Рассказ. Самберу. Эроартдеко

                САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
                2019

                АНТОН ТАЛАН

                САМБЕРУ
                Рассказ в стиле Арт Деко
                (эроартдеко)






- 1 -

Тотор любит квадраты, а Тимка – круги.

Тотор рисует повсюду ломаные линии и зигзаги, Тимка
– спирали.

Они часами сидят на бетонном парапете перед
скейт-площадкой и пялятся в высь голубой бутыли неба.

Тотор качает башкой в такт только ему одному ведомой
ритмике звуков.

Тимка дышит через нос.

Они оба любят одну девчонку.

Её плотные икры и квадратные с выпуклой чашечкой
коленки в белых с концентрическими красными кольцами
гетрах, и над гетрами обнажённые бёдра, видные у
волана короткой теннисной красной-белой полосатой
юбки, рождают у обоих схожие чувства.

Лола приходит сюда кататься на «ролах». Она ловко
балансирует в пространстве, разбросав округлые
загорелые руки, покрытые прозрачным пушком. Она
проносится то вверх, то вниз и опять – вверх по
раскиданным здесь повсюду железобетонным трамплинам
и гладким площадкам.
Глаза её озорно блестят.

Парни ощущают в носоглотках горячее дыхание
Кундалини, рождаемое зрелищем обнажённых бёдер Лолы
там, где, сопрягаясь с округлостями выпуклых планет
её заднего места, они образуют две складочки –
полумесяца.

Стоит ей выпрыгнуть над гребнем железобетонного
полукольца, и юбка взлетает воланом вверх, открывая
выпуклую, отставленную назад, промежность,
упакованную в тонкий белый хлопок трусиков «неделька».

Груди её, стянутые серым трикотажным топом, как два
шарика – пироженки, напоминают им рисунки из
японских манга. На топе напринтовано: «SAMBERU». Кто
знает про что это?

Лола не игнорирует парней. Она подмигивает им,
проносясь туда – сюда и овевая их лица букетом
ароматов девичьего тела, смешанного с запахом
ванили, карамели, жевательной резинки и ещё чем-то
особым, похожим на тонко-розовое марево.

Она уже целовалась с каждым из них, и каждого в
отдельности попробовала.

И Тотор, и Тимка думают, что обладание ею дано
только одному из них.

Они молчат об этом.

Романтическая тайна священна. Пусть не всё прошло
гладко, и закончилось слишком быстро.

Каждый помнит горечь её солёных полных губок, жар и
влажность острых, упругих лепестков, кольцом
стиснувших их пенисы.

Она умела дать им разрядиться мгновенно, сделав
движение низом: одному, как он любит, – два круга,
другому – два зигзага.

Один виток, один взвод затвора, нажим – и пистолет
пуст, и вокруг всё в пенных брызгах, а в головах и
телах – кружение и истома!

А Лола уже – тут, как тут – и втягивает в себя, и
пьёт «молочко» из ствола!

Она умеет держать мальчиков за яички. Её острые
коготки – каждый со своим лаковым рисунком –
сладостно остро впиваются в промежность, да так, что
зрачки ярче видят мир.

Задрав топ, она, пыша и рдея, и, заливисто хохоча,
позволяет им вылизывать выпуклые соски своих,
вихляющих но твёрдых наощупь бутонов.

Бутыль неба тогда была чёрной и вся – в блёстку.

Прохлада утреннего бриза овевает струями их
обнажённые тела.

Изогнутая плоскость холодного бетона под гладким
глянцем спортполимера жгёт.

Оседлав каждого в своё время, она прижимает их
голыми спинами к вогнутому полукругу бетонного
кольца, и, уперевшись ладонями в свод и выстроив из
коленей букву «М» с силой набивает свою плоть на их
горячие молодые антенны. А они дрожат, но не от
острого холода ночи, а от игры воображения.

Дыбя жилистые пружины тел в упругий мост, они
пытаются вжать её головой в каменный свод.

Но Лола всегда побеждает их и в битве, и в интуиции,
вовремя соскакивая с вулканически извергающихся
живых пиписок-брандспойтов.
****

И вот Лолу только что поглотила Вагина бетонного
полукольца.

Тимка начертал две сомкнутые вертикально полудуги, а
Тотор разрезал этот знак зигзагообразной молнией
вертикали.

С их точной подачи-толчка за обе руки и ноги, Лола
легла туда спиной, и тут же створки чечевичного люка
разошлись, и она, скользнув разноцветными лаковыми
коготками по кристаллическим разломам
железобетонного края, и, мелькнув серыми «ролами» и
полосатыми гетрами, исчезла в тьме дыры.

Кристаллическая решётка железобетона сомкнулась и
заросла.

Остался только рисунок из дуг и зигзага.

Тимка и Тотор пошлёпали ладонями по рыжему глянцу
пластикового покрытия, и, с недоумением и
безразличием во взглядах, синхронно заскочили на
край трамплина перед их творением.

Это надо было обмыслить.

Жарко.

«Кола» шипит от нажатия рычага, и, пенясь, льётся в
их горла.

Тимка и Тотор молчат.

Они только что совершили акт возмездия. Он втолкнули
Лолу в глаз Вагины Вечности.

Мир ей.
****


- 2 -

****
Знают ли они об этом что-то?

Нет.

Им доступна лишь сила искусства.
****

Тотор сидит на бетонном парапете и смотрит в сизую
высь бутыли неба, где на бетонной плоскости стены
ловко раскачивается маленькая чёрная фигурка в
костюме Человека-Паука.

Она быстро двигает конечностями и тянет за собой
узкую серую полоску, скрывающую безликим, как бетон
мазком, яркое, выпуклое, реалистичное граффити,
изображающее бурую лохматую гориллу Кинг-Конга.

Горилла одной конечностью держится за слегка
«погрызенный» временем верхний край бетонного
парапета плоской кровли. Нарисованные по зубьям края
пальцы пятерни кажутся выпуклыми силуэтами на сизом,
как бетон, мглистом и клочковатом содержимом бутыли
неба.

Иногда мгла разрывается, и Тотор видит сквозь горло
бутыли, ярко сияющие стальные материки и неоновые
океаны.

Как в замочную скважину, в горловину видна всегда
одна и та же часть, беспредельной, наверное,
огромной, далёкой, потусторонней планеты.

Её светлая поверхность обладает странным магнетизмом.

Но иногда люк горла кто-то задвигает постепенно всё
больше и больше, пока не скрывается вид манящей
неоново-лунной дали.

В ту пору Тотор чувствует себя зыбко и одиноко.

Но кто-то постепенно снова отодвигает люк, теперь –
на другую сторону.

Тотор знает – это неоновый глаз далёкой планеты
подмигивает ему, глядя в окуляр горла бутыли неба.
****

Тотор спрыгнул назад, за край парапета и, сильно
оттолкнувшись одной ногой легко заскользил по
гладкому асфальту.

У подножия того серого дома с Кинг-Конгом он присел
за чёрной сеткой куба вентшахты, ожидая выхода
Человека-Паука.

Маленький силуэт в чёрном нейлоне выскользнул из
чёрного прямоугольника подъезда, скрипнув ржавой
железной створкой.

Лола прыгнула на скейт и исчезла за углом.

Кинг-Конг умер.
****

Тотор вернулся на площадку, где на бетонном парапете
сидит и тихо смотрит в даль Тимка.

Он пялится на чёрного мохнатого паука с чёрным
крестом на спине.

Он жрёт, схватив лапами, чёрную муху с бело-чёрными
крыльями. Мохнатая пучеглазая башка мухи выпирает
теперь в том же «обгрызенном» крае бетонного
парапета кровли вместо лапы гориллы.

От этого муха кажется ещё более объёмной.

Они закончили свою новую работу.

Серые стены не должны пустовать.
****

Лола выполняла заказ Принца.

Фигура гориллы давно торчит на серой стене напротив,
посреди панорамного вида из башни, верхний этаж
которой занимает офис.

Принц давно уже крысился на Кинг-Конга.

Кинг-Конг, обернувшись, нагло пялился одним глазом
на Принца.
 
Свободной лапой монстр обхватывал голую, розовую,
грудастую куклу, лицом похожую на чью-то
силиконогубую пассию.

Хотя Принц не признаёт сходства, лицо его каменеет,
когда она приходит к нему и становится напротив
окна: такая же простогрудая под тонким чёрным топом,
в короткой, глянцевой, розовой юбке, тонкокостная.

Она смотрит на него непонятными жёлтыми глазами с
жирными, затушёванными, загнутыми ресницами. Падает
поперёк форм дивана напротив окна.

Узкие чёрные ремни ромбами оплетают её кукольные,
тонкие, розовые икры до основания острых колен.

Зигна наигранно разбрасывает в стороны ноги в
громоздких, на толстой жёлтой платформе, босоножках.
Розовая, лаковая юбка задирается до пояса, открывая
Принцу выпуклые губы, рассечённые острой ниткой
красных си-стрингов.

Принц прихватывает её пятернёй за промежность и
рывком переворачивает, как куклу, обратив пухлой
устрицей вверх.

С минуту Принц созерцает губы устрицы, взывающие к
поцелую, – выпуклые в ложбине меж двух худых ягодиц,
– высвобождает из пухлого ротка алеющую узду «тэшки»
трусиков; шлепком широкой ладони вминает Зигну
оголёнными грудями в чёрные кожаные формы
дизайнерского дивана, и, распластав, шпилит, как
паук стрекозу-дюймовочку, сильными ударами вбивая в
неё своё взлохмаченное, изогнутое жало, и
остекленело пялится вдаль на ненавистную куклу в
лапе Кинг-Конга.

Зигна нелепо стонет, угождая. Притворно мычит,
обсасывая и кусая его грибообразную, поганковидную,
изогнутую наверх, тонкую, длинную «хвостяру».

Измазав пухлые пурпурные матрасики татуированных губ
липкой, прозрачной паутиной его бесцветного секрета,
она глупо хлопает чёрными, кукольными ресницами,
изображая вожделение.

Принц платит Зигне. Она – его собственность.

Его раздражает Кинг-Конг.

Раздражает не из-за Зигны.

Принца бесит пафос и патока приматовых воздыханий в
тупом кино.

На предложение Лолы он ответит безмолвным кивком, и
выпишет чек.
****

Она ничего не имела против Кинг-Конга на стене, а
только нашла предлог показать себя.

И Принц заметил.

Глаза его мутно блеснули и покрылись регулярной
кракелюрой пиксел.

Новая муха влипла в прицел его паутины.

Вечером, когда она пришла за своим, он распластал её
на мрачных формах дизайнерского дивана.

Лола не далась.

Лёжа на спине, как кошка, она упёрлась, ему в тощую,
лохматую грудь, уколов разноцветными лаковыми
когтями, и, ловко вырвав из гульфа у развилки ног,
обтянутых чёрной кожей, его бледный, с чуть розовой
шляпой гриб на изогнутой ложноножке; одним длинным
вдохом высосала, загипнотизировав хищным взглядом
исподлобья, весь белок из его бритых тощих яиц, и,
опрокинув нежданно на пол, навзничь, и, ловко
оседлав, выплюнула всё ему в рот.

Он задохнулся, восхищённый её наглостью, и от того,
что ткнула кулаками в пресс.

Сглотнул.
 
Лола слизула с острого, приподнятого угла его
изумлённых, тонких, тёмных губ, случайную,
прозрачную, липкую каплю, и наигранную презрительную
ухмылку.

Перекинув ногу, и, пружинисто соскочив, как ковбой с
укрощённого монстра, она махнула ему ладошкой,
подмигнула и скрылась за дверью.

Он проглотил и это.

Его паутина потянулась за ней в пространство и
затерялась, канув в кристаллическую решётку
железобетона.
****

- 3 -

****
Кристаллическая решётка железобетона представляется
мне структурой проволок воткнутых в точки-шарниры.

В ту сетку засыпан наполнитель, вплавлен гравий.

Камни размыкают звенья структуры. Грубые булыжники
заклинены в сетке.
Проволоки обходят их по сторонам.

Но Лолы там нет.

Лола не лежит среди акупунктуры узлов и меж связей.

Она растворилась в них.

Её прелести проткнуты и расчленены меж ячеек сетки.

Кристаллическая решётка преобразовала её.

Лола состоит из многогранных пиксел.

Пикселы уложены плотно, как стиснутые, спрессованные
меж собой шарики прозрачного пенополистирола.

Только грани блестят.

Пикселы разделены межклеточным эфиром.

Новая суть Лолы пребывает в анабиозе.

Чтобы разбудить её, надо оплодотворить Вагину
железобетона.

Кто может?

Тот кто знает этот мир изнутри.

Он – Великий Мастер Тату Стен.

Он подойдёт и рассечёт снедь плоскости красной как
надрез линией.
То место.

Поцелуй его стилуса – яркое пятно-бабочка на красной
нити надреза.

Он восстанет и войдет.

И Они совокупятся.

И Он станет ей, а Она – будет Им!

Так гласит легенда.

Её сочинил древний Мастер Тату по железобетону.
 
И Он жаждет испить сок крови Её.

А Она смешает Кровь Свою с Молоком Его Яиц.
****

Льюис Клодт открыл глаза. Кристаллическая решётка
темноты вся происходила из тела его.

Не было ничего. Всё ещё надлежало создать.

Он встал, и тьма приняла его изнутри.

Он провёл пальцем в темноте, и красная нить
вспыхнула перед взором его.

Чтобы вылепить форму, надо найти её положение в
пространстве.

Границы формы надлежит увидеть внутренним взором.

Кромешная тьма – он сам.

Внутренность призрачна. Наружность эфемерна. Их
разделяет чувство.

Чувство и Тьма – суть одно.

Льюис Клодт – архитектор.

Его плацдарм – всё пространство.

Его материал – кристаллическая решётка железобетона.

Он изменяет её мыслью. Он творит мысль изнутри.

Мысль материальна.

Осязаемый Мир состоит из его измышлений.

Мысль происходит из чувства.

Мысль – это информация.

Информация порождает импульсы. Импульсы – порождают
волны. Волны создают изменения.

Пересечения волн рождают рисунок.

Льюис Клодт работает с рисунком.

Рисунок порождает волны...

Константин Канн говорит,…

Тиблер Саунд считает,…

Зунд Трамп доказал, что...

Все они – Монады Мира Льюиса Клодта.

Льюис Клодт управляет Миром посредством рисунка.

Рисунок порождает информацию.

Токи информации рыщут в тенетах кристаллических
связей.

Монады улавливают токи.

Токи рождают чувство. Чувство порождает мысль.

Монады порождают монады.

Льюис Клод заселяет монадами кристаллическую решётку
своей Архитектуры.

Тьма существует снаружи.

Внутри монад – эмоции.

Монады ничего не знают о Тьме.

Кристаллическая решётка темноты происходит из тела
Льюиса Клодта.

Лола – часть темноты.

Тотор и Тимка – тоже часть темноты.

Всё – часть темноты.

Эфир заполняет пространство между пикселами.

Грани пиксел – темнота.

Внутри пиксел – темнота.

Монады состоят из пиксел.

О пикселах не знает никто.

Мир состоит из пиксел.

Всё спрессовано внутри кристаллической решётки
железобетона.

Архитектор Льюис Клодт закрыл глаза.

Красная линия осталась перед взором его.

Льюис Клодт состоит из пиксел.

Чтобы увидеть Свет надо осознать Эфир.

Эфир – есть Мысль.
****

Тотор завершил главный штрих в середине голого
розового тела грудастой куклы в руках Кинг-Конга и
оглянулся.

Булава небоскрёба за его спиной мерцает отражёнными
огнями, как чёрный выпуклый глаз паука.

Каждый пиксел – Мир в себе.

Все они отражают тьму кристаллической решётки
железобетона.

Сонный силуэт стеклянной булавы небоскрёба буравит
лоно красной бутыли городского неба.

Веко в окуляре горла бутыли закрыто.

Стальные материки Неонового Мира не спят никогда.

Тотор ослабил узел и неслышно соскользнул вниз.

Тимка рядом.

Он отдал Тимке валик и кисти и уложил тросы и сиденья.

Всё.
****

Тотор вошёл в квартиру.

Родители спят.

Тотор заглянул в комнату сестры.

Пурпурные губы Зигны возвышаются над спящей маской
её лица, как бабочка поцелуя Льюиса Клодта.

Тотор посмотрел на плакат с видом нового небоскрёба
своего кумира, висящий  над глянцевым чёрным экраном
чертёжного монитора.

Стеклянные пикселы чёрного фасада разделяют
проволоки неоновой кристаллической решётки.

На длинной чёрной шее, стиснутой кольцами падаунг* –
голова негры с пурпурной бабочкой выпуклых губ,
целующих весь Мир.

Сияющие белки огромных, острых, вздёрнутых наружными
уголками, как взмах крыл, неоновых глаз.

Выпуклые, как две матрёшки, стеклянные груди далеко
торчат острыми стрелами тёмно-пурпурных сосков.

Чёрный затылок и темя негритянки расчерчены сеткой
неоновых проборов. Каждая ячея сетки – чёрная острая
стеклянная пирамида.

По гребню головы – панк-ирокез из семи длинных
чёрных стеклянных шипов.

Нижний шип – восьмой – загнут, как рог Будды.

Плечи её скрыты в чёрном лаковом, изогнутом, как
папирусная лодка блюде, среди стеклянных фруктов.
Вот стоит зелёная груша, и ещё одна – на боку, вот
бусы— грозди чёрного винограда. Вот стеклянный
апельсин с рельефной шкурой, и пиксельный ананас с
подстриженной кроной, и жёлтый шипастый дуриан.
Водружённый на усечённую вершину чёрной стеклянной
пирамиды-подиума, бюст обрамлён частоколом
небоскрёбов далёкого сити.

За окном светает.

Тотор забылся ниц, уткнув лицо в подушку, не
раздеваясь.

Ему снится белая кристаллическая сетка на
стекло-базальтовой панк-голове небоскрёба Льюиса
Клодта. 
****

- 4 -

****
Саламбо Клер полулежит на золотой кушетке эпохи
Наполеона.

Монотонным голосом она томно выговаривает слова.

Саламбо Клер любит работать на зрителя.

Она грезит Сапфо*.

Тело её, драпированное прозрачной золотой туникой,
аппетитно белеет, изогнутое и раскрытое в фривольной
позе.

Аманда, сидя чуть в удалении за золотым овальным
столиком, то и дело бросает в её сторону загадочные
взгляды.

Аманда обнажена.

Опершись локтями на полированную золотую столешницу
с орнаментом в виде меандра, подняв вверх округлые
плечи и прогнув  длинную спину, она печатает под
диктовку стихи Саламбо. Перебирая ловкими пальчиками
на прозрачном экране планшета, Аманда не спешит. (Её
более волнует, как она выглядит.) Текст распознаётся.

Ветерок треплет тень от волнистого края просторного
белого, расшитого золотом тента.

Аманда сидит на золотом стуле с львиными лапами и
пернатым телом грифона.
Голова золотой химеры, на шее изогнутой спинки
стула, уставила выпуклости глаз своих на, слепящую
сахарной белизной, мраморную Венеру, оголяющую себя
под солнцем поверх золотой ампирной тумбы.

Иглоносые колибри глубоко проникают в нежные алые
колокольцы, цветущие по узорному краю треугольной
выпуклой, чисто выстриженной клумбы под Венерой.
Змеиный вытянуто-Энгровский* торс Аманды выдаётся
над столом увесистыми грушками грудей.

Борозда разделяет вдоль надвое её бесконечную,
прогнутую вперёд спину, и властвует над томными
взором белолицей Саламбо. Взгляд поэтессы медленно
ниспадает от высокого цилиндра шеи фонографистки,
меж плоских лопаток, по чрезвычайно тонкой пояснице
и по выпуклому с ямочками трину отставленного
крестца, вплоть до глубокой впадины в опрокинутом
«сердце» её широкого загорелого крупа, покрытого
горящими на солнце золотыми ворсинками.

Клер замолкает на полуслове и медленно откидывается
на золотой завиток подлокотника. Учащённое дыхание
угадывается в волнах её длинного выпуклого живота.

Саламбо, поддавшись сиюминутной волне, обнажается
снизу, томно приподняв занавес прозрачной золотой
туники.

Посреди раскинутых в стороны белоснежных бёдер
блестит влагой её расцветший, как поцелуй, пурпурной
цветок.

Клер чуть слышно щёлкает пальцами.

Чуткая Аманда, не заставит себя ждать.

Бесшумно вспорхнув с золотого грифона, она
опускается на колени и припадает губами к раскрытым
лепесткам Саламбо.

Колибри вспархивают кольцом над чисто выбритой
выпуклостью клумбы, осеняя дрожью крылышек апофеоз
Венеры.

Мелодичные переливы музыки, сладостной, как вздохи
любовниц, вернут их из далёкого забытья. Звонит
телефон.

Саламбо касается тонкими пальцами браслета, и,
прослушав приветствие, произнесённое низким,
бархатным тембром, еле заметным кивком головы
приказывает Аманде продолжать.

Она в упоении запрокидывает голову, низвергнув на
каменные плиты тяжёлые волны золотых прядей и подняв
к небу беломраморные с голубыми прожилками купола
грудей.

Живот её дрожит и дыбится под уколами быстрых
коготков Аманды. Слова Клер звучат ровно и
мелодично, как переборы арфы.
 
– Я готова принять его. Прикажите накрыть в
лазуритовой столовой. – Саламбо Клер, обхватила
Аманду, за покрытую золотыми ворсинками загорелую
шею и втянула наложницу поверх себя.
 
Повинуясь и оставив розу Клер, воздвигнувшись из-под
межножья её, и изогнувшись Саламбо, как небосвод,
Аманда-Нут* шагает серединой к середине госпожи, и
оседлав, и воссоединившись, откидывается
томно-делово на завиток подлокотника напротив.

«Меж ног сомкнувшись лепестками губ, срослись тела.
 
По змеетелому тянитолкаю прокатывают волны
наслажденья.

Смешались запахи эфирных соков.»
****

Загорелый и поджарый, весь в белом Льюис Клодт вошёл
в золотой холл со стороны верхнего регулярного сада.

Дворецкий, высокий и сучковатый, как еловая щепа,
указал путь на изогнутую овалом лестницу, ведущую
вниз; и, распахнув там прозрачные, как стрекозиные
крылья створки, провёл его через террасу, меж
лабиринтов и партеров сада, скульптур и чаш фонтанов
к лёгкому золоченому павильону, драпированному
изнутри лазуритовым штофом. Сюда, – в открытую со
всех сторон овальную столовую, – блюда подают на
лифте сразу в центр овального расписанного золотом
стола.

Саламбо Клер безмолвно изучает гостя.

Взгляд её подобен взору Медузы Горгоны.

Полуприкрытые белые веки придают её тонким чертам
мраморную монументальность.

На мгновение Льюис Клодт каменеет.

В мыслях он с вожделением трогает её повсюду.

И тут она оживает, кивком приветствует гостя, и чуть
заметным жестом приказывает сесть на другой стороне
овала.

Расколдованный Льюис Клодт, оседает.

Коснувшись единственного золотого кресла, по
диагонали от Саламбо Клер, он, вновь очнувшись от
своих мысленных претензий на её изгибы,
облокачивается с достоинством и раскованно.

Внешность его невозмутима.

Он знает о Саламбо Клер всё.

Они управляют Миром.

Он владеет мыслью, она – золотой плотью.

Одно без другого – ничто.

Мысль оплодотворяет плоть.

Прикосновения излишни.

– Я хочу иметь в своей коллекции ваше творение. –
Она начинает.

Прибыльность не интересует меня.

Вы сотворите здание, для притяжения внимания города,
и наполните его всем необходимым для искушённого
пользователя. – Она замолкает. Звук остаётся в тишине.

Льюис Клодт, не проронив не слова, величаво внимает
чему-то свыше.

– Этому миру не достаёт чувства.

Привнесите его!

Я хочу, чтобы здание олицетворяло наивысшую
романтичность. Выберите и купите подходящий участок.

Моё приобретение должно быть видно отовсюду. Я хочу
властвовать над всеми в этом городе посредством
апофеоза чувств. – Она опять замолкает, наслаждаясь
полнотой предвидения.

– Вы свободны!

Льюис Клодт встал и поклонился.

Она вытянула руку, и он поцеловал её тонкие пальцы.

– Благодарю. Вы безупречно кратки! Мне всё предельно
ясно. – Клодт блеснул базальтовым взглядом.

Его каменное лицо озарилось светом эфира.

Он видит Чёрную голову, целующую Мир в папирусной
лодке на стеклянно-базальтовой усечённой пирамиде
постамента. Её окружают далёкие небоскрёбы Сити.

Саламбо Клер ждала этой вспышки вдохновения.

Она кивнула.

Складки тонкого прозрачного платья, стянутого
золотой лентой под островерхими грудями, изящно
драпируют тело. Безупречна белая щиколотка с
голубыми прожилками в высоком разрезе золотого
подола.

Льюис Клодт забрал с собой аромат её силы.

Саламбо Клер проводила его взглядом.

Всё – в прошлом.
****
 
- 5 -

****
Тотор Луст, одетый в безупречно чёрный, бархатный,
отливающий серебром костюм, вошёл в просторную залу
центрального здания «Тотор инкорпорэйтед».

Сегодня он встречает свой золотой юбилей. Пятьдесят
лет – много или мало?

Он подтянут, быстр, и слегка небрежен в движениях.

Насмешливый и проницательный взгляд его карих глаз
цепко отмечает перемены.

Вот по чёрному мрамору стен пробежала тонкая сеть
золотых тяг.

В высоком многоуровневом холле небоскрёба замерли
тысячи выпуклых золотых точек.

Золотые шарниры образуют структуру.

Узнаваемые контуры летящей формы напоминают его
лучшее здание, вернее, – комплекс зданий.
Горизонтальный небоскрёб Тотора Луста известен всему
миру.

Полированные золотые поверхности сотен шаров,
вбирают и дробят окружающий мир.

В каждом есть он – Тотор Луст – основатель
строительной империи.

Да! Сегодня отдел дизайна превзошёл сам себя.

Но не его!

Он создал всё вокруг.

Множество производств – цепь воплощений его
Скульптурной Архитектуры.

Тотор входит в золотой шар лифта.

Мир сдвигается и возносит его над золотым множеством.

В чёрном глянце мраморного пола внизу вселенная
Тотора Луста удваивается, множится, мельтешит и
исчезает…

Сменяются перспективы железобетонных уровней.

Тотор достигает наивысшего.

– Адьёс, Тотор!
 
– Адьёс, лифт!

Его встречают обнажённые жрицы, покрытые золотой
пудрой, со стрекозиными крылышками за спиной. Они
бесшумно распахивают, анодированные золотом, тонкие
стеклянные створки, напоминающие крылья бабочки. Он
вступает в мир просторной приёмной перед своим
кабинетом.

Неподвижная Анна-привратница в идеальном, невесомом
золотом костюме из тонкой, прозрачной сети, смущённо
улыбается ему над стойкой из чёрного мрамора с
золотым кантом по торцу столешницы.

Он одобрительно кивает.

Груди Анны вздрагивают вслед за её душой.

Анна указывает на нечто за его спиной. Тотор Луст
оборачивается.  Золотые жрицы, раскинув руки, держат
распахнутыми створки крыльев двери-бабочки.

Тотор видит, как бесшумно разлетается в стороны
золотой взрыв под тёмным стеклом купола холла
небоскрёба.

Первый, второй, третий, четвёртый, пятый… –
пятьдесят золотых шаровидных цветков один за одним
бесшумно лопаются, разлетаясь из центров лучами
золотых линий, и, застыв на мгновение, медленно
опадают вниз, мерцая мельчайшей золотой пыльцой.

Десятки, сотни красиво одетых людей вытекают из
множества золотых дверей в стене из чёрного стекла
наивысшего уровня здания «Тотор инкорпорейтед».

Он приветствует их.

Они приветствуют Основателя.
***

Тьма – внутри пиксел.

Монады не знают о тьме.

Они смотрят в эфир меж тьмы зёрен кристаллической
решётки железобетона.

Тотор управляет тьмой и эфиром посредством
безупречного рисунка.
 
Пересечения волн рождают импульсы.

Он шлёт золотую пыльцу идей сквозь кристаллическую
решётку, сквозь медленно летящие глыбы планет и
астероидов через космос своего Мира.

Я люблю смотреть в высь.

Там, за горлом бутыли небосвода, за неоновой
планетой со стальными континентами, за пылью
звёздных скоплений – мгла.

Я люблю держать на ладонях бесконечную темноту.

Где-то на одной из звёздных пылинок Тотор Луст вышел
на верхний уровень своего небоскрёба.

– Привет, Тотор!

– Привет, Далёкий Неоновый Глаз!
****
 

- 6 –

****
Зигмунд Фрай лежит в кресле перед прозрачным окном
своего монитора.

Блестящая хромом полусфера с массажными датчиками
охватывает его гладкий череп, как шар сустава.
Коленчатый манипулятор над спинкой кресла держит за
макушку зеркальный шлем-полусферу.

Щиток перед его глазами сканирует обратные импульсы
сетчатки.

Зигмунд Фрай создаёт объёмный мир. Он отпускает
ощущение рождающегося человека каждую минуту.

Человек живёт и умирает, оставляя потоки импульсов о
своих новых представлениях обо всём вокруг, о
родственниках, о друзьях, о любви…

Зигмунд Фрай любит сновидеть невиданных животных и
архитектуру.

Среди людей любимое его творение – архитектор Льюис
Клодт.

Это Зигмунд выдумывает для него дома. Льюис Клодт –
плод его мысли.

Но Льюис Клодт состарился и почивает на лаврах. Ему
нравится давать пространные интервью о своих
устричных фермах, о сексе с молодой женой на
островах и о билетах на полёт в космос.

Теперь Зигмунд Фрай всё больше занят обновлённым
Тотором Лустом.

Новый Архитектор созревает к пятидесяти.
****

Тотор Луст спит в одежде лицом вниз. Он нарисовал
Кинг-Конга на стене перед офисом Принца. Принц –
местный авторитет.

Тотор Луст ненавидит Принца.

Тотор любит свою сестру Зигну. Когда-нибудь он
спасёт её, как Кинг-Конг.

Он станет сильнее всех.

Он рисует не хуже Льюиса Клодта, а управлять этим
миром он будет ещё лучше.
****

Зигмунд Фрай отключает визуализатор и откидывает
шлем на рычаге.

Мир в его глазах течёт и переливается, как
зеркальная ртуть.

Усталый, он вошёл в спальню шаркающей походкой,
распростёрся и через мгновение уснул на своей
постели лицом в низ, как Тотор Луст – на своей.

Им снится Архитектура…
****

– Мне нравится отрешённая креативность Зигмунда, его
чувственность и глубина погружения. – Лола
отделяется от Зигмунда Фрая и выходит в тьму окна.

Она дробится в невесомости мысли на тысячу золотых
шаров, и они разлетаются всё дальше, взрываясь
бесшумно и опадая золотой пыльцой.

В окуляре сизой бутыли неба только что моргнул
неоновый глаз.
****


ПРИМЕЧАНИЯ:
стр. 10.   Падаунг. (Кольца падаунг) — народ группы
каренов, проживающий в Мьянмe, на северо-западе
штата Кая, на севере штата Карен и на юго-западе
штата Шан, а также Таиланде. Говорят на языке каян
(падаунг) каренской ветви тибето-бирманской языковой
семьи. Численность свыше 50 тысяч человек.

      Женщины падаунг, начиная примерно с
пятилетнего возраста, носят на шее медные кольца
(точнее спирали из прута толщиной около одного
сантиметра, производящие впечатление колец), которые
устанавливаются местными женщинами, имеющими должную
квалификацию. Постепенно количество колец (вернее
оборотов спирали) увеличивается, что приводит к
эффекту «вытягивания шеи», поэтому туристы называют
их женщинами-жирафами. У взрослой женщины количество
колец может достигать пары десятков, а их вес —
четырёх-пяти килограммов.

Стр. 11. Сапфо (примечание на странице…) – Сафо
Митиленская около 630 года до н. э., о-в Лесбос —
572/570 до н. э.) — древнегреческая поэтесса и
музыкант, автор монодической мелики (песенной
лирики).

Стр. 11. Жан Огю;ст Доминик Энгр (фр. Jean Auguste
Dominique Ingres; 1780—1867) — французский художник,
живописец и график.

Стр. 11. Нут* – древнеегипетская богиня неба, дочь
Шу и Тефнут, сестра и жена Геба и мать Осириса,
Исиды, Сета и Нефтиды.
 


 
# Антон_Талан_Архитектор
# Магия_Архитектуры_Антона_Талана
# Anton.Tajlan.Art