Мой английский

Я где-то самоучка, ведь советская школа мало кого учила бегло говорить на английском языке, хотя к нам захаживала мамина подружка англичанка тётя Роза, которая за час-полтора пыталась позаниматься сразу с нами троими - мне было тогда 12, брату 10, сестре 7. Если папа опаздывал или был в командировке, что случалось довольно часто, то урок дружно заканчивался вкусным обедом, за которым тётя Роза рассказывала невероятные истории из своей жизни.

Иногда она приводила с собой свою долговязую дочь Лолу, будущую балерину, которая была артистично худощава, а ноги у неё начинались сразу от ушей. Занятия наши продлились год или два. Одно было хорошо от этих сумбурных уроков, у миссис Розы были прекрасные книги английских и американских классиков: Марк Твен, Конан Дойл, О’Генри, Джером К.Джером, Г.Уэллс. Мы читали запоем, ведь чтение и пересказ этих историй были основным стержнем наших занятий. Таковы стали наши первые шаги по приобщению к мировой классике, любовь к которой у нас троих осталась на всю жизнь.

Далее были уроки и экзамены в школе и университете, которые я легко сдавала. Уже работая в одном из академических институтов, меня ценили не только как подающего большие надежды молодого учёного, но и как хорошего знатока английского языка. За границу не выпускали, зато мой непосредственный шеф очень часто выезжал в капстраны - Японию, США, Канаду... Поговаривали, что он параллельно сотрудничает с ведомственными органами, что очень могло быть. В утешение, он меня заваливал своей иностранной корреспонденцией, отмечая, что это очень ответственно, и не всякому суждено этим заниматься.

Так, мой письменный английский продолжал развиваться и был хорош, а устная практика была несколько забыта. И вдруг, новость - приезжает ведущий профессор из Англии, и я должна была его сопровождать все эти четыре дня. Встречали профессора лорда Бейкера я и один из заведующих лабораторий, которая занималась аналогичными проектами. В аэропорту от волнения я смогла только представиться и замолчала, мне казалось, навечно... в отличие от меня, завлаб непринужденно болтал на непонятной смеси английского и русского языков, приправленной ленинаканским акцентом. Я замечала, что с иностранцами мои соотечественники часто пытаются объясняться по-русски, думая, что русский знают все. При этом, когда профессор отвлекался, разглядывая городские улицы, коллега пинал меня ногой, приглашая присоединиться к разговору. Но я была нема, как рыба.

После короткой остановки у гостиницы Ани, мы поехали обедать в ресторан Арагил, откуда был прекрасный вид на весь в цвету весенний Ереван. Мой ступор продолжался до того момента, пока мы не выпили вина, и профессор попросил рассказать о моей работе. Тут меня понесло - шлюзы были открыты - я болтала о своей работе, нисколько не задумываясь, что завлаб не успевает следить за нитью разговора и понять о чём речь, из-за этого сидел хмурый и напряжённый. На обратном пути он мне тихо сказал: «Если б не вино, то ты бы, наверное, молчала до второго пришествия...». На следующий день у нас прием у директора, я в ослепительно белом костюме, и профессор сделал мне комплимент, сказав, что я настоящая леди. Потом встречи, научные летучки, ознакомление с лабораториями и текущими проектами.
В последний день мы повезли профессора на озеро Севан. Погода была по-весеннему прекрасна. Наш англичанин облазил все окрестности полуострова, умиляясь каждым цветком, растением, букашкой, замшелым камнем, упиваясь горным воздухом, отмечая эндемичность всего, что он здесь видит. А в конце заявил, что он здесь себя чувствует ближе к Богу, к творцу. При этом бесконечно фотографировал и был счастлив, как дитя...

Ближе к вечеру едем обратно, тут, чтобы подчеркнуть его прекрасное состояние духа, я у него хотела спросить, хорошо ли ему, но я вспомнила в старом учебнике другой вариант и с улыбкой спросила: «Professor, are you gay?», to be gay оборот означал быть счастливым, на что профессор фальцетом крикнул, что он не гей, и никогда им не будет, с чего я взяла... На что я удивлённо сказала: «But why??? You spend such a good day...” Тогда другой русский профессор из Пущино мне объяснил, смеясь только уголками глаз, что этот оборот сейчас используют лишь в другом значении. Мне пришлось оправдываться, что в моем старом разговорнике было это выражение, которое я несколько неумело применила... Но даже этот мой ляпсус не помешал профессору увезти с собой тёплые впечатления об Армении, а меня он поздравлял каждое Рождество, присылая мне удивительные открытки...

Моя презентация в американском университете посвящена здоровому образу жизни, английская речь льётся ручьём, профессура в восторге. Но, я, как научный работник советского закала, люблю экспериментировать, обходить трафареты и шаблоны, и, поэтому, я с трибуны отметила необходимость утренней физзарядки как важную составляющую здорового образа жизни, при этом использовала не шаблонное «to do morning exercises», а выкопала «to do physical jerks». На этом месте у преподавателя мормона лицо резко покраснело, волосы стали как будто рыжее, а ассистентка мне крикнула, чтобы я замолчала и вся профессура нервно заёрзала. Мои однокурсники начали переглядываться и спрашивать друг друга, а, собственно, что это означает. Я, стоя у кафедры, ответила, что это означает делать физкультуру, и опять повторила свой первый вариант. Рыжий нервно передёрнулся и крикнул ассистентке, чтобы она заставила меня, неугомонную, замолчать...
После, профессура мне поставила хорошую оценку, исходя из моих предыдущих достижений. А ассистентка меня увлекла в дальний коридор, и, несколько конфузясь, объяснила, что это означает заниматься сексом...

Вот так, всё-таки иногда полезнее говорить шаблонно и не пытаться быть оригинальным. Я начала более осторожно использовать всё то новое, о чём читала или узнавала. Ведь женщина часто не может молчать, она просто перестает говорить вслух...

29 декабря 2019