! Ты что ли? – спросил Павел.
- Я… Собственной персоной…
- Ну давай тогда подержимся! – весело проговорил уже окончательно разбуженный Павел, протягивая Семеновичу руку для рукопожатия.
Женщина, сидевшая рядом, вскоре вышла, и Семенович тут же разместился на сидении возле Павла. Семеныч был лет на 10 старше своего собеседника, но выглядел куда моложе (хотя давно уже разменял седьмой десяток), поскольку не курил, а спиртное употреблял в чрезвычайно ограниченных количествах. Впрочем, про него ходили нехорошие слухи. Внешне Семенович был этаким свойским рубахой-парнем, способным поддержать разговор фактически на любую тему: от политики до медицины. И главное – он умел слушать. Это тоже довольно ценное качество – внимательно выслушать человека, проявляя искренний внешний интерес ко всему, о чем он говорит. Он этим качеством обладал в совершенстве. Порой, превращаясь в сплошной слух. Особенно в больших компаниях, где общение было сопряжено с обильными возлияниями спиртного. Семенович, улыбаясь, услужливо подливал алкоголь собеседникам. Сам же лишь пригублял чисто символически.  Он напоминал хана Батыя, любившего слушать, о чем говорят на пирах его изрядно охмелевшие сподвижники. Ведь у пьяного, что на уме, то и на языке. Конечно, последствия посиделок с Семеновичем не заканчивались так печально, как для наговоривших лишнего приближенных восточного деспота, подчас расстававшихся после пира с головой. Впрочем, о последствиях таких вот посиделок Семеновича при нашем восточном вожде не было ничего известно, и, кто знает, чем они заканчивались лет 30-40 тому назад. Порой, после таких вот задушевных бесед, милиция вроде как случайно раскрывала кражу из магазина или с какого-нибудь предприятия, изымала незарегистрированное и неучтенное оружие и боеприпасы, а в одном сарае как-то обнаружили целый пулемет системы «Максим» в полной боеготовности с боеприпасами. Семеновича подозревали, но формально предъявить ему было нечего. Правда, как-то в зимних сумерках, он был сильно избит двумя неизвестными ему лицами прямо возле подъезда собственного дома. Напали сзади и сразу свалили. Он не успел ничего предпринять, лишь прикрывал голову от страшных ударов металлическими прутами, наносившими многочисленные травмы. Да, он как-то выжил, выкарабкался. Любви же к задушевным беседам не утратил, несмотря на то, что знающие люди, стали его избегать, называя за глаза «стукачом».
Павел что-то слышал об этом. Однако сейчас он был лишен всяких предрассудков, горд и смел.  И все потому, что пару часов назад на городском рынке удачно сбыл большую партию грибов, а это позволило ему приобрести спиртного, изрядно затуманив им свой разум. В такое время Павел становился к тому же весьма словоохотливым и великодушным.
- Как и на что живешь теперь, Паша? – продолжил беседу Семенович.
- Ох! Живу хорошо…Вот грибы продал. Ты…это…Выпить хочешь?
Павел, поднявшись, достал начатую бутылку водки из рюкзака, помидор и отломил кусок черного хлеба.
Семенович с отвращением покосился на это лакомство, и, поняв, что, вероятно, придется пить из горлышка бутылки, учтиво отказался, сославшись на больное сердце и запреты врачей.
Тогда Павел, осмотревшись вокруг, быстро отхлебнул водку прямо из горла, заел хлебом с помидориной.
- Семеныч! – вопросил он, - а ты сам-то с города что ли едешь?
- Ну да. Дочь навещал, внуков. А сейчас назад. У меня же хозяйство небольшое на участке. Куры, гусей завел. А ты, Паш, держишь чего?
- А зачем мне? – спросил Павел с улыбкой и его густые брови начали ходить ходуном вверх вниз, - Лес рядом, а там грибы и…мясо. Павел посмотрел мечтательно в окно.
- А что же мясо? – осторожно продолжил Семеныч, - зайца-то в петлю поймать, оно, конечно, можно. Но это ведь зимой по следам. Сейчас ты как косого возьмешь?
Павел, не теряя времени, сделал еще глоток и снова закусил. Брови его забегали еще более лихорадочно.
- Заяц? – воскликнул он, - я такой мелочью не занимаюсь. Возни много, мяса мало. Я беру лишь лосей да кабанов.
Семенович заерзал на сидении.
- Вот взять хотя бы вчера, - продолжил Павел, - Иду за грибами. Подошел к оврагу, слышу хруст. Я, значит, замер. Гляжу, лось выходит большой такой. Остановился. А меня не видит. Я потихоньку положил сумку, снял винтовку, прицелился. Бах! Лось прошел пару шагов и упал. Готов значит.
- Куда же ты ему попал? – осведомился Семенович.
- В голову. В глаз. У меня винтовка еще та! – сообщил Павел, делая очередной глоток. Его брови бегали в максимальном режиме.
- Правда, Семенович, таскать, пришлось далеко. Его же лося зараз домой не унесешь. Пока шкуру снял в овраге, пока разделал. Забил холодильник мясом до отказа. Что-то продал. Может, тебе лосятина нужна? Заезжай, дам!
   - Ой, спасибо, не надо, Паша – ответил Семенович, - а винтовка-то у Тебя охотничья что ли?
- Винтовка что ни на есть самая настоящая. Немецкая трофейная. В войну немцы у нас квартировались в деревне, их выбили, а оружия много осталось. Я пацаном тогда был вот эту винтовку и нашел. Сейчас покажу тебе кое-что!
Павел полез в карман и достал какую-то гильзу темного цвета. Вытащил из нее бумажную заглушку и посыпал солью остатки помидора. 
- Вот гильза! От нее. У меня ведь целый арсенал оружия был, да приехала команда армейская, и все изъяла. А эту винтовку не нашли. И боезапас хороший имеется. Только ты это…Не болтай никому! – Павел подмигнул Семеновичу.
 - Что ты, Паша, я – могила! Мама как, здорова?
- Здорова, спасибо! Хорошо все!
Автобус подкатил к остановке Семеновича, и они расстались, пожав друг другу руки.
Спустя два дня ранним утром  дверь крыльца деревенской избы содрогнулась от многочисленных сильных ударов.
Мать Павла – Екатерина Григорьевна, подошла к двери и робко спросила: «Кто тама?»
- Отворяй, бабка, - послышалось в ответ, - милиция!
Екатерина Григорьевна откинула крючок и открыла дверь.
Перед ней стояли три милиционера. Два молодых сержанта и грузный лейтенант средних лет.
Она охнула и испуганно спросила: «Панька что натворил?»  Панькой она называла своего сына Павла.
- Сейчас разберемся, что он натворил, - громко сказал лейтенант, проходя в сени.
Позади милиционеров стояли соседи – ветеран войны Александр Петрович и бывший врач, а теперь пенсионер на покое – Анна Серафимовна.
Александр Петрович имел неосторожность выйти с утра на рыбалку, а Анна Серафимовна решила поработать на огороде, пока солнце не припекло. Тут-то они и попали в потенциальные понятые.
- Ну что же, бабушка, не будем тянуть кота за хвост, нам все известно, предлагаю тебе добровольно, в присутствии понятых все выдать.
Екатерина Григорьевна непонимающе смотрела на лейтенанта.
 - Чего выдать-то надо?
- Лося! – ухмыльнулся лейтенант в ответ.
Все вопросительно смотрели на Екатерину Григорьевну.
- Какого лося, родимый? Лоси, эвон, в лесу бегают. Откель им здесь-то взяться?
Лейтенант подмигнул сержантам, давая понять, что дурака бабка включает, но он ее сейчас выведет на чистую воду.  Понятые замерли в недоумении.
Лейтенант, ища глазами холодильник в сенях, продолжил: «Я о мясе говорю! О лосятине! Куда ты его спрятала?»
- Лосятина? Мясо? – выдала Екатерина Григорьевна, - на картошке да на хлебе сидим с Пашкой. Он ведь не работает, а ежели грибы продаст, так колбасы или мяса кусок с городу и привезет иной раз. А так, все на водку тратит. Беда с ним, с пьянством этим. Купил давеча колбасы да сосисок немного.
 - А сам-то он где?- ухмыльнулся лейтенант.
- Да знамо дело, с самого рассвета, засветло в лес подался. Грибы собирать на продажу.
- Вернется когда?
- Кто же его ведает. Он коли выпить с собой взял, так может и до ночи в лесу пробыть. Походит, походит, напьется да спит под деревом, а грибы сбоку в сумке валяются. Потом проспится и домой вертается. Соседи знают.
Понятые одобрительно закивали головами.
-Ладно! Довольно комедий, – промолвил лейтенант, - пойдем холодильник смотреть, заодно и погреб покажешь!
- Пойдем! Ступайте, – ответила Екатерина Григорьевна, - погреба нету у нас. Только подпол. Ежели полезете, то половицу подыму.
Все присутствующие прошли в комнату. Там стоял небольшой белый холодильник. Лейтенант придвинулся к нему вплотную, открыл дверь и заглянул в морозильную камеру. Там было пусто.
В холодильнике лежало несколько сосисок, пачка сливочного масла да упаковка сметаны.
Не теряя надежды, лейтенант с фонарем полез в подпол через поднятую половицу. Один из сержантов спустился с ним.
Через несколько минут они вынырнули обратно,  стряхивая с плеч и рукавов паутину.
- Тогда, как Вы объясните, - не унимался дотошный лейтенант, что Ваш сын совсем недавно в присутствии большого числа людей говорил, что он пристрелил лося из трофейной немецкой винтовки.
Тут ветеран Александр Петрович, до которого стала доходить суть происходящего, разразился хохотом, да таким, что слезы потекли из его глаз.
- Паша? Лося? Из винтовки? – Александр Петрович вытирал платком края глаз. - Нашли, кому верить… Он, если выпьет, и врать начинает, у него брови бегают. Я, как вижу, что брови Пашины заходили, сразу понимаю – брешет. Как-то  студенты к нам в колхоз приезжали урожай убирать. Паша тогда лошадью правил, и на телеге их вез. А по дороге рассказал им историю, мол, когда немцы вошли в деревню, он - Паша лично сумел обезоружить их офицера, затем расстрелять из автомата целый немецкий штаб, расположившийся в одной из деревенских изб. Студенты решили дать заметку в газету о его героическом подвиге. Но пожелали дополнить рассказ Паши деталями, с чем и обратились к местным жителям. Те, в свою очередь, пояснили, что Паша – человек с богатой фантазией, который во время войны был еще ребенком. И, соверши он в действительности такой героический поступок, то деревню попросту сожгли бы вместе с местными жителями, а Павел взирал бы с обложки сборника «Пионеры-герои». Вот, Анна Серафимовна подтвердит.
Анна Серафимовна с улыбкой одобрительно закивала головой.
- На той неделе, - продолжила она, - я обратилась к Павлу с просьбой, изловить одну приблудную кошку,  и принести ее мне. У нее был лишай, и она могла передать его другим животным или даже детям. Ее просто необходимо изолировать и провести терапию. С утра приходит ко мне Павел. Стоит на пороге, руки дрожат. «Налей! -говорит, - мне, Серафимовна!». Я поинтересовалась, что произошло. А он отвечает: «Кошку ту пришлось ликвидировать! Вся в лишаях. В перчатках ее ловил. Посмотрел: лечить - смысла  нет! Зарубил я ее! Душа теперь болит, а руки трясутся». Я пожалела бедную кошку, сказала ему, что не следовало губить несчастное животное, оно бы непременно было мною вылечено. Имелась у меня бутылка вина в запасе. Налила ему стакан. Выпил, еще попросил. Потом засучил штанину и показал царапину на ноге. «Вот как полоснула, - говорит, - как бы самому теперь не заразиться. Спирту нет у тебя медицинского? Дай мне скляночку. Ногу бы смазать…продезинфицировать». Спирта у меня не было, и он попросил еще вина. Тут я в окно-то выглянула, а там, на заборе та самая кошка лишайная сидит, на меня уставившись. Я его спрашиваю: «Паша! Не эта ли кошка сидит на заборе?». Он же, не будь дураком, опрокинул в себя остатки содержимого стакана и, сделав вид, что не расслышал моей последней фразы, произнес: «Спасибо тебе, Серафимовна, век твою доброту помнить буду! Пошел я!». И выскользнул, быстренько ретировавшись. Только его и видели.
Милиционеры улыбались.
- Что же, выходит, он и про винтовку набрехал? – не унимался лейтенант, обращаясь к Екатерине Григорьевне.
- Не наврал! Было у него ружье или винтовка. Я не разбираюсь в них. Он ведь не всегда врет, - ответила она.
Лейтенант довольно потер руки, поскольку могла нарисоваться хотя бы статья о незаконном хранении оружия.    
- Где же она лежит, куда Павел ее припрятал? – в нетерпении воскликнул он.
-На чердаке лежала. Аккурат после войны приехала армейская команда. Пришли ко мне и спрашивают: «есть какое оружие?». Я тогда ружье это и патроны на чердаке показала. Еще какие-то железки были. Они все забрали. Немцы-то зимой отступали, много чего побросали, и оружие, и машины. Муж погиб у меня на фронте, а я в колхозе целый день. У многих так. Вот ребятишки без присмотра и бегали, находили. Бывало, и гибли из-за шалостей с оружием. Панька тоже натащил. Боялась я за него, вот и отдала все военным, от греха подальше. Крепко он осерчал на меня тогда. Видать, и вспомнил про эту винтовку из детства.
Лейтенант еще раз огляделся с досадой и направился к выходу в сопровождении веселых сержантов. На пороге он остановился и грозно сказал Екатерине Григорьевне: «Передай своему «Паньке», если не найдет себе работу постоянную, то получит у меня срок за тунеядство! Браконьер фигов!». И хлопнул дверью.