Каквсе

  А что мы можем оставлять пустым, кроме своих мыслей, надежд и желаний? Пустота претит общественному «вкусу». Допустим, улица. Проектировщик обязательно забьёт, захламит, заставит. Кафе, бары, магазинчики, бутики, аптеки... Всё разбитое. Всё разрозненное. Всё безобразное. Как конструкция. Этих предложений. Однако чему служат они? Выразительности стиля и самой идее графической передачи

                обособленности,

хаоти
     чности и утерянной связи
 между
      предметами. Чему служит улица — обыкновенное, стандартное, банальное пространство между домами?
  Забвению. Если сувенир — это для воспоминания, то здесь обратное: асувенир. Стереть из памяти свою идентичность, подменить её вульгаризацией вывесок. Пустую представьте улицу. Приятно ли по ней шагать? Может, пугает вас она? Как странный слов порядок в предложениях последних? Пугает. Пустая улица оставляет с самим собой наедине, как и стилистические особенности: здесь или понял, или ужаснулся. «Или-или», Сёрен Кьеркегор.
  Но сейчас улица пуста, как черепная коробка медитирующего мозга. С одной стороны, улицы в привычном понимании нет. Ведь что делает улицу улицей? Уж точно человек, не так ли? Но сэр Анитра мирно спит. Других людей мы не увидим: их проглотил страх. В мире случилось нечто опасное. С другой стороны, улицу всё-таки наполняет некое собственное внутреннее содержание. Оно представляет собой даже нечто одушевлённое.
  Однако это фантазии. Людям нет дела до таких «философских» вещей. Кто будет думать о том, существует ли улица вне человеческого контекста? Вообще любые более или менее предметные разговоры чрезвычайно быстро грабят желудки: даже псевдомыслительный процесс разряжает одноразовые болтающие батарейки. Занимательно, как одни предметы, называющие себя людьми, разряжают другие, именуемые телефонами. В общем, обычная фатическая коммуникация. Пустая болтовня. Это безопасно, как находиться в неспокойное время в четырёх стенах.
  Итак, улица пустынна. Сэр Анитра, не успев подняться, уже проверяет новости. В новостях, как известно, ничего нового уже давно нет, но слово «старости» употре— блять боятся. Как слово «употре—блять» в приличных средствах массовой информации. Но приличных не осталось, потому что все стали второй частью составного слова «употре—
блять».
  От друзей два новых сообщения. Какая ложь! Во-первых, друзей нет, особенно сейчас. Слово стирается и выбивает из себя своё величественное значение, как слово «Бог», например. Во-вторых, нового в переписке людей столько же, сколько новизны в болезнях. Так что какие ещё «новые сообщения»?
  Сэр Анитра шаблонно отписывается, как канцелярия от требований граждан: тактично и вежливо, но безрезультатно для вопрошающих. Готовит кофе, как хорошая кофемашина. С удовольствием выпивает кофе, как весёленький итальянский импресарио. И, наконец, одевается, как все одеваются на наскучившую работу: одинаково, лениво и безвкусно. Примечательно, что сэр Анитра, как и все, делает почти всё, как все. Вообще сейчас ничего уже не делают с призвуком индивидуальности. Только глуповатый бас социума бьёт по ушам. Поэтому сэр Анитра — это концепт «как все», «как люди» или «как у людей», но не человек.
  Да-да! Как грубо автор отзывается о людях, как он бесчеловечен, антигуманен, заносчив и т.д. Однако, может, оправдательный приговор вынесем? Ведь если судьи умеют читать, они увидят дело «человека» во всей его ничтожности и припишут автору самооборону. 
  Сэр Анитра выходит на улицу, и она наконец становится собой. Той, которая уводит от сути, дурачит и скрывает. Подъезжает такси. Совершенно обыкновенное. Там сидит ещё один каквсе. Сэр Анитра Каквсе — дадим ему такую оригинальную фамилию — пялится из окна автомобиля на безлюдный город.
  «Ещё один человек скончался от...» — сонным надрывным голосом произносит ведущая. Стоп! Но если почти все в этом мире господа каквсе, то как мог умереть человек? Опять ложь?
  Неприятно, мерзко, противно и одновременно страшно видеть, как цепляются за жизнь те, кто умер. Каквсе ничего не созидают. Каквсе ничего не улучшают. Каквсе не делают мир добрее. Каквсе просто распыляют трупный яд, называя это парфюмом. Идея человека каквсе, его кредо — это быть «как все», это быть самим собой.
  Таксист гонит, не пропуская горстку напуганных пешеходов. Он много ругается и курит. Удивительно, но чем более странный, нелогичный и витиеватый путь выбирает водитель, тем меньше в нём от человека и больше от каквсе. Манера общения и черты лица могут служить неплохим дорожным знаком для пассажира уже с первых минут поездки. Поедет ли в центр через окраину? Всё написано на лице, как и параметры интеллекта на лбу.
  «Как в апокалипсисе...» — вырывается из тупого приёмника, пытающегося передать тупые попытки тупых ведущих скрасить тупое тавтологическое утро.
  Примечательно, что теперь люди откликаются на события не так, как велит им сердце, а так, как нужно, как должно, как было увидено в кинотеатре.
  Интересно, а что они вообще делают самостоятельно?
  Сэр Анитра подъезжает к конторе, дёргает заляпанную дверь и натыкается на заляпанных иностранных каквсе. На первом этаже они сдают анализы на знание итальянского языка. Как обычно, его встречают коллеги. Как обычно, они работают. Как обычно, каквсе ведут себя так, как ведут себя все каквсе.
  Однако что-то колышется в мире и нарушает привычные удары волн времени о человеческие камни. Сэр Анитра заболевает. Говорят, что как все. Говорят, что смертельно.
  И в этот момент, когда жизнь, казалось бы, заканчивается, когда уже ничего не вернуть назад, он падает в лапы фатума, он осознаёт, он выходит из спячки. И произносит первую в своей жизни самостоятельную реплику: «Я не хочу больше умирать. Теперь я хочу только жить!»
  Но он умирает. Не от болезни, нет. Сэр Анитра буднично стреляется. Что ж, вот оно самое яркое событие в его жизни!
  Невыразимо трудно пробудиться. Ещё труднее — не уснуть вновь. Самое трудное — жить, когда всё мертво. А в мире опять что-то вибрирует, вновь что-то колышется, снова что-то сшибает с ног тех, у кого есть шанс вернуть человеку его гордое имя.