La Baraka

Этот рассказ был написан сразу после просмотра пьесы «Азнавур» 30 сентября в "Sos Theatre Armenia", когда прозвучала редко исполняемая песня Азнавура La Baraka в прекрасном исполнении Alla Sahakyan . Воспоминания нахлынули, в результате родился этот добрый грустный рассказ... Спасибо Вам, мои дорогие артисты... спасибо...

Люди уходят, а песни остаются. Вот так и эта песня осталась у меня и у детей в памяти...
Друзья мужа могли несколько раз на дню приходить и уходить, задерживаться часами у нас дома. Время суток не имело значения, всё диктовала ситуация данного момента, вид сделки и её значимость. При этом, также не имело значения присутствие мужа дома. Они могли сидеть часами, робко или не очень, проситься в туалет, пить чёрный кофе или чай, хрустеть вафлями или печеньем, при этом непрерывно курить, закусывать или же обедать.

Чаще всего у них были папки с рисунками, непонятные свертки, холщовые сумки с диковинными вещицами, большие картины, завёрнутые в пикейные одеяла или же попроще, в газеты или мешковину. Если мужа не было дома, он загодя, перед уходом или же по телефону, давал мне указания, с кем как поступать и что делать. Всё это заставляло меня организовывать все домашние дела по определённой схеме - неприглядные дела совершались поздно вечером, после того, как последний гость покидал наш дом и дети уже спали - это стирка, уборка, мытьё полов, подготовка полуфабрикатов для завтрашнего дня. При этом я умудрялась ещё и работать по несложному графику с девяти до часу дня, а на следующий день с часу до четырёх.

Мне было одинаково интересно наблюдать за разными людьми. Это были: потомственные интеллигенты-эстеты, ненавязчиво пытающиеся не обременять меня; бывшие служащие, в связи с переменой политических и экономических реалий переметнувшиеся в сторону изучения и оценки предметов искусства и старины, при этом робко, но верно постигающие азы профессии антиквара; примитивные продавцы всякого барахла, не имеющие представления о высоком искусстве, но нутром чувствующие всякую выгоду; псевдоэстеты, которые хотели казаться более значимыми, чем есть на самом деле; и, наконец, люди искусства, поневоле участвующие в оценке, продаже и, особенно, в процессе обмывания удачных сделок.

Так вот, наш друг был потомственным эстетом и экспертом-искусствоведом экстра класса, знал несколько языков в совершенстве, был известен ещё с советских времён, когда его, как эксперта, государство посылало в командировку во Францию, в Лувр и не только, на всякие там аукционы, выставки, переговоры и прочие дела. При этом, он никогда этим не кичился, был скромен, прост в общении и отличался позитивным отношением ко всему, напрочь лишенным критиканства. Если ко всему этому ещё и присоединить его доброе чувство юмора и умение делать приятные комплименты дамам, нетрудно представить, как его все любили и встречали, особенно женщины. Часто, вместо приветствия, он мог прочитать две строчки какого-то поэта, сразу сметая при этом твоё напряжение и усталость. Как-то придя с работы, я зашла в комнату, где сидел муж с друзьями, все шумно меня приветствовали, а наш друг встал и процитировал Есенина, при этом совсем не вызывая недовольство мужа, который отлично знал, каким отчаянным донжуаном был наш друг.

- Поцелую, прижмусь к тебе телом
И, как друга, введу тебя в дом…
Да, мне нравилась девушка в белом,
Но теперь я люблю в голубом...

Потом, всякий раз, надевая это голубое платье, которое было тогда на мне, я вспоминала эти слова, невольно улыбаясь. При всякой возможности наш друг приходил к нам с небольшим подарком: это мог быть букетик сезонных цветов или же плитка самого лучшего шоколада, даже крошечный флакончик настоящих французских духов.
Он был женат на интересной женщине, которая любила его, но пыталась как-то перевоспитать, изменить его. Результатом этого стали два развода и повторная регистрация брака с ним же. У них рос сын - высокий стройный мальчик, который унаследовал помимо отцовского выдающегося носа ещё и его мозги. Не выдержав бытовых трудностей переходного периода, супруга забрала сына и вместе с ним уехала в США, благо работала она в международной организации, знала языки и была востребована.

С этого времени и начались проблемы у нашего друга. Несмотря на удачные сделки, хороший круг знакомств и верных друзей, постепенно, он начал терять оптимизм. Правда, он чувствовал себя нужным везде, перед ним раскрывались радушно двери многих семей. Однако, поздно вечером всё равно приходилось возвращаться в свою одинокую квартиру, давно не согревающую его теплом и уютом. Наверное, именно это заставило его продать её, и все деньги с шиком потратить на юбилей матери, пригласив её коллег - всю академию наук, близких и не очень подруг тяжело болеющей матери, сделав этот последний праздник незабываемым для неё. При этом только близкие друзья знали, на что пошли деньги от его квартиры. Спустя несколько месяцев, остальные деньги были потрачены на её же похороны.

Всё это время наш друг жил в общежитии газового предприятия, которым руководил один из его ближайших друзей. При этом он говорил, что очень удобно, что ему привычен аскетический образ жизни, хотя зная его эстетические вкусы, мы все сомневались.
Он любил разговаривать с моими детьми, прививал у них любовь к чтению, советовал старшей дочери, которая уже была в шестом классе, читать Ремарка. При этом, в нём самом было что-то от доктора Равика - такая же грусть и одинокая усталость, вперемешку с человеколюбием. Часто, когда за окном было яркое солнце, а у него хорошее настроение, он нам своим хрипловатым голосом начинал петь La Baraka, песню Азнавура. Даже мои девочки часто подпевали ему, настолько эта песня была уже им знакома.

Почти каждый день он обедал у нас, был очень скромен, непритязателен, учтив. Внешне он несколько изменился, чаще можно было его застать в чистой, но не глаженой рубашке, бритым, но с множественными порезами на несколько впалых щеках. Свой последний Новый год он встретил у нас, правда, мало ел, больше пил...

В начале апреля он как-то пришёл, подарил мне букет сирени, и сбивчиво начал рассказывать, что еле-еле перешёл улицу, почти ничего не видел, при этом рассмеялся и сказал: «Я - ёжик в тумане... Да, посмотри, что за сирень, нормальный букет мне продал цветочник или нет?». Букет был несвежий, помятый, но я его успокоила, сказав что сирень прекрасна. Подержала цветы под струёй холодной воды, они освежились и положила в вазу. Задала вопросы насчёт зрения, как и когда началось ухудшение, оказалось, что вечером он со сторожем общежития пил водку, спал, а утром - перед глазами всё было в тумане... Я сказала ему, что, скорее всего, он с этим сторожем пил палёную водку, отравился, теперь надо вывести отраву из организма, выпить побольше воды, и, самое главное, больше не пить всякое дерьмо. Попросила осторожно переходить улицу, не стыдиться просить помощи у прохожих, проводила его.

Это был его последний визит. Через неделю его хоронили с почестями, на катафалке-лимузине, с оркестром, с тремя десятками венков, разве что орудийного залпа не было над могилой...
А у нас остались от него на память старенькая армянская библия, грустная лохматая носатая игрушка, похожая на него, и пустые флакончики из-под французских духов, которые сохранили мои девочки... Ну и песня Азнавура "La Baraka"...