Адрана. Хроники войны. книга 1 Мандрагора гл. 12

Глава 12

Когда она открыла глаза, над ней стояла ночь. Тишина. Она лежала на спине. Она была одна и смотрела в иссиня-черное небо. Звезды кружили в странном хороводе, то затухая, то вспыхивая с новой силой. Исчезали, возвращались вновь, меняли траектории.

Мандрагора знала, что звезды идут по своему извечному пути, и не могут плясать, ибо они величественны. Слышалось пение эльфов, трубные звуки. Мандрагора закрыла глаза. На этот раз она жива. Исида явила свою благость. Эльфы пели громче. Но это мог быть и звон в ушах – она потеряла слишком много крови. Зашуршала трава. Подошел Беовульф и встал над ней, загородив собой полнеба. Коснулся мягкими губами лица. Фыркнул.

- Знаю, знаю, - прошептала Мандрагора. – Пора в дорогу. Сейчас, мой боевой друг.

Конь тряхнул головой. Зазвенела серебряная уздечка, и звук гармонично слился с пением эльфов. Звезды остановились. В зените стояла Химера. Неистово сиял прекрасный Антиной, самая крупная звезда Химеры. Император, Водолей, Черепаха, Дева. Словно кто-то нашептывал ей знакомые названия. Мандрагора медлительным взглядом отыскала Единорога. Это созвездие было так далеко, что глаз его едва различал.

Колдуны-астрономы уверяли, что каждая видимая звезда Единорога на самом деле представляет собой скопление миров, и будто бы не достает одной, девятой точки, ибо свет ее еще не дошел до Земли. Но они ее вычислили! Нет оснований не доверять старцам. «Час наступит, когда иссякнет Бездна, и кончится Время. Полувремена сольются в Чашу, и Время станет Началом. Вернется все на круги свои, тогда наступит Час». Пророчество дано четыре тысячи лет назад. Час изменений близок.

Адранида устремила взгляд на созвездие. Мысленно вскрыла грудную клетку, отодвинула плоть, как покров, обнажила сердце. Ничего не произошло. Но потом Единорог стал отвечать. Нестерпимое жжение, боль, крик каждой клетки тела – это был ее диалог с космосом. Единорог приближался, возрастал, пучки света прокалывали насквозь, загорались спирали лабиринта. Воительницу потянуло в бездну. Она пыталась удержаться, вцепиться в траву. Куски дерна вырвало и унесло в воронку. Адраниду крутило во мраке, где изредка появлялись светящиеся точки. Вернулись острые пучки лучей. Открылся солнечный мир. Все замерло. Тело сдавило так, словно оно было замуровано в стене. Теперь она неслась с невероятной скоростью, мир превратился в золотую полосу, где-то впереди сиял Эдельвейс. Ее швырнуло назад, в мокрую дурманную траву, и она больно ушибла спину. Крик оборвался. Женщина затихла, чувствуя, как со лба струится пот.
- Пить, - прошептала она.

Откуда-то появилась чаша. Патина пахла веками, немыми тайнами древности. Зубы стукнули о край чаши. Вода пролилась. Мандрагора стиснула тонкое запястье руки, поднесшей ей воду, с трудом разлепила веки. Перед ней на коленях стоял Гиппомах, сполохи огня плясали на его грязном лице. Слезы оставляли на щеках дорожки.

- Ты кричала, - прошептал он.

- Твоя рука дрожит, отрок, - проговорила воительница. – Это недостойно воина. Будь тверд.

- Да, благородная.

- Только женщина имеет право на слабость.

- Но ты – женщина! – горячо воскликнул Гиппомах. – И ты сильнее многих воев!

- Я – рыцарь, - прервала Мандрагора. – Мне не суждено быть обычной женщиной, я – клинок Империи.

Они помолчали. Было слышно, как совсем рядом Беовульф переступает с ноги на ногу, позвякивает уздечка. Закричала реликтовая сатура. Гиппомах вздрогнул.

- Это птица, - сказала Мандрагора. – Редко кому удается ее увидеть. Очень скрытная. Воины Империи называют ее эгинский хохотун.

Вспомнилось широкое поле. Военный лагерь, где творилось что-то невообразимое. Легионеры метались в панике. Некоторые гибли, не успев взяться за оружие. Река стала бурой от крови. Клубился туман, словно боясь коснуться берега. Вершины горного хребта изменили цвет. Поднималась огненная колесница Забара. В ту ночь на лагерь напала манипула королевства Эгин, знаменитый «Хохотун»...

- А ты ее видела? – спросил мальчик.

- Довелось.

- Ну, и какая она из себя?

- Так... Ничего особенного. Маленькая серая птичка…

- На, попей еще.

Гиппомах приподнял ее голову, она сделала глоток, закашляла. Кашель причинял боль.

- Скоро рассвет, отрок?

- Нет, - он покачал головой. – Ночь едва наступила.

- Ты-то сам как? Не ранен?

- Нет, нет, все нормально. Только, знаешь...

- Что?

- Тут, пока ты спала, кое-что произошло.

- Ну?

- Пока ты спала, благородная, - Гиппомах облизнул сухие губы, заторопился. – Подходили падальщики. Целая стая! Их глаза горели со всех сторон. Я не знал, что делать. Думал, все, живу последние минуты. Хотел убить себя, погибнуть от меча, как вой! А они ушли, представляешь? Ушли!

- Где мы, отрок? Что это за место?

- Это реликтовые развалины. Древнее капище, которое заложили сами Основатели. Оно посвящено Исиде.

- А-а... Основатели были мудрецами. – Воительница ухмыльнулась. – Нам ничто не угрожает, отрок, пока мы здесь. Мы под защитой богини.

- Я думал, капище давно заброшено.

- Так и есть. Но Исида приходит сюда. Поверь, я знаю ее характер. Даже следы ее имеют магическую силу. Помоги мне сесть.

- Что ты! – испугался Гиппомах. – Разве можно? Из тебя вытекла почти вся кровь. Все-таки, Хайл был мерзавцем. Ударить в спину!

- Да нет, - устало сказала Мандрагора. – Несчастный фанатик, для которого ничто не существовало, кроме его религии. Наконец, эта дубина ударила его самого.

- Но это подло!

- Что? Бить в спину, или давать оружие сумасшедшим? – Она отвела глаза от растерянного лица мальчика. – Нож-то был жертвенный.

Они сидели у костра, который соорудил Гиппомах. Потрескивали сухие ветки. Лепестки огня колыхались, словно под легкими дуновениями ветра. Во мраке оранжевым обрисовывались рукава, еще небольшие, мягкие руки мальчика. Рельефно выступали выпуклости над бровями, нос, губы. Глаза были как черные провалы, откуда сверкали золотые белки. У него за спиной стояли мрачные развалины, остатки колонн вырывали куски черного воздуха, и те повисали влажными вуалями.

- Мы далеко от замка? – спросила Мандрагора.

Гиппомах отвернулся, обхватил себя за плечи. У переносицы предательски мерцали слезы. Опять слезы.

- Не так, чтобы очень. – Мальчик покачал головой. – Мы двигались со скоростью быстро идущего человека. Я опасался за тебя. Мне казалось, если Тропа побежит...

- Замок носил красивое имя. Око Дракона – это было похоже на стихи. Хотя, почему было? Так есть. Что было, то и есть. Нет там только нас.

Гиппомах всхлипнул.

- Они погибли как герои. Почему я не умер вместе с ними?

- Потому что они прошли свой путь до конца, а тебе еще предстоят испытания. Не зови смерть. Она придет в положенный срок. Все случится так, как начертано в Книге Судеб.

- Там остались все, - мальчик наклонился к ней через пламя костра. Он кричал шепотом, и это было страшно. Глаза. Расширенные зрачки. Нежный и гордый, он скорбел об утрате.  – Все, кого я знал. Там остался Крисп! Я почитал его за отца, потому что своего родителя не помню. Я не эгин, я чувствую это. Когда я спрашивал легата, он отвечал только, что я рожден свободными людьми. А Ив был мне старшим братом. – Он вытер рукавом лицо.

Ив был. Странное сочетание слов. Неопределенное. Наверное, в сознании любого человека живет иллюзия: смерти нет. Мандрагора смотрела в темноту, где в легких отсветах огня колыхались развалины. На мгновение показалось, что сейчас из-за колонны выйдет Руска, надежный, со сдержанной улыбкой, и совершенно живой. Было слышно, как в темноте фыркает конь, захватывает мягкими губами густую, голубую от влаги траву. Зашумела чаща. Наверное, продирался лось. Крикнула птица. Смерти нет. Красивая, как лунный свет, фантасмагория.

- Тебе следует смириться с потерей. Их еще немало предстоит. Научись жить со своей памятью. Смотри вперед и не закрывай лица. Не бойся стоять в огне. Мы приходим в Реальный мир для борьбы, отрок.

Она подняла с земли чашу. Выпила воды. Капища всегда основывали у источников. Прошли века, а хрустальная вода все так же изливается из недр. Мандрагора чувствовала слабость. Хотелось лечь в траву и закрыть глаза. Воительница Тьмы, рыцарь ордена Божества, очарованный бродяга, что ничего в этом мире не может назвать своим. Разве что Адрану, да и то лишь ее бескрайнее небо.

Она встречала многих людей на своих дорогах. Одни проходили как тени, растворяясь в неизвестности, бесконечных вариациях жизни. Другие оставляли свой след. Такие, например, как Ив Руска. Она знала его два дня. Слишком мало для познания, слишком много для любви и потери.

- Куда мы пойдем теперь? - спросил Гиппомах.

- Мы? – Мандрагора вскинула брови, но сдержалась. Сказала равнодушно:  - Давай   спать, стрелок. Не гаси костер. Я знаю, ты голоден. Все мои запасы остались на заставе в сумке. Придется потерпеть. Добрых снов.

- И тебе, благородная.

Мандрагора легла на попону, закинула руки за голову. Это причинило боль. Но Мандрагора и бровью не повела. Она любила так лежать, глядя в небесную твердь. Звезды… Звезды, которым нет числа. Кто-то все это создал. И уж, конечно, не боги. Им это просто не под силу. Колдуны ищут ответ. А, может быть, уже нашли. Но это тайные знания, сакральность бытия. Она смотрела в ночное небо, ощущая тоску. Итак, месяц нереиды, четырнадцатый день от завершения календ, двадцать третий день от свидания с Ангелом в виду тюремщиков, на скалистом острове, где гнездились красные чайки. Она снова жива. День первый.

Как всегда в середине нереид, небо расписывали кометы. Люди думают, что это боги Верхнего мира бросают на землю алмазы. Глаза ее закрылись. Она стала погружаться в вязкое тепло сна.

- Разве может быть такое? Я вот все думаю, разве может? Я ведь сам вытащил из твоего тела нож. Поверь, я видел всякие раны. Нож вошел в сердце. Ты должна была умереть сразу, - взволнованно говорил мальчик. 

Мандрагора быстро и бесшумно вынырнула из сна.

- Богам было угодно оставить мне жизнь. Смотри на это, как на шутку бессмертных, - хрипло отозвалась она.

- Но Хайл умеет убивать! Он – жрец. Я знаю его удар!

- Значит, мне не суждено погибнуть от вероломства жреца.

- Если богам так угодно…

- Оставь их в покое.

Из-за оранжевого света костра она почти не видела Гиппомаха. Угадывала лишь смутный силуэт. Сидит, положив подбородок на колени. Что сравнится по глубине с одиночеством ребенка? Разве что ожившие воспоминания…

- Спи.

Королевство давно не знает дождей. Эгины обокрали себя. Живут, как в теплице. Воину нужен северный ветер, буря, снег, слепящее солнце! Мандрагора вспомнила: давно, когда была ребенком, она поднималась на стены Тайного Города, где жрецы и колдуны воспитывали трансформов, и выглядывала из бойницы в огромный мир, сладко замирая от ужаса.

Дикие скалы заволакивало туманом, чернели пропасти, откуда на разные голоса кричали демоны Нижнего мира. В те годы она мечтала стать птицей, размахнуться, раздвинуть крыльями дурманящий горный воздух, взмыть в необъятную глубину. Прокричать на рассвете, разрезая крылом мокрую сажу тьмы, вселить в кого-то надежду. Ах, какой был сон, невесомый сон, как дым от костра.

Мандрагора то уходила к неведомым берегам, то, просыпаясь, лежала во тьме, прислушиваясь к боли, к шорохам и крикам леса. Почему именно теперь она вспомнила Тайный Город? Город, который простые смертные считают легендой. И даже для тех, кто там воспитан, он остался тайной, загадкой. Сакральность бытия…



***


После первой битвы с древами она стояла в поле среди мертвых. Слепой мрак посеребрился, стал светлеть. Погасли факелы. Старый курган отделился от неба. Серебристая полоса горизонта светлела, словно сталь  нагревали на огне, потом поплыла изумрудная зелень, поедая мрак. На вершине кургана четко рисовался каменный месяц  с обвившейся вокруг змеей. Богиня, прибудь во веки с императором!

Шум сечи затих, и наступила такая густая тишина, занимающийся рассвет так пах отцветшей, отмирающей травой, землей, взрыхленной копытами коней, холодным небом, что Мандрагора покачнулась. Она вырвала с корнями траву, вытерла меч, с шорохом вдвинула его в ножны. В темноте фыркали кони, звенели металлическими кольчугами. Выкликали живых имперские воины.

Пошел дождь, холодный мелкий дождь серпеня, который уже не дает земле силу. С тихим шелестом плакало небо. Это была первая битва юной воительницы Мандрагоры ван отон Север. Сон, плавный, как полет стерха. Улыбался Ангел, поднимал скованные цепями руки, и над ним кружила алая стая. Похромал Крисп, размахивая крюком, выкрикивая страшные проклятия. Руска в боевом облачении держал на руках, как невесту, красное платье.

Руска! Мандрагора застонала, заметалась во сне, не в силах сбросить с себя оцепенение. Что ты наделал! Ты не ушел, потому что решил, что я умерла. А я не успела сказать тебе, Ив. У меня два сердца. Ты отдал мне все. Да благословят тебя боги!



***


Проснулась она от того, что на нее смотрели. Она не пошевелилась, глянула сквозь ресницы. На краешке попоны сидел Гиппомах, сжимая в руке амулет, подаренный ею. Его мягкие сапоги с ремешками были заляпаны грязью и засохшей кровью. Рубашка была изорвана, и он все еще не снял кольчугу. На его бледном лице жили лишь глаза, темные, миндалевидные, с голубоватыми белками. Шлем его лежал рядом, длинные спутанные волосы, как сединой, были покрыты бисером влаги.

- Ты не спишь, - тихо сказал он.

Адранида открыла глаза и приподнялась на локте.

- Я все понял. Ты не возьмешь меня с собой.

- Ты правильно понял, Гиппомах.

- Но почему? Я привык к трудностям. Я прошел с Криспом полмира. Ты видела, я могу пригодиться в бою!

- Не в этом дело.

- Неужели ты считаешь, что я слаб или мал? Я готов стать твоей тенью!

- Дело не в этом, стрелок.

- А в чем?

- Во мне.

- В тебе? – Гиппомах с надеждой и недоверием смотрел на Мандрагору.

- Во мне, - повторила она. – Я не могу взять тебя с собой. Я ухожу из королевства.

- Куда ты идешь?

- Не знаю, - она покачала головой. – Но путь будет долог и тяжел.

- Значит, мы простимся здесь?

- Да.

Он отвел глаза. Пригладил пятерней волосы, они вмиг стали влажными, червлеными. Мандрагора молча смотрела на него.

- Что же мне делать?

- Иди по Тропе. Она приведет тебя в Башню. Возможно, там или в другом месте королевства, ты обретешь новый дом, новую семью.

- Моей семьей был Крисп. Иного не дано.

Мандрагора удивлялась ему. Совсем не детские слова, не детские мысли.

- Ты обрекаешь себя на одиночество, Гиппомах.

- Я не боюсь. Так лучше. Я от колыбели моей пилигрим. – В его глазах была неподдельная грусть. – Я не забуду тебя, благородная.

Ему трудно, подумала Мандрагора. Привыкшая к потерям, закаленная суровой жизнью, и все же хрупкая детская душа. Бесконечная борьба, тирания эпохи. Всю жизнь, как луч счастья, вспоминаются прикосновения материнских рук. Гиппомах не знал и этого.

- Я хотел рассказать тебе, да все времени не было, - сказал мальчик. – Я облазил все подземелье. Там, под замком – целый лабиринт. Око Дракона стоит на руинах капища. Оно очень древнее, я даже не знаю, какому богу оно посвящено. В глубине есть другой лабиринт. В это трудно поверить, но я спускался и туда! И кое-что нашел. Не знаю, что это, но что-то могучее. Это была моя тайна, но я подумал, зачем она мне, если я не знаю, что с ней делать.

Он снял широкий пояс. С обратной стороны металлическими державками крепился свиток. Гиппомах протянул его воительнице.

- Что это?

- Карта. Я сам нарисовал ее. Она верная. Я проверил. Возьми. Вдруг ты захочешь узнать, что в том подземелье. А мне ни к чему. Я не вернусь туда.

- Благодарю за сей дар, отрок. Помни, что я говорила тебе. Иди.  Прощай, Гиппомах Безродный.

Он обернулся, бледный, маленький, в стальной кольчуге, железных налокотниках.

- Ты ошибаешься! – с волнением сказал он. – Легат дал мне свое имя в тот день, когда ты прибыла на заставу. Я наследую ему. Он дал мне печать и грамоту.

- Эти знаки при тебе?

- Да.

- Крисп мудро поступил. – Мандрагора удовлетворенно вздохнула. – Теперь его род не прервется. Да благоволит к тебе Исида, юный Гиппомах Крисп.

Близился рассвет. Над болотом в лесу клубился туман и наползал на капище. Скоро сочная пряная земля начнет отдавать влагу. А у Мандрагоры нет сил, чтобы открыть мыслешлюзы и вдохнуть вольный ветер Адраны. Нужно собрать волю в кулак и перетерпеть, не захлебнуться испарениями.

Гиппомах, словно сотканный из тумана, растаял в сумерках. Над изглоданными верхушками леса занималось сияние. Мандрагора легла навзничь, смотрела в небо, в миллионы его заледеневших глаз. Она привыкла к боли, и боль притупилась. Она снова думала об Ангеле, незаметно мысли улетели к Руске. Ушел, будто не был… Но остался звенящий тонкий след, как первый чистый лед, что рассыпается под копытами коня в хмарных синих потемках серпеня. Как вскрик раненого журавля, как облака над красными храмами с широкими лестницами, по которым восходят счастливые жрецы. Как мраморные стены Архонта на белых скалах над виноцветным бушующим Понтом.

Мандрагора села, втянула воздух через зубы. В зеленоватом свете ущербных лун, что поднялись, наконец, из темного массива дождевого леса, чернел обугленный круг земли, где еще недавно плясало пламя. Взгляд адраниды наткнулся на старинную кованую чашу, покрытую слоем патины. Наверное, Гиппомах нашел в руинах. Рядом лежал нож Хайла, тщательно вымытый.

Одна луна была как светящийся конский волос, другая, выросшая наполовину, похожая на обкусанный плод, наливалась белым сиянием, неземным, тревожным. На поверхности хозяйки ночи темнели виридоновые пятна, похожие на глазницы в человеческом черепе. Сребротканые лунные лучи упали на развалины древнего храма Исиды, справедливого божества Реального мира от сотворения.

Развалины храма засветились, протянулись черные, как мокрая сажа, тени. Мандрагору обступили каменные идолы, духи-служители богини. Одни стояли твердо, покрытые голубым мхом и обвитые лианами, другие завалились набок. Иные были расколоты молниями тех времен, когда в Эгине еще шумели живые ливни. У идолов не было ни рук, ни ног, в каменных столбах высечены лица юношеские, старческие, уродливые, суровые, прекрасные. Искусная работа неведомых мастеров, что прошли здесь и вернулись в земной прах.

Вокруг стояла немая тишина веков. Одиночество, из которого можно и не выбраться. Мандрагора уже не однажды испытывала подобное. Она посмотрела на изображение юного Яра, певца богини. Струился лунный свет, каменное лицо ожило, соткалось из плоти и крови. Сияла гладкая кожа. На воительницу глянули искристые глаза. Юноша улыбнулся.

Эгинские капища молчаливы, ибо отсюда изгнаны вольные ветры. Мандрагора склонила голову перед Яром, и направилась к развалинам. Запустение и мрак царили здесь. Гладко обтесанный камень отдавал свое тепло. Пахло пылью и прахом. С трепетом поднялась она по истертым ступеням, раздвинула рукой лианы. Над головой тяжелой дугой нависала арка. Открылся черный зев руин. Здесь когда-то сверкали золотые ворота, скрывая от посторонних глаз место, где юная Исида пила теплую кровь жертвенных животных.

Шаги Мандрагоры гулко прозвучали и внезапно смолкли. Более ни звука не взлетело к молчаливым сводам. Тишина всеобъемлющая, тишина иного мира, укутала Мандрагору и на миг – всего на миг! - ей показалось, что ее заперли в погребальный футляр.

Вот она различила легкое мерцание, серебристо-зеленоватый, рассеянный, таинственный свет. Было похоже, что от гладких стен реликта отражается лунное сияние. Оглянулась.  Столбы дымящегося света обтекали развалины. Площадка, склон, Бегущая Тропа, которую Мандрагора не видела, но знала, что она там, стена леса, где спит или умирает зверье, были словно отсечены лунной рекой. Руины мерцали.

Свет стал концентрироваться, приближаться. Что-то коснулось лица Мандрагоры, ее открытой груди. Это были тысячи светляков, крошечных летающих ракообразных, прячущихся здесь от влаги ночи. Она взмахнула рукой, свет отпрянул. Анфилада залов уходила во мрак и там, в их глубине, звенел родник, звук, не различимый для простого человеческого уха. Адранида пошла туда, и ей открыла объятия тишина веков. Светляки роились вокруг, чувствуя тепло ее тела. …И была Мандрагора. … И были тишина, века, бесконечные комбинации.

Впереди встал вертикальный лунный столб. Как завороженная, адранида смотрела на него, и едва не рухнула в черный провал, в последнюю секунду разглядев ступени, стремительно сбегающие вниз. Узкая призма зала, свод подпирают восьмигранные колонны. Гранит потрескался, раскрошился, подножия усыпаны розовой пылью, и лунный свет льется сверху.

Посредине зала возвышался валун с высеченными на нем письменами. «Я, великое Божество, Дающая новые зерна и Карающая, пришла в сей дом в 5000 году от сотворения мира. Благословлю вас, идущие по стопам моим, и не застилающие свет ресницам моим, и отверну лик свой от вас, забывшие меня, и падет на головы ваши пламя моей ярости».

Сердце Мандрагоры похолодело. Луна разливалась колдовской водой, и она шагнула в эту воду. Встала на колени, приникла к камню, ощущая пальцами выемки букв, шероховатости и щербины камня.

- Мать Исида, Благая и Разящая, - горячо зашептала она. – Я, рыцарь твоего воинства, воительница Тьмы Мандрагора, обращаюсь к тебе. В этих руинах живет твое дыхание, богиня. Укрепи дух мой, поставь ногу мою на твердую почву, ибо, чувствую, вязну в трясине слабости.

Мандрагора стояла на коленях в вековом прахе, исступленно обращаясь к богине. В мыслях она видела тысячи пройденных дорог, битвы, реки с бесконечными берегами, дремучие чащи, где ночуют луны, и нагие ведьмы танцуют в холодной росе, и шелестит зеленая осока. Она видела дождь над Понтом, видела, как драккары с приспущенными флагами, в серых полотнищах дождя, с траурным барабанным боем близятся к гавани Архонта. Вот она стоит на корме, сложив на груди руки, простоволосая, в мокрой епанче, облаченная в свои цвета – черный и золотой. Она ведет осколки флота, разбитого летами – морскими львами, испытывает жгучий стыд и не смеет поднять взор на Вечный Город…

И снова дождь. И семицветные радуги над красными храмами. Она смеется, поднимает за волосы голову короля леттов Дерк-Илима. Гавань Архонта надвигается.  С белых скал хоры кораблям поют славу. Сколько дорог! Сколько битв и потерь! Она говорила с богиней. Она понимала, что тоскует по началу пути, по тем дням, где еще не так много боли, где еще все живы.

Она, Мандрагора ван отон Север, живет слишком долго. Славный род Северов скрылся за завесой столетий, а она осталась. Колдуны проникли в сокровенные глубины природы, сделали ее трансформом, бессмертной, почти равной богам. И даже душу не отняли, лишь закалили. Но что-то не так. Она не искала смерти в битвах. А теперь ищет! Ибо тоска размягчает дух. Мандрагора, полная сил, вечно молодая, живет слишком долго! Она говорила с богиней, и призналась себе во всем. Она поняла, что этот мир медленно отпускает ее.

Исида ответила. Это уже когда-то было. Капище, ночь, голос богини. Улыбка Ангела. Это еще когда-то будет. Выполнить последнюю миссию, быть полезной Ангелу, пройти путь  до конца. Спустя несколько часов Мандрагора встала с колен совершенно спокойная. Прежняя. И была тверда. И – любила.