Хроническая Пандемия

Первый приступ случился, когда я шёл на работу. В деловом костюме с кожаным портфелем, как раз для важных документов, недавно приобретённым с рук через одно мобильных приложений для продажи старого хлама.

Я уверенным шагом шёл по тротуару, как вдруг свалился на асфальт.

Я так точно помню этот портфельчик. Потому что он мне очень понравился. И в тот день я как какая-то тупая блондинка, вышедшая с новой сумочкой, таскался с ним по городу. А когда случился приступ, я его случайно откинул от себя. И потерял.

У меня резко закололо в груди. Это не было похоже на сердечный приступ. Хотя в панике по первой я подумал о нём.

В меня будто вонзили тысячу ножей. И всё в грудь. Я не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Точнее мог. Но совсем чуть-чуть. Испытывая при этом боль куда меньше, чем если вздохнуть полной грудью.

Люди проходили мимо. Они понимали, что мне нужна помощь, но у них были более важные дела, чем спасать очередного с приступом. Но я знал, что делать в подобной ситуации.

Я достал телефон и позвонил по номеру горячей линии. Специальная функция, разработанная правительством. Звонишь и тебя не переводят на оператора, а сразу определяют твоё местонахождение и отправляют реанимационную бригаду. Но это только в случае данного приступа.

Я так и продолжил сидеть на асфальте, держась за грудь. Сердце билось в истерике. В тот момент я чуть ли не считал каждый удар. Эти две минуты, что я ждал прибытия реанимации, были самыми долгими в моей жизни.

Вскоре, когда меня уже положили в карету скорой помощи, я потерял сознание и очнулся уже в больнице.

— Это первый случай приступа? — спросил меня доктор.

— Да. До этого всегда были боли в груди. Но приступов — нет.

— Боли какого характера?

— На уровне солнечного сплетения. В рёбрах. Постоянный кашель.

— Какой?

— В смысле?

— Мокрый, сухой?

— Не знаю. Что-то между. Он как бы отхаркивался, но с трудом. Не знаю, как объяснить.

— Я понял.

Затем доктор что-то записал в амбулаторной карте и дал её мне, ничего не сказав.

— И что мне делать? — спросил я.

— Отнесите в регистратуру.

— Понял, а по здоровью? Пить что-нибудь? Или какие-нибудь упражнения.

— Ничего, — ответил врач. — Сейчас даже дети все с хронической тяжёлой бронхиальной астмой. Нет лекарств, которые помогут Вам избавиться от болезни. А всё, что может помочь Вам ослабить симптомы, в общем доступе, отпускается без рецепта в любой аптеке города.

— Ладно, спасибо, доктор.

— Да не за что. Берегите себя. И купите лучше на всякий случай ингалятор. Специально. Фармацевты знают.

Вернувшись домой, я первым делом позвонил маме.

— Привет, мам.

— Ну наконец-то! Я вообще-то волнуюсь!

— Мам, успокойся. У меня не было возможности позвонить до этого. Я только-только из больницы вернулось.

— Что случилось? Ты в порядке?

— Мам! Не паникуй!

— У тебя случился приступ?

— Да. Но ничего страшного.

— Знаю я. Все вокруг помирают от этой штуки, а ты говоришь, ничего страшного?

— Мам. Сейчас то уже всё хорошо. Беспокоиться не о чем.

— Ладно. Ты когда зайдёшь?

— У меня сейчас больничный.

— Как полагается? На две недели?

— Не знаю. Ты же понимаешь специфику моей работы. Мне никак нельзя на долго покидать рабочее место.

— И что? Это же не обычный случай.

— Так или иначе, я имею только то, что мне предлагают. Но думаю, что неделя у меня есть. Так что зайду на днях.

Я пришёл к маме уже на следующий день. Вместе с женой. Она перенесла свой первый приступ в пятнадцать лет. Через пару часов после того, как лишилась девственности.

Я всего один раз видел такое. Лет в шестнадцать. Когда дружил с одной девочкой из параллели. Она оказалась девственницей. Что было для меня сюрпризом, учитывая её поведение. Мы по дружбе договорились оказать взаимную услугу. Помогали друг другу, пока у моей девушки были месячные, дела или она была в отъезде, и пока её парень боялся попасть под статью за совращение несовершеннолетних. Я оказался, скажем так, достаточно опытным, чтобы лишить её «невинности», но недостаточно опытным, чтобы оказать необходимую помощь, когда с ней произошёл приступ.

Мама очень любила мою жену. Как свекровь, она никогда не проявляла негатива, как это бывает в стереотипах. Каждый раз, как мы приходили в гости, она накрывала богатый на блюда стол. Откармливала как бабушки своих любимых внучат.

— Я рада, что у тебя всё хорошо, — сказала она. — Многие очень тяжело переживают свой первый приступ. Я помню, со мной случилось это прямо на работе. Я то время работала на одном пищевом предприятии. А я же с большими острыми ножами работала. То есть мало того, что я дышать не могу, я ещё из-за всего этого случайно полоснула себе руку. А руки у меня, сам знаешь, такие, мечта наркомана.

— Мам, давай не будем за столом.

— А что? Ты же не брезгливый, как и я.

— Да не в этом же дело.

— А говорят, что девушки обычно первый приступ испытывают во время лишения девственности, — сказала жена. — У меня так было, по крайней мере.

— Да, милая моя. Но только если ты делаешь это вовремя. Как многие девушки. Не раньше четырнадцати и не позже тридцати. У меня так получилось, что я лишилась своей слишком рано.

Жена обомлела.

— Нет. Ничего такого, о чём ты могла бы подумать. Врачебная ошибка. В очень раннем возрасте.

— Господи! — крикнул я. — Любимые мои женщины. Я ем. Пожалуйста, давайте не будем о... физиологии.

— Хорошо, сыночек. Слушай, я давно хотела съездить к родителям своим.

— Так в чём проблема?

— Ну, понимаешь. Не знаю, как сказать. Боюсь что ли. Ну да. Да. Я боюсь. Можно и так сказать. Не хотелось бы одной ехать.

— Так давайте вместе поедем, — сказала жена.

— Да, было бы здорово.

— А почему боишься? — спросил я.

— Не знаю. Больно. Все эти воспоминания. Это всё лишь нахлынет на меня чувство одиночества. Поэтому не хотелось бы в этот момент быть одной.

— Хорошо. Мы поедем с тобой.

В тот год, когда случилась вспышка вируса, за пару лет мир потерял всех стариков. Кто-то потерял бабушек и дедушек. Кто-то потерял своих родителей.

Я был слишком мал, когда всё случилось. К 2020 году мне было всего два года. Поэтому не помню родителей моей мамы. Всё случилось внезапно. Вирус слишком быстро распространялся. Самым большим потрясением для мамы была смерть моего отца. В считанные месяцы она потеряла не только родителей, но и мужа. У неё остался только я.

Они были похоронены на разных кладбищах. Родственники отца настояли на том, чтобы он был похоронен вместе со своими родителями, уже покойными к моменту вспышки вируса. Поэтому обычно мама проводила поминки раз в полгода. Сначала своих родителей, потом моего отца. Единовременно всё делать было тяжело. Морально тяжело.

На этом кладбище у моей жены были похоронены её родственники. Поэтому мы решили ненадолго разделиться.

— Вот твои бабушка и дедушка, — сказала мне мама.

Мы сели за покосившийся металлический столик. Накрыли скатерть и разложили огурчики, колбаску и водку. Я всю свою жизнь терпеть не мог все эти кладбищенские традиции. Но мама всегда имеет право на исключение.

— Ты их, конечно, не помнишь, — сказала она.

— Нет, помню, но всего пару эпизодов из жизни. Я их помню куда лучше, чем отца.

— Твой папа в то время много работал. Очень много работал. Поэтому ты его почти не видел. Да как и я. Всё время будто бы стремился заработать все деньги мира. У него было две работы, вечно какая-то халтура и ещё успевал заниматься предпринимательством.

— Предпринимательством?

— Да так, по мелочи. Скупал и перепродавал всякое.

— Что? Автомобили?

— Нет. Чаще всего телефоны. Он разбирался в технике. Может, стал бы айтишником, да пьянка и лень не позволяли. Но в качестве дополнительного заработка всегда покупал по дешёвке поломанные телефоны и перепрошивал их. В результате продавая их ниже рыночной цены, он всё равно получал раза в четыре больше, чем потратил.

— Почему не перешёл полностью на это?

— Это же не стабильный заработок. Может, если бы не работал столько, не умер бы. Если столько трудиться, немудрено испортить иммунитет. Особенно если ты самоуверенный дурак. Вечно ходил без шапки и шарфа. Только тонкое пальто. Это при нашей то уральской погоде.

— Да. Дурак был.

— Да и работы то такие были. Офис и общепит.

Мы выпили по одной.

— А что помнишь о бабушке с дедушкой? — спросила мама.

— О бабушке почти ничего не помню. Помню хорошо, как дед меня лупил постоянно, когда я дурака включал.

Мама посмеялась.

— Да, я помню это, — сказала мама. — Вообще не жалел. Мы с бабкой потом ругали его постоянно. А он лишь пожимал плечами, говорил, все нервы выпил, сволочёнок.

Я посмеялся. И вдруг у меня всё сдавило в груди слева.

— Сынок, ты чего? — спросила мама.

— Дышать. Тяжело.

Мама достала из своей сумки ингалятор и дала его мне. Я помахал рукой ей, как бы отказываясь, просто потому что не знал, как им воспользоваться. Тысячу раз видел, как это делают другие, но не представлял, как оно на самом деле.

— Просто вдыхай, — сказал она и прыснула лекарство мне в рот. — Ну что? Полегче?

— Вроде бы.

— У тебя после приступа не было ещё болей?

— Нет.

— Тогда понятно.

— Что понятно?

— Почему ты такой напуганный был. Привыкай. В первую очередь привыкай носить с собой ингалятор. На, возьми мой.

— Нет, не надо. Куплю сам.

— Бери, говорю. У меня с собой всегда несколько. На всякий случай. Вдруг какой не сработает. Вдруг кому на улице плохо станет. Так надёжней. Купит он. Знаю, что купишь. Вот и привыкай тоже носить с собой много.

Мы немного помолчали.

— Ты помнишь? — сказала мама.

— Мам, не надо.

— У тебя в школе в классе десятом новенький пришёл.

— Помню.

— Сам рассказывал. Ты в тот день на первой парте один сидел. Ну как обычно. Ботан же. Так называли в моё время аутсайдеров.

— Ну мам.

— А что? Я единственный человек на всей планете, кто может говорить тебе гадости в лицо. Потому что я говорю это с искренней любовью, пока другие только чтобы сделать тебе больно.

Я промолчал.

— У него не было ингалятора. И хотя он был у других, всегда лучше, когда первый приступ случается в спокойной атмосфере. Вот как ты. Просто шёл по улице, ничего не подозревая. Тут же, он новенький, никого не знает, волнуется. Возможно, был больной сморчок ещё вдобавок. Слабенький мальчик. И тут всё как навалилось. И приступ. И учительница физики дура какая-то. Как сейчас помню её. Толстая, низкая, с короткой стрижкой и этими усиками под носом. Мечта лесбиянок восьмидесятых. Отвратительно. Ничего не сделала, чтобы парня спасти. Только стрелки перевела на более компетентных. Нет, чтобы послать ученика звать на помощь, а сама спасать жизнь, она лишь убежала, оставив на произвол судьбы мальца.

— Мам. Я всё прекрасно помню.

— Это хорошо, что помнишь. Тогда тебе проще будет вспоминать этот эпизод, когда я буду в очередной раз тебе его рассказывать. Чтобы ты, мать твою...

— Ну мам!

— Что? Я твоя мать. Могу и имею право твою мать куда угодно посылать. И буду напоминать тебе каждый раз, чтобы всегда помнил, что это за дрянь такая, эта хроническая пандемия.

С течением времени приступы участились. Дважды в день боль проникала чуть ли не в самое сердце. Это в лучшем случае. У некоторых моих коллег они случались по шесть раз в день. Интересно было то, что по прошествии пары месяцев после первого приступа, они начали происходить в одно и то же время. У каждого это время было своё, но цикличность была неизменна. У меня это было три часа дня и одиннадцать часов вечера.

Работодатели чаще всего подстраивались под твой график приступов. Мы это так и называли. Пойти подышать. Ты подходил к главному и говорил, что хочешь выйти подышать. Через пару минут с тобой случалось страшное, на что остальные смотрели с безразличием, потому что это стало как в туалет сходить. Неприлично подглядывать за другими. Вот так и живём.