О статье В. Суркова через год

«Иллюзия – это обман чувств, нечто кажущееся, т.е. искаженное восприятие реальности существующего объекта или явления, допускающее неоднозначную интерпретацию» (Википедия).
В самом начале статьи «Долгое государство Путина» ее автор, известный политический деятель Владислав Сурков предлагает читателю избавиться от главной, как ему кажется, иллюзии: «Иллюзия выбора является важнейшей из иллюзий, коронным трюком западного образа жизни вообще и западной демократии в частности». И с этим утверждением не поспоришь, разве, что с оговоркой, что и в истории современной России были подобные трюки, например, президентские выборы 1996 года. Но, по словам автора, русский народ отказался «от этой иллюзии в пользу реализма предопределенности. То есть, если понимать буквально, то результат любых выборов (президентских, парламентских, губернаторских) предопределен, а избиратели «отбывают номер», создают видимость, соблюдают формальность. Когда-то СССР обвиняли в том, что там проходят «выборы без выборов» и победа единственного кандидата от блока коммунистов и беспартийных заранее предопределена. Иными словами мы вернулись к советскому статус-кво. Если это так, то, я полагаю, что многие граждане России приветствуют такое положение дел.

Далее автор утверждает, что сегодня государственное строительство направляется не «импортированными химерами», а «логикой исторических процессов» и «искусством возможного». Если это так, то это прекрасно! На примере того же СССР можно посмотреть, как государство справлялось с враждебным буржуазным окружением, как оно выиграло войну. «Логика исторических процессов» подсказывает – путем коллективизации, индустриализации и мобилизации всех ресурсов. Перед войной в СССР была построена мобилизационная экономика. Если статья Суркова – это призыв к дискуссии о возможности и своевременности перехода к мобилизационной модели экономики, то это здравое и своевременное предложение.

Далее в статье поднимается вопрос о роли России, отведенной в мировой истории. Опять же, на примере СССР «нескромная роль» (выражение автора) и предопределенный ей «непростой характер государственности» были в том, чтобы на практике реализовать коммунистическую идею и показать всему миру возможность построения нового общества без эксплуатации человека человеком, без частной собственности на средства производства. Это (по крайней мере, в теории) давало возможность справедливого распределения общественного продукта, гарантировало всеобщую занятость, бесплатные медицину, образование, жилье. Можно спорить насколько эта цель была реализована, но то, что существование такого государства подняло планку и заставило окружающие его капиталистические страны существенно поднять социальные стандарты – это исторический факт. В статье говорится о «нескромной роли», отведенной современной России в мировой истории, но не говорится какова она. Возможно, это тоже предложение к дискуссии…

Требует более подробного разъяснения тезис о «четырех основных моделях государства», ведь до Ивана III оно также существовало. Понятно, что это отдельная тема и в рамках данной статьи ее не раскрыть. Но, хотелось бы обратить внимание на допущенную неточность. Правильнее было бы говорить не о «государстве Ленина», а о «государстве Сталина», так как при Ленине (уже больном и недееспособном) СССР просуществовал всего год с небольшим. Сталин же, по словам Черчилля, принял его с сохой, а оставил с атомной бомбой. Можно, конечно, спорить о черчилевской речи, но с сутью этого высказывания никто не поспорит. 

Автор отмечает «государство Путина», как «одну из четырех основных моделей» российского государства и прогнозирует, что «и через много лет Россия все еще будет государством Путина». Исходя из этого, Сурков говорит о необходимости осознания и осмысления «путинизма, как идеологии будущего». При этом он замечает, что «настоящий Путин едва ли является путинистом, так же, как, например, Маркс не марксист». Эта сложная словесная конструкция выражает тривиальную мысль о том, что создатель идеологии и его последователь – это разные люди. А Маркс не был марксистом, он был младогегельянцем. Говорить же о «путинистах» можно только при наличии «учения Путина». А таковое на сегодня есть? Если да, то нужен первоисточник. По мнению автора статьи «осознание и осмысление путинизма, как идеологии будущего» необходимо «для возможности трансляции его методов и подходов в предстоящем времени». Опять же, если речь идет о методе научного познания, как, например, материалистическая диалектика (привет Гегелю), то «путинизм» должен быть сформирован наподобие марксизма. К сожалению, ссылок на первоисточники нет.

Как следует из дальнейшего текста, Сурков предлагает существующую в России политическую систему или отдельные ее элементы на экспорт. Как пишет автор «она явно имеет значительный экспортный потенциал». Опять же, возвращаясь к опыту СССР, наше государство тоже пыталось экспортировать социалистическую систему. Правда, опыт был не всегда положительным, поэтому данное предложение требует тщательной проработки и осторожности.

Есть в статье положения, которые трудно комментировать человеку непосвященному. Например, об «измененном сознании» чужеземных политиков, об ошибках в прогнозах европейских и американских экспертов, паранормальных предпочтениях электората. Констатируя факт, что «нет пророков в их отечествах» автор делает сенсационное заявление о том, что «все сегодня с ними происходящее Россия давно уже напророчила». Тут нужно было бы расшифровать подробнее, когда и как она это сделала.

Мысль о нашей приверженности к традиционным ценностям, о том, что они непреходящи, в отличие от, например, мультикультурализма или всяких гендерных извращений, о том, что новый тренд – это деглобализация, ресуверенизация и национализм – абсолютно точная! Как и вопрос к апологетам Интернета, как «неприкосновенного пространства ничем не ограниченной свободы»: «А кто мы в этой мировой паутине – пауки или мухи?». Понимание «глубинного государства», из «глубин и темнот» которого всплывают «изготовленные там для широких масс светлые миражи демократии», как «иллюзии выбора, ощущения свободы, чувства превосходства» также не вызывает никаких возражений. Свежо звучит высказывание о публичных политиках и сдерживании мерзавцев при помощи других мерзавцев. Дано точное определение системы «сдержек и противовесов», как «динамического равновесия низости, баланса жадности, гармонии плутовства». И, как следствие, от всего этого «западный житель начинает крутить головой в поисках иных образцов и способов существования».

Интересно описание того, каким видится наше государство западному обывателю. По словам автора, оно «строится целиком, всеми своими частями и проявлениями наружу», а «самые брутальные конструкции его силового каркаса идут прямо по фасаду». То есть изнанка нашего государства видна каждому его гражданину, который захочет ее рассмотреть. Отсюда и наша «бесхитростная» бюрократия, которая ничего особо не скрывает. В связи с этим следует отметить, что иногда ее открытое, бесхитростное хамство злит граждан России, и с этим нужно все же что-то делать.

То, что Россией никогда не правили купцы (за исключением, пожалуй, Великого Новгорода, где они играли значительную роль) – это чистая правда. И то, что в борьбе за удержание «огромных, неоднородных пространств» военно-политические функции государства важнейшие и решающие – это тоже верно. И то, что «имманентное свойство любого государства – быть орудием защиты и нападения» ни у одного более или менее образованного человека не вызывает сомнения.

Одним из самых интересных и неоднозначных мест статьи Суркова является описание «глубинного народа» России. Автор начинает его с утверждения, что «глубинного государства в России нет, оно все на виду, зато есть глубинный народ». Причем «глубинный народ» существует отдельно от так называемой «элиты», которая «век за веком активно вовлекает народ в некоторые свои мероприятия – партийные собрания, войны, выборы, экономические эксперименты». Т.е. получается, что «элита» и «глубинный народ» - это две несмешивающиеся жидкости, это «мухи отдельно, а котлеты отдельно». Слова «на глянцевой поверхности блистает элита» можно понимать как то, что элита – это жидкая фаза, которая плавает сверху, а «глубинный народ» - более плотная фаза, находящаяся внизу. ТО, что плавает сверху, вызывает определенные ассоциации, и не всегда это сливки. Хотя политкорректный Тургенев в «Отцах и детях» высказался об элите: «Если сливки плохи, то, каково же молоко?» Молоко представляет собой эмульсию, где «элита», представляющая собой дисперсную фазу, сначала распределена в «глубинном народе» (дисперсной фазе), а потом сепарируется и всплывает на поверхность и отсвечивает глянцевым жирком. И погрузить ее обратно в народ можно только путем хорошего взбалтывания и перемешивания. Нечто подобное практиковал товарищ Сталин.

Говорит Сурков о полном непонимании «элитой» «глубинного народа» следующее: «Понимание кто он, что думает и чего хочет, часто приходит внезапно и поздно, и не к тем, кто может что-то сделать». Развивая его мысль, можно сказать, что это практически неизбежно приводит к бунтам и революциям. Отсюда сам собой возникает вопрос – зачем народу такая «элита»?

Вопрос о том, кто есть «глубинный народ» остается открытым, если не сказать риторическим. На него автор отвечает фразой: «Редкие обществоведы возьмутся точно определить». Но как раз этот вопрос требует тщательного изучения и однозначного ответа. Не зная с чем имеешь дело, невозможно этим ни управлять, ни прогнозировать его поведение, ни делать фундаментом для какой-либо прочной и долговечной конструкции. Здесь недостаточно тютчевской поэтической констатации: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Ясности не вносят и туманные рассуждения о «супермассе» «глубинного народа», которая создает «непреодолимую силу культурной гравитации» и «притягивает к земле (родной земле) элиту». Это красивые, витиеватые слова, лишенные, к сожалению, конкретики. 

То же самое можно сказать и об утверждении, что «начать в России можно с чего угодно – с консерватизма, с социализма, с либерализма, но заканчивать придется приблизительно одним и тем же. То есть тем, что, собственно, есть». Ответа на вопрос о том, что у нас, собственно, есть, в данной статье нет. Исходя из вышесказанного, мы находимся в том же положении, что и СССР в 1983 году, когда Ю. Андропов произнес свою известную фразу: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общества, в котором живем и трудимся». А через 8 лет не стало той страны и того общества, в котором мы жили и трудились. Поэтому вопрос о том, что у нас в России сейчас есть отнюдь не праздный и требует понятного и недвусмысленного ответа.

В своей статье автор указывает на главные достоинства президента России Владимира Владимировича Путина: «умение слышать и понимать народ, видеть его насквозь, на всю глубину и действовать сообразно». Только почему-то эти качества Путина – президента он проецирует на все государство в целом и называет их «уникальным и главным достоинством государства Путина». Выглядит это некрасиво и нескромно, как будто все государство, его чиновники и бюрократия проецируют на себя личные достоинства президента Путина. Как будто они хотят примазаться к его имени. Нет, господа хорошие! Вы – не коллективный Путин, и попытка прикрываться его авторитетом аморальна! Отсюда и еще один, как мне кажется, ложный посыл. Присваивая личные достоинства президента Путина всему государственному аппарату, автор делает вывод о том, что государство «адекватно народу, попутно ему, а, значит, не подвержено разрушительным перегрузкам от встречных течений истории». А из этого делается еще один -«попутности» государства народу, хочется обратить внимание на нелогичность формулы «адекватен, попутен – следовательно, эффективен и долговечен». Это выражение выглядит как аллюзия ленинского – «учение Маркса всесильно, потому, что оно верно». Такое можно принять только как догму (хотя, возможно, автор специально ввел эту формулу, так как далее в статье он затрагивает вопрос доверия). 

Рассуждая об институтах государства, Сурков утверждает, что «в новой системе все институты подчинены основной задаче – доверительному общению и взаимодействию верховного правителя с гражданами. Различные ветви власти сходятся к личности лидера, считаясь ценностью не сами по себе, а лишь в той степени, в какой обеспечивают с ним связь». Если это так, то тогда непонятно зачем существуют эти ветви власти. Автор предполагает, что лишь для декорации и создания видимости, что все «как у всех». Не слишком ли дорого обходятся налогоплательщику такие декорации? Государственная дума, сенаторы, верховный, арбитражный, апелляционный суды, министерства? Ведь в них задействованы сотни тысяч людей, которые считают себя нужными государству и получают из бюджета за свои труды зарплаты и государственные пенсии. Эта «выходная одежда» (как называет автор эти институты) слишком дорогая. Может одеваться попроще? Автор, сам того не замечая, нарывается на противоречие, а «адекватно» ли и «попутно» ли такое государство «глубинному народу»? Ниже он сам признает, что «по существу же общество доверяет только первому лицу». Как говорится «приплыли»! Но автор тут же спешит поправить сам себя и говорит, что нельзя все сводить к «вере в доброго царя», а «глубинный народ… едва ли считает добродушие царским достоинством». Сурков вводит понятие «правильного правителя», подкрепляя его цитатой высказывания Эйнштейна о Боге: «Изощрен, но не злонамерен».

Итак, современная модель российского государства видится Суркову такой: внизу «глубинный народ», наверху «отсвечивающая глянцем» элита, которые связаны между собой декоративными институтами и с «правильным правителем» во главе, который к тому же может общаться напрямую с народом, так как он «адекватен» и «попутен» ему. О том, на чем держится эта модель, он говорит следующее: «Современная модель русского государства начинается на доверии и на доверии держится». Для русского человека, для «глубинного народа» естественной была бы «вера», но не «доверие». Русским девизом было: «За Веру, Царя и Отечество». «Доверие» является основой «доверительного общества», т.е. «траста» (trust – по-английски означает «доверять»). Сегодня распространенным стало выражение «кредит доверия». Но не надо путать «веру» с «доверием», которое можно дать «в кредит». «Глубинный народ» - не ростовщик, в кредит не дает! Доверие, как доверенность, доверитель может дать, а может и отобрать. Это то, что ему принадлежит и то, чем он распоряжается. Но верой распорядиться нельзя, она дается свыше, как истина, через откровение. Доверия можно лишить при помощи фейковых новостей и искусственно созданных экономических и политических катаклизмов. А вот лишить веры такими приемчиками невозможно! «Вера в доброго царя» - это не «пресловутая» тема и не упрощение, это то, что имманентно присуще «глубинному народу», так как происходит из его этики и морали.

И, наконец, в заключение, хотелось бы надеяться, что статья В. Суркова – это не законченная концепция, не провокация, а приглашение к широкой дискуссии о будущем России. Для ее начала хотелось бы предложить три вопроса:
1. В чем состоит «нескромная роль» России.
2. Что такое «глубинный народ» (дать научное определение).
3. Может ли мораль и этика заменить идеологию.   
   
19.02.2019 г.