Глава 1. Начало

            Лисичанск. 27 мая, 1992.

            В один прекрасный, ясный майский день, того самого 1992 года, пусть это будет 27 мая! Для меня и для нашей тусовки это было как для всего творческого мира 1969*. У вас не всплывает никаких ассоциативных связей с годом 1969? Ну ок, Что сказать на это? Вам можно только позавидовать – вам будет вдвойне интереснее! Ну если не вдвойне, то на 30% точно. Шутка! Просто для меня жизнь делится (на) до 1992 и после. Почему? Пожалуй, ответ вы найдете, если дочитаете до конца. Поверьте, десерт я оставил на самый конец, и будет вишенка на торте, а может и клубничка)

             Мы с Губашей ехали на троллейбусе №3, увлеченно обсуждая предстоящую запись на импровизированной студии. Это была больная тема для нас, поскольку качественную запись сделать в то время, было непросто. И мы где-то на глубинах нашего сознания понимали, что то, что сейчас происходит с нами – вечно, прекрасно, и увы, быстротечно. Хотя официальная версия была конечно, одна – это альбом, а после взлет, слава, и конечно признание... О, да! Сколько времени я провел перед зеркалом играя на гитаре, перепевая Битлов и представляя себя Полом Маккартни! Казалось, слава и признание, они вот-вот подойдут, они где-то затерялись, они близко. Хотя больше всего хотелось быть не знаменитым, больше всего хотелось быть музыкантом, в полном смысле слова. Играть то, что тебе нравится и делать людей счастливыми этой музыкой. Ну и жить с этого. Как это уже второй вопрос. Главное быть полезным людям.

        Вдруг тралик остановился, водитель что-то пробурчала, и люди с явным недовольством посыпались из дверей. Нас сей факт не расстроил, электричество отключали время от времени, и мы уже были привыкшие к этому. К счастью, мы не доехали пол остановки до нашего назначения, и пройтись пешком для нас было только в радость. Не заметив того, от чего другие люди пришли в негодование, мы с тем же азартом продолжили нашу беседу.

        – Морозик притащит свой крутой бобинник, и у них на репточке мы соберемся нашей группой, а инструменты вроде он обещал нам выдадут ребята из его банды, – продолжал я, пытаясь подвести итоги нашего разговора, – вот только один у нас трабл – барабанщик.
        – Мда, – печально вздохнул Губаша и сделал паузу, – что же делать с этими горе-ударниками?
        – Да ладно тебе, Серега, – я перебирал в голове разные варианты из тех, кого можно было пригласить на запись постучать с нами, – мы что-нибудь придумаем – ведь не всех же стукачей забирают в армию!
        – Ну почему так, а? Ну вот только нашелся вроде нормальный ударник, и его уже забирают в армию, а главное, прям перед тем, как он так нужен, собака плешивая! – не переставал негодовать он.
        – Ты лучше представь, как будет круто, когда Морозик задудит нам на саксе! – я пытался утешить, а за одно и развеселить Губашу и изобразил руками воображаемый саксофон, пытаясь то ли скопировать, то ли спародировать его звук. – Фа, фа!

        Здесь должен быть выход фигуры под именем София, но для нее я отведу целую главу и даже больше, так что, пока все, включая нас и толпу, застыли неподвижно на сцене событий, лишь только автор с читателем двигаются вне времени.
Это и правда было печально, поскольку его забирали прямо перед записью, а на ум приходили только ребята постарше, их просить как-то не с руки. Я почему-то уверен, что им это будет не интересно, ведь мы для них "малолетки" и музыка, которую мы играем, для них баловство. Они играли то, что сейчас называют "каверы", ну а мы, не взирая на юный возраст, конечно мечтали о карьере звезд и пели только свою, авторскую музыку. В основном это были песни Губаши и немного моих.

        Даже до сих пор, спустя четверть века, я сам не знаю, чего хочу больше – петь свои песни или играть чужие. Если последние не лишены гениальности, то почему бы и нет? Тем более, что нормальных музыкантов найти нелегко, вот я по большей части и играл, чем пел по жизни. Да и какой с меня вокалист! К тому же в творческой лаборатории города Лисичанска был переизбыток авторов и недостаток музыкантов, как мне кажется.
 
        Собственно, я сделаю небольшое отступление и расскажу про нашу группу, а точнее, как мы все познакомились. На втором курсе ПТУ я начал заниматься гитарой, как мог. Купил оную, по-моему, это было 27 октября 1990 года, купил самоучитель Агафошина и начал штудировать. Через полгода стало ясно, что самому мне не научиться ничему, и я стал искать препода по гитаре. Единственный найденный мною препод был со знаковой фамилией Шевченко. Он, как потом выяснилось, по образованию был домристом, но преподавал гитару в местной музыкальной школе #2. Не суть важно, так как он был в преклонном возрасте и ни на чем уже не играл. Ходил я к нему как частник, естественно, и было это довольно редко, раз в месяц, иногда и реже. Он кроме классики ничего не знал, и мы играли гаммы фактически все время. А он удивлялся, что же у нас техника не растет!

        После я познакомился с одной компанией, они гуляли в детсаду по вечерам, который потом выкупят под больницу «Питто». Там мы начали играть на две гитары. Поняв, что у меня большая беда с ритмом, я решил с этим что-то делать. Когда-то я ходил в красный уголок, там преподавал один баянист, как из общения выяснилось, по совместительству ударник. Ну на ударные я к нему и напросился вместе с тем гитаристом, с которым играли в детсаде, звали его Роман Голод, он вскоре бросил занятия, а я остался, и так началось мое знакомство с центральным дворцом культуры города – ДК им. Ленина. Поскольку этот баянист-ударник преподавал барабаны именно там. Стоило это 15 рублей в месяц. К нему я ходил пару раз в неделю, дома барабанов не было и вопрос с домашними занятиями решили таким образом, что преподаватель договорился с руководством, чтобы меня пускали в определенное время, когда там никого нет. Кто-то там еще собирался в этой комнате, кроме нас – драммеров. То ли пенсионеры, то ли инвалиды, то ли ветераны, не важно по сути.
 
        В общем, к чему я все это говорю, т.е. пишу? К роялю, конечно! Поскольку барабаны мне нравились, ходил я туда чуть ли не каждый день и стал там потихоньку осваиваться. Не помню, как его обнаружил, но фактически прямо подо мной находился актовый зал, там стоял старый немецкий рояль. Где-то внутри на его раме мы обнаружили дату выпуска, и она гласила тысяча восемьсот какой-то год. Пусть это будет 1832. В него-то я и влюбился! Как он звучал! В итоге, стал зависать за ним больше, чем за барабанами. Он был маленьких размеров, метра полтора-два максимум, в черном, некогда глянцевом цвете и, конечно, сильно-сильно обтертый по кругу. Его клавиши нажимались легко, звук был чистым и прозрачным. Все это вкупе делало его божественным инструментом. Я был просто обречен научиться играть. Я стал переводить аккорды с гитары на клавиатуру, это было весьма необычно, правда нормальные люди делают наоборот. Ноты я знал, как на гитаре, так и на фортепиано, а вот аккорды, а точнее, трезвучия – только на гитаре. То ли звуки этого рояля, то ли, может, моя игра (в чем я отчасти сомневаюсь), создавали какую-то ауру и все время какие-то люди постоянно заглядывали ко мне, знакомились, интересовались и слушали. Единственный, кто ко мне никогда не заходил, так это директор ДК, несмотря на то, что его кабинет находился в нескольких шагах от зала, где стоял этот рояль, по коридору, напротив.

        Однажды, помню даже собралась толпа человек десять, когда я пытался с кем-то петь. В общем, стал я "входящим" в круги творческих людей. Среди этой тусовки был некий Игорь Гончаров. Было ему тогда лет двадцать пять. Он был идейным и хватался за разные проекты, а может, просто деньги нужны были человеку – он вел кружок рок-н-рольных танцев, вел какую-то муз. группу из нескольких составов и что-то еще. Была у него одна отличительная черта - у него был высокий голос, наверное, это фальцет. Из-за этого всерьез он никогда не воспринимался, и за глаза над ним все посмеивались. Хотя человек он был нормальный, если не сказать хороший, но главное то, что он был связующим звеном. Какое-то время я поиграл в его группе на басу, но продлилось это недолго – чем-то я ему не подошел. Помнится как водил меня к баасисту по кличке «Лось», что бы тот поднатаскал меня, тот в свою очередь по спрашивал у меня чего-то, как говорится «пощупал» и выдал вердикт что со мной все в порядке, мол, все нормально играть может, учить его особо нечему, для басиста – самое то. Игорь понял, что моя проблема не лежит на поверхности и решил больше не мучать, ни меня, ни себя. Началась осень, и я стал посещать ДК все реже и реже, а потом, как водится, и вовсе перестал.
 
        Спустя пару-тройку месяцев у меня зазвонил телефон.

        – Иди, тебя какой-то парень к телефону – сказал отец, проходя мимо моей комнаты.

        – Алло Дима?
        – Да. Кто это?
        – Привет, это Игорь из ДК.
        – Привет Игорь, что-то случилось?
        – Да, представь себе случилось, – молвил тоненький голосок на том конце провода, – у меня тут на танцах вокруг моих девчонок постоянно крутятся двое ребят из младшей группы.
        – Ну так, э... А я причем?
        – При том Дима, при том! Ребята эти хоть и весьма юные, но уже пишут свои песни.
        – Хм, продолжай! – я понемногу стал понимать, к чему он клонит.
        – Так вот, песни у них как раз в твоем стиле – некая помесь» Кино», «ДДТ», «Нау» и др. И представь себе, им нужен гитарист.   
        – Ну че, прикольно.
        – Так вот и я о чем! Давай короче, в пятницу, на пять часов подходи, у нас как раз будет новогодний отчетный концерт, и ты с ними познакомишься. Ок?
        – Ок, я приду!
        – Ну все, пока.
        – Пока! 

        Не то, чтобы я был очень рад, но мне всегда хотелось встретить единомышленников, и я как минимум был заинтересован.

        Тогда мне казалось, что все у нас будет. Мы совсем не думали о деталях – об инструментах, об аппарате. Все, что у нас было, это наше вдохновение и советские акустические гитары. Нас не отягощали никакие проблемы, мы о них ничего не знали, и они не знали о нашем существовании. Да и вообще нам было 18 лет мне, и 14 Сереге и Роману. В то время любое начало кажется многообещающим, и поэтому предложение поиграть в группе я рассматривал не с той стороны, что надо будет работать, а с той, что надо будет играть от слова играться, и вся картина, что вырисовывалась впереди –  это забавные околомузыкальные развлечения и прочие интересные занятия. С одной стороны эта наивность делала нас не серьезными, не подготовленными к тяготам и лишениям музыкального дела, с другой мы были настолько просты, что «нам море было по колено и чаек мы хватали за крыла».

        Мы начали репать в январе, и в феврале уже дали первый концерт для трудящихся содового завода в общежитии через дорогу, играя на импровизированной сцене в подъезде в аккустике (имеется в виду на аккустических инструментах, без подключения их в усиливающую аппаратуру). Как модно говорить «анплагд». Второй дали на масленицу на "рабочей горе" уже с аппаратурой. Местные пытались затеять с нами драку, но мы отшутились и быстро слиняли вместе со всеми. Потом было еще какое-то выступление в красном уголке того же завода опять в аккустике. Я пел несколько песен, одна из них была "Сиреневый туман". Спел только два куплета – третий забыл. Но сделал это красиво.

        Потом в марте мы сделали первую запись на базе у них в школе, в Приволье. Это вообще что-то с чем-то! Мы могли бы издать книгу "Как выжить бедному музыканту на забытом Богом постсоветском пространстве". Мы использовали барабаны, бас-гитару, электрогитару, аккустическую гитару и вокал. Роман принес свой японский двухкассетный магнитофон, у него был встроенный микрофон размером со спичечную головку. Все писали на него. Барабаны, поскольку они самые громкие, стояли в самом конце комнаты, бас и моя гитара подключались в комбики, ну а Серегина гитара и вокал... Он нависал прямо над магнитолой, чтобы его хоть как-то было слышно. Когда все играли, то громче всего звучали ударные, бас и электрогитару было слышно, но уже тише, а вот Губашу и его гитару, не было слышно совсем. Когда мы играли, то можно сказать играли "вслепую", но опытным путем и расстановкой исполнителей по своим местам мы добились более-менее равномерного звучания инструментов на записи. Такой была первая запись, и что самое печальное, она сохранилась, а вот вторая – нет, но о ней позже. Об этой записи я написал целую одноименную главу. Сергей дал эту кассету какой-то девушке, то ли в Приволье, то ли в Ростове, это последняя информация о записи. Вдруг у кого-то есть эта кассета – умоляю, дайте знать, это огромная, потерянная часть истории под названием "Питер Пиллер".
Наш состав был следующим:

        Сергей Губанов – ритм-гитара, вокал, автор львиной доли песен (за глаза мы величали его "Губашей", а он скромно просил называть его "Lipson". Откуда он выкопал это уж не помню.

        Оразмурадов Роман – бас-гитара. (В декабре 1992, я привез Карлоса Кастанеду, после бродяжничества по Москве. Рома просил звать его "Meskalito" – разновидность галлюциногенного мексиканского кактуса)
Дмитрий Острецов ¬– наш клавишник, по образованию баянист. Единственный человек, у которого было музыкальное образование. Он очень хорошо знал гармонию, теорию музыки и был нашим справочником по музыкальной грамматике.  Его, пожалуй, самое яркое качество то, что он всегда чувствовал себя на сцене «в своей тарелке» он легко объявлял и был прекрасным конферансье. Сам автор дружил с ним еще до проекта» Питер Пиллер», и периодически захаживал к нему на частные уроки по теории.
 
        Дмитрий Рязанский – лид-гитара, бэки. Авторство некоторых песен. (У него тоже было прозвище, но он ничего не просил, хотя нет, был один случай, когда нельзя было без прозвищ, это Киев, там у всех никнэймы, поэтому пришлось называться "High Het", или просто "Хет" по-нашему. Прозвище это он получил одним из первых, в феврале 92-го. Но никто тогда ещё не осознавал всей важности ников).

        Те, с кем пришлось общаться в Киеве, звались так: Ню Танинтайм, или просто Пещерный Ню. Вилен – сокращённо от В.И.Ленин. Джэйн. (Женя, Девушка Ню)
Джошуа из Зеленограда, мы звали его Джош из Зелика. и т.д. но об этих персонах немного позже – они появятся на сцене наших действий через мясяц-другой.
В принципе у всех нас появились прозвища только после посещения каких-то столичных тусовок.

        Так, ну и последний наш участник – Олег Матющенко – ударные. Много говорить о нем не только не хочу, но и не могу – эта персона хоть и засветилась в самой первой записи, но больше, увы нигде не появлялась. «Всплыл» он уже только зимой в 2008-2009, с ним случайно работал в Бердянске на "Азмоле" мой друг и соратник Макс Золотовский, тоже, по случаю, стукач. Но это далекое будущее, а сейчас только 1992 год, май месяц.

        Также стоит упомянуть ещё одного человека, как члена нашего коллектива.
        Вадим Курноскин – он  сыграл не последнюю роль в становлении группы. Мы часто у него зависали, он нас изысканно кормил (точнее сказать, его мама), поил, угощал сигаретами, нес всякую ахинею не краснея, из которой мы иногда черпали идеи, но на деле единственное вложение в коллектив – это название, в котором он удачно лажанул**.

  ––––––––––––––––––––––––––––
       
        * 1969 год - В конце книги я опубликовал краткую, статистическую статью о музыкальных событиях 1969 года.
        ** Лажа, лажануть - музыкальная ошибка, используют, как правило, когда музыкант играет мимо нот или мимо ритма.