Как Синдбад стал мореходом

– В шорохе мышином, в скрипе половиц, медленно и чинно сходим со страниц …
– Кто это? Кто это там?
Правда, весьма странное начало для нашего повествования? Обычно это песенка- позывной звучала в «кают-компании» Клуба Знаменитых Капитанов, роль которой выполнял читальный зал одной из школ ближнего Подмосковья (о какой именно школе идёт речь мы решили сознательно скрыть, чтобы избавить её от нашествий праздных и любопытствующих лиц). Мы уже не один раз незримо присутствовали на этих собраниях, когда каждый раз что-то случалось, происходило какое-то событие, которое знаменовалось участием в нём литературных персонажей. Но в этот раз звуки песенки прозвучали под сводами каминного зала баронского дворца в Боденвердере довольно рано утром. Обычно в это время хозяин миниатюрного дворца фрайхерр (то есть, более привычно – барон) Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен изволят почивать, а это равно означает как спать, так и размышлять о былых деяниях и льстительных словах тех, кто об этих деяниях отзывается (отсюда и выражение «почивать на лаврах»). Наверное, в этот раз было второе, потому как почти сразу как зазвучала песенка барон соскочил со своей монументальной кровати и устремился в каминный зал, где встретил …
– Тартарен, это вы?
– Ну конечно же, уважаемый Карл, да ещё и Фридрих, и Иероним и прочая, прочая, как там у вас, баронов полагается.
Это действительно был Тартарен, самый неуёмный персонаж французского писателя Альфонса Доде. Вы, конечно же, узнали его. Тартарен был противоречивой натурой. Выглядел он как типичный буржуа, полный господин невысокого роста с невыразительным лицом, на котором уютно пристроился расплющенный носик, над выпуклыми тёмными глазками нависали косматенькие брови, а щёки старались занять большую часть, чем это обычно позволено, уши были прижаты к голове, а макушку свою Тартарен украшал разными уборами, от ночного колпака, до малиновой фески, которую он вывез из Алжира, куда отправлялся охотиться на львов. Плечи Тартарен были не так уж и узки, но талия … о, это язвительное слова … талия у него была шире плеч. Да она такой и должна быть! Свою талию Тартарен туго перетягивал широким кушаком, а помещал туда столько сабель, тесаков, кинжалов, маузеров, кольтов и парабеллумов, сколько ни за что не поместилось бы, если стан Тартарена сравнить с кипарисом, как это делают некоторые авторы, ищущие красивостей в своих текстах. Но зачем Тартарену таскать на себе целый арсенал? Наверное, об этом не знает и сам герой. Иногда он туманно намекает, что как-то столкнулся с тайной организацией русских нигилистов, готовившихся совершить акт. Тартарен, когда выговаривает это слово, делает большие глаза и обязательно оглядывается, положив руку на кобуру того пистолета, который оказывался под рукой. Что там у него было с этими нигилистами, он не говорит, верно на эту тему откровенничать не рекомендуется. Это слишком опасно и без пары-тройки карабинов жить дальше никак нельзя. Да, не смотря на все опасности и внешность благонамеренного буржуа, Тартарен носит в своей груди сердце льва, потому как испытывает тягу к разного рода авантюрам, да и эти авантюры тянутся к нему, как металлической мусор к магниту. То и дело Тартарен оказывается в центре похищений и заговоров и каждый раз выходит с честью из положения, которое смело можно назвать безвыходным, но не такой это человек, чтобы всё-таки не найти выхода и снова является перед нами, немного помятым, но, каждый раз – торжествующим. Это он – Тартарен! Но мы забыли сказать о том, как одевался этот во всех отношениях уважаемый месье. Когда он находился дома, Тартарен облачался в привычный тёплый халат, а на ноги напяливал тапочки, но, когда надо было выйти в свет, да и хотя бы просто выйти из дому, он проявлял фантазию. Ему хотелось воспеть о всех событиях, в которых он принимал участие, и не абы как, но самое деятельное. И всё это находило выражение в одежде. Чаще всего он натягивал на себя шаровары, достаточно широкие, чтобы в них можно было развернуться, не стягивая их. Тартарен не переносил скованностей. В этих шароварах он мог сойти за казака из Запорожской Сечи, или за турецкого янычара, что было верней, учитывая наличие высокой малиновой фески с кисточкой. Торс он перетягивал широким кушаком, но это мы уже подчеркнули. Ещё он уважал шёлковые сорочки с вышивкой, на которые мог напялить жилет, украшенный узорами, характерными для карпатских народов. Бывало, что Тартарен примерял на себя гусарский ментик, и так же изящно накидывал его на одно плечо, не только для форсу, но и потому, что иначе он не сходился на его обширной талии. Просто ментик сам по себе был хорош, и Тартарен в нём сам себе нравился. Он даже примеривался поправлять усы, которых под носом не было, просто сам мундир обязывал к некоторым характерным движениям. За всё это жители Тараскона, крошечного городка в пределах Прованса гордились своим соседом, который успел побывать едва ли не во всех странах мира и везде оставил по себе добрую славу, которая должна распространиться и на Тараскон и, своей тенью, на каждого тарасконца. Это ли не достойный повод для уважения?
Мы постарались описать Тартарена, но почти ничего не сказали про самого барона, что было бы невежливо, находясь в его доме, мало того – во дворце, пусть и не слишком большом. Когда-то давно Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен, поддавшись призывам, покинул свою Саксонию и в 1737-м году отправился в далёкую заснеженную Россию, где поступил на службу, в качестве пажа при герцоге Антоне Ульрихе, который намеривался жениться на русской принцессе Анне Леопольдовне. Женитьба произошла как планировалось, и Антон Ульрих отправился на войну с Турцией, а Мюнхгаузен оставался при нём. Антон Ульрих командовал Брауншвейгским кирасирским полком, и Мюнхгаузен получил там место корнета, а когда, в начале 1741-го года пал Бирон и Антон Ульрих сделался генералиссимусом, Мюнхгаузен поднялся до чина поручика и возглавил гренадерскую роту лейб-гвардии Преображенского полка. Неизвестно, как бы развернулась его карьера, но случился елизаветинский переворот и Мюнхгаузена стали от службы отодвигать другие фавориты. Барон старался и продержался на службе до 1750-го года и получил чин ротмистра. Но это уже была его «лебединая песня». Он взял годичный отпуск и вернулся к себе домой, в Саксонию, где женился на рижской дворянке Якобине фон Дунтен. В Россию барон уже не вернулся, окончательно перебравшись в Боденвердер, где развлекал общество, рассказывая невероятные истории, которые с ним (якобы) произошли во время службы в России. Некоторые не верили в истинность этих рассказов и над бароном насмехались. Произошло даже несколько дуэлей, но потом … рассказами барона заинтересовались разные литераторы и взялись выпустить их в виде книг. Разве можно сомневаться в том, что напечатано? Говорят ведь, что написано пером, то не вырубить топором. 22 февраля 1797- года барон фон Мюнхгаузен почил в бозе в своём доме, но …жизнь его продолжилась, уже как литературного персонажа. Таким мы его теперь видим: сухонького старичка с молодящейся внешностью, редко снимающего со своей головы паричок, присыпанный мукой. Весьма задорно торчал на лице крючковатый нос, под которым имелись – в обязательном порядке! – усы как непременная принадлежность всякого офицера. Бородка была маленькая, клочковатая, какие сравнивают с козлиной, но так говорят только за его спиной, потому как барон бдит за своей честью и в любой миг готов бросить вызов тем, кто не воздержан на язык. Что мы ещё не сказали про него? Одежда? Да, Мюнхгаузен весьма тщательно одевался, как это и положено барону, носил одежду самых фасонистых моделей, но сейчас он был облачён в то, что одевают для сна, и с его головы весьма потешно свисал колпачок, в котором он никогда не появился бы для чужого глаза. Только в этот раз он так оплошал. Осознав это, Мюнхгаузен отступил на шаг, на крошечный шажок.
– Тартарен, что привело вас ко мне в такую рань?
– Милый барон, а может я всего лишь соскучился?
Тартарен поиграл бровями, а потом вынул из-за спины пузатенькую бутылку, которую до этого момента старательно таил, прикрываясь собственным внушительным корпусом.
– Что это должно означать? – озадачился барон. – Не слишком ли рано вы предлагаете предаться радостям жизни? Для этого надо как-то настроиться, соответствовать.
– Ах, барон, – воскликнул тарасконец, взмахнув своей бутылкой так, словно это был стяг, какой водружают на захваченную у врага крепость. – Нас ждут великие дела. Вот вы говорите, что ещё слишком рано. А ведь я ещё даже и не ложился. Так что для меня это – поздно. Нет ли противоречия в этих вещах?
– Однако я не пойму вас, друг мой, – признался Мюнхгаузен.
– Постараюсь объяснить. После последнего нашего совместного собрания, ну, того самого, связанного с операцией «Скрижали», меня мучают мысли о новом путешествии. Последнее время мы всё больше занимаемся разговорами, вспоминаем о делах минувших дней …
– Но ведь так обычно и бывает, – удивился Мюнхгаузен. – Сначала мы чего-то там добиваемся, совершаем, а потом … пользуемся тем, чего достигли … если чего-то добиваемся. Вот и я сам стал знаменит на основе воспоминаний о том, что я совершил, то есть уже после всех событий.
– Гм, – задумался Тартарен, – наверное и у меня так. Но … это же скучно, сидеть на одном месте и вспоминать.
– Если ты говоришь о той бутылке, что прятал от меня за спиной … то мне надо для начала хотя бы одеться соответственно.
– Я имел в виду не совсем это, – вздохнул Тартарен. – Когда мы попали в древнюю Палестину, посмотрели на те происшествия, через какие прошли племена Израиля, у меня в душе что-то перевернулось, захотелось чего-то этакого.
– Что именно, уважаемый Тартарен?
– Я не очень этого осознаю, – признался тарасконец, – но мне кажется, что в мои паруса, внутренние паруса предвкушений подул ветер странствий.
– И ты хочешь успокоить их с помощью той бутылки, – догадался Мюнхгаузен, – которую ты прятал за спиной.
– Не совсем так, – покачал головой тарасконец, – и даже совсем не так. Это волшебное чувство предвкушений я хочу сохранить и даже поделиться им с вами, барон. Именно в вас я ощущаю родственную душу, которая рвётся куда-то в даль …
– На Луну, – подсказал барон, ухмыляясь.
– Что? – растерялся Тартарен.
– Я как вспоминал своё путешествие на Луну, где я общался с лунным жителем в лунной пустыне.
– Наверное, да. Именно про пустыню я и грезил, – признался Тартарен. – Та пустыня, где сорок лет блуждали евреи … она как-то притягивает к себе, заставляет …не знаю, как и сказать.
– Да-а, без бутылки здесь и в самом деле не разобраться. Что ж, я пойду за штопором. Заодно и переоденусь во что-то более приличное.
– Признаться, штопор я захватил тоже …
Но барон уже удалился, оставив тарасконца с бутылкой в вытянутых руках. Тартарен вздохнул и приготовился ждать. Аристократические особы, они ведь не торопятся. Зачем им это?
+ + +
– За что мы поднимем наши бокалы? – спросил барон фон Мюнхгаузен.
– За жизнь, – весьма бодро ответил Тартарен, – то есть за интересную жизнь. Появилась у меня идея, уважаемый Карл Фридрих Иероним …
– Можно просто – Карл, – позволил барон, который считал француза другом, но по старой тевтонской традиции старался оставаться внешне холодным.
– Спасибо, – кивнул тарасконец и поднял бокал с вином. – Так вот, Карл, когда мы наблюдали за евреями, путешествующими по пустыне, почувствовал я желание совершить аналогичный подвиг и побывать в пустыне. Как ты на это смотришь?
– Я? В пустыню? – пожал плечами барон. – Мы до сих пор всё больше по морям да океанам путешествовали.
– Это вы, знаменитые капитаны, – подпрыгнул в своём кресле Тартарен, – а мой Автор, Альфонс Доде, отправлял меня в берберскую пустыню, в Сахару, пусть и не в центр, но … тем не менее. Я даже поднимался в горы. То есть для меня море не самоцель. А тут я почувствовал некоторого рода ностальгию. Что ты скажешь на это?
– Не знаю, что и сказать, – признался барон. – Я как-то об этом не задумывался. А что говорят другие наши товарищи?
– Ничего они не говорят, – пожал плечами Тартарен, – хотя бы по той причине, что я у них не спрашивал. Робинзон Крузо, кажется, впал в депрессию и отправился в самоизоляцию на свой отдельный остров. Гулливер опять на своём летучем острове. Кажется, он пытается установить оттуда связь если не с Комовым, то с Горбовским, а то и с обоими вместе. Капитан Немо погрузился на океанское дно. Они поспорили с Василием Фёдоровичем о том, что находится на дне Марианской впадины. Профессор Челленджер из романа Конан Дойля «Маракотова бездна» поместил туда Атлантиду, которую сам Немо видел совсем в другом месте. Вот они этим сейчас и занимаются. А нас пригласить не соизволили.
– А молодёжь?
– Артур Грей и Дик Сэнд? – вздохнул Тартарен. – Они отмечают день рождения у Ассоль. И опять без нас.
– Получается, что мы предоставлены сами себе, – догадался барон.
– И это время надо провести так, – энергично замахал руками Тартарен, – чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитый уикенд.
– Который ты, мой любезный друг, хотел бы провести в …
– Вот именно! – едва не подскочил Тартарен. – Вот именно, что в … Знаете, барон, я всегда с завистью следил за тем, как путешествовали другие: Фритьоф Амундсен, Тур Хейердал, Фёдор Конюхов, в конце-то концов.
– Ах, дружище, – вздохнул Мюнхгаузен, – все эти путешественники были знамениты своими маршрутами, своей одержимостью, но … все они были несчастны в личной жизни. Какая супруга согласится всю жизнь стоять на берегу и с тревогой всматриваться в пустующую даль. Разве что Ида Пфайфер.
– А кто это? – удивился Тартарен. – Я не слышал о такой женщине. Она жена какого-то знаменитого путешественника?
– Нет, – заулыбался барон. – Здесь вообще получилась замечательная жизненная коллизия. Эта женщина была добропорядочной немкой. Да, у неё тоже не сложилась семейная жизнь, то есть имелся нелюбимый муж, не сложилось как-то в отношениях с детьми, а потом эта женщина, похоронив мужа, вспомнила, как когда-то ездила в Триест, чтобы подлечить больного ребёнка, где она впервые увидела море и парусные корабли в порту. Тогда она почувствовала потрясение, но не могла оторваться от ребёнка. И вот теперь она вспомнила это чувство.
– О, как я её понимаю, – воскликнул импульсивный тарасконец, в очередной раз взмахнув руками. – Сколько раз меня это волнующее чувство срывало с места, и я отправлялся … куда угодно, лишь бы не оставаться дома.
– Да, – кивнул Мюнхгаузен. – Вот и фрау Пфайфер, похоронив мужа и пристроив детей, купила билет в Константинополь и начала свой путь, который продолжался до самой смерти.
– Она, наверное, была состоятельной женщиной, – уважительно предположил тарасконец. – Я вспоминаю, сколько у меня уходило средств на каждое путешествие. Это было весьма сложно, уложиться в имеющийся бюджет.
– В этом отношении фрау Пфайфер было проще. Денег у неё не было вообще, ну, или самый минимум. Но была мечта. Там, в Константинополе она устроилось кухаркой на один корабль, так же старалась делать и дальше. Где можно, она жила бесплатно, обходилась самым минимумом, была вынослива и крайне неприхотлива во всём. За время своих путешествий она обогнула земной шар дважды и побывала в самых экзотических странах. К примеру – у людоедов на острове Суматра, где её чуть не съели. Попутно фрау Пфайфер начала делать заметки о своих впечатлениях, которые стали охотно печатать газеты. Фрау Пфайфер даже приняли в Географическое общество в Пруссии, а потом и во Франции. Это позволило предприимчивой немке посещать всё новые и новые страны.
– Молодец какая! – восхитился Тартарен. – Наверное, я бы с ней смог сдружиться и … кто его знает …
– Не думаю, друг мой, – снова усмехнулся барон. – Ида всегда отличалась несносным характером и не имела ни друзей, ни подруг. Потому её ничто не удерживала дома. И в каждой своей публикации она отмечала, насколько всё плохо устроено там, куда она приехала, сравнивала всё со своей жизнью дома и … я думаю, что она и в тебе нашла бы изъяны … хотя для меня ты, дружище, хорош таким, какой ты есть.
– Спасибо, барон. Я хочу поднять свой тост за тебя … и за прочих наших друзей … но за тебя – в первую очередь.
Какое-то время друзья отдавали дань тому вину, что принёс с собой Тартарен, перемежая их воспоминаниями о своих похождениях, былых, а порой (что греха таить) и воображаемых, но не менее красочных, а потом Тартарен вдруг вспомнил, ради чего он появился в столь ранний час.
– Я не могу сидеть, – пожаловался он своему другу барону, – меня так и подзуживает. Но я не решаюсь отправиться в одиночку … то есть хотел бы поделиться своим другом радостями нового приключения, посетив пустыню …
– Обязательно пустыню? – переспросил барон.
– А что? – вскинулся тарасконец. – У вас есть встречные  предложения.
– Ну, я не знаю, – пожал плечами Мюнхгаузен. – К примеру – Антарктида … или Северный полюс …
– Вы надо мной насмехаетесь, барон?! – задрал нос гордый тарасконец. – Помнится, мы отправились в гости к капитану Гаттерасу, по вашему, кстати, совету. И что мы там увидели?
– Что мы увидели?
– Ни-че-го! Лишь груды плавучего льда и сквозняки, развивающиеся в геометрической прогрессии. Иное дело – пустыня. Там мы хотя бы – не замёрзнем.
– Вы этого хотите? Извольте.
Почти силой Мюнхгаузен потащил за собой Тартарена, который едва успел подхватить свой объёмистый скарб (он, в отличии от фрау Пфайфер, не привык путешествовать без всего). Через несколько мгновений они оказались в библиотечной комнате, где барон выдернул из шкафа большую книгу в кожаном переплёте, открыл ей и …
+ + +
– Это мы где?
– Как – где? В пустыне, как ты и просил.
В любом транспорте есть свои преимущества и свои недостатки. Когда-то люди путешествовали пешком. Их так и называли – путники. От их глаза нельзя было что-то утаить, замаскировать. Но – это было слишком долго и утомительно. Имеется в виду – добираться до цели. Потом были лошади, повозки, как вариант – ишаки, верблюды, яки, ламы, смотря о какой стране идёт речь. Были парусные корабли, дилижансы, автомобили. Маршруты удлинялись, а скорость росла. Чем быстрее добирались до цели, тем меньше было путевых впечатлений (от виденного по пути). Но всегда были те, кого называют проводниками, гидами, чичероне. Правда, случались и свои особенности, к примеру: Иван Сусанин. Тоже ведь «проводник», но – своеобразный, бесплатный. Правда, его потом народным героем объявили. Явно не те, кому он дорогу указывал. Выехав из пункта «А», нам бы хотелось добраться до пункта «Б», к которому мы проявили интерес, скажем - это наша цель путешествия. Перемещаться, как это делают члены Клуба Знаменитых Капитанов, то есть переходя сразу, через страницы нужной книги, это и есть та телепортация, та нуль-транспортировка, о которой так восторженно, взахлёб, рассказывают фантасты. Ведь это и в самом деле здорово. Шаг! – и ты попал в самое отдалённое место, и попал мгновенно, но … Помните фильм замечательного режиссёра Георгия Данелия, где пара героев тычут пальцем (Станислава Любшина) в кнопку фантастического прибора для телепортации и – раз! – и они находятся посередине пустыни. Справа, слева, везде – барханы, а мгновение назад они находились в Москве. И что прикажете делать?!
Примерно так же получилось и у парочки наших капитанов. Барон фон Мюнхгаузен, одетый в свой камзол (даже без парика) и Тартарен очутились в пустыне. Но Тартарен – о, этот предусмотрительный человек – он стоял нагружённый всяческим снаряжением, держа его в обеих руках.
– И что мы будем здесь делать? – неуверенно спросил Тартарен.
– Главное, не поддаваться панике.
Есть такое выражение, типа шутливое, мол, не дай нам бог того, чтобы сбывались наши мечтания. Типичный пример.
– Наверное, мы поспешили, – предположил тарасконец, – немного.
– Да, уж, – легко согласился с ним барон. – Но что сделано, то уже сделано.
Со стороны пустыня выглядит довольно привлекательно. Барханы чем-то напоминают волны волнующегося моря. Они как бы зафиксировались, словно на фотографии, сделанной на память. Обычно над пустыней редко громоздятся облака, да и понятно почему. Облака получаются из тех водяных паров, что испарились с поверхности пруда, озера, реки или моря. В пустынях с водой обстоит не лучшим образом и испаряться там почти нечему. Зато бывают миражи, когда в воздухе образуются особые уплотнения, которые играют роль линз, переправляющих изображение на многие десятки километров. Но миражи встречаются не повсеместно, часто их упоминают разве что на страницах книг про путешественников. Бывают в пустыне и места, где имеется жизнь. Такие места называют оазисы. Там обязательно имеется несколько родников, питающихся т подземных рек, которые существуют даже в самых обезвоженных местах. Их называют «уэды». Считается, что в самое жаркое время эти «уэды» пересыхают. Это не совсем так, вода просто уходит и движется по подземным руслам из окаменевшей глины. В оазисах много зелени, а бывают даже целые рощи из пальм. Как правило, за оазисом ухаживает какое-либо семейство из кочующих племён берберов. Тех, кто занимается улучшением оазисов и земледелием на их основе, называют харатинами. Такое можно видеть до сих пор, но так было и тысячи лет назад.
– Какую книгу, барон, вы держали в руках?
– Кажется, это было старое издание «Тысячи и одной ночи», сделанное ещё Антуаном Галланом, французским писателем, который «открыл» миру сказки «Тысячи и одной ночи».
– Но в которую из них мы попали?
– Откуда я знаю, – пожал плечами барон, – открыл книгу, увидел, что там упоминается пустыня и … мы уже здесь.
– Спокойно, Тартарен, спокойно, сказал сам себе тарасконец, всем своим видом противореча этим словам. – Сейчас мы всё проясним. Что бы сказал мистер Холмс, окажись он здесь? О, боже, как бы я много дал, чтобы он оказался здесь!
– Но его нет.
– Вижу, потому и призываю к спокойствию. Мистер Холмс сказал бы … Да, уважаемый Карл, как давно вы открывали эту книгу?
– Буквально на днях.
– Уже лучше. И что вы читали?
– Сказку про юношу Аладдина, и про волшебную лампу.
– Ага! В таком случае мистер Холмс предположил бы, что книга открылась на тех страницах, которые открывали и – держали открытыми – какое-то время. Обычно так и бывает, что книга в таком месте и открывается.
– Выходит мы попали в Магриб?
– Что-то знакомое. Напомните, пожалуйста, барон, о чём там шла речь. Вкратце я помню, но … расскажите мне.
– Ну-у, – замялся Мюнхгаузен. – В одном из городов Китая жил парень. Его и звали Аладдин. Особой работой он себя не утруждал, а проживали они вместе с матерью те деньги, которые оставались после смерти отца. Аладдин больше пребывал в мечтаниях, фантазируя, как бы он жил, окажись он с большими деньгами. Другие считали его бездельником. Про это прослышал один злой колдун, прибывший из Магриба. А искал колдун для себя удобного человека, молодого и ловкого, но недалёкого, который выполнил бы для него весьма сложное поручение. Для этого и забрался колдун столь далеко, что не хотел допустить никаких слухов.
– Что ему было нужно? – заинтересовался Тартарен.
– Старая медная лампа, в которой был заключён джинн высокого искусства. А спрятали лампу в заколдованной пещере в самом глубоком подземелье, охраняемом заклятиями. Получалось так, что нашедший лампу должен был погибнуть с высокой вероятностью. Вот и нужен был ему недалёкий человек, способный на выполнение задания. Судьбе выпало так, что им стал Аладдин. Колдун представился его дядей, вернувшимся из долгих странствий и узнавшим, что «брат» умер. Колдун искусно изображал горе, а потом заявил, что желает обеспечить семью умершего, чтобы избавить тех от проблем. Конечно же, Аладдин был в восторге от перспектив скорого воплощения своей мечты разбогатеть. Именно это и было нужно «дяде». В ответ он просил о выполнении пустячной просьбы. Конечно, Аладдин был готов помочь. «Дядя» признался, что уезжал для того, чтобы овладеть приёмами магии. Дело в том, что он узнал об одной пещере, где хранятся сокровища погибшего царства. Самому «дяде» туда не было хода, но он надеялся на помощь «племянника», молодого, сильного и смелого, который может набрать драгоценностей столько, сколько сможет унести. Обрадованный Аладдин обещал, что то, что он вынесет, они разделят полностью. Но «дядя» от сокровищ отказался. Он сказал, что уже стал старым и почти ничего ему уже не нужно. Но там, в пещере, имеется реликвия, старая медная лампа, которая дорога, как память о погибшем царстве. Аладдин не стал задумываться, при чём здесь лампа и царство, какая между ними может быть свзь. Именно это безразличие и было нужно колдуну. Только бы получить в руки лампу, а дальше …
– Что – дальше? – Тартарену делалось всё интереснее.
– Для себя колдун решил, что Аладдин в город уже не вернётся. Если его не погубят заклятия пещеры, то это сделает он сам. Как бы ветренен не был Аладдин, но он почувствовал опасность, что исходила от «дяди». Но он сделал вид, что ни о чём не подозревает, получил от него волшебное кольцо, с помощью которого можно было проникнуть в тайную пещеру, и попал туда, набрал сокровищ и даже нашёл то, за чем его посылали: ту самую лампу. Сейчас было самое сложное: уцелеть. Оказалось, что волшебное кольцо могло помочь ему не только незаметно пробраться в пещеру, ставшую ловушкой, но и столь же незаметно выбраться из неё. Аладдин тут же кинулся домой и убедил мать бежать из дома, рассказав, что человек, назвавшийся дядей, обманщик и убийца. Сейчас у них было на что жить: те драгоценные камни, что он привёз. Они спрятались в самом отдалённом конце города, решив, что там их никто не найдёт. Но колдун был на самом деле колдуном и использовал приёмы магии, чтобы найти беглецов. Тем временем мама Аладдина случайно открыла секрет лампы, попытавшись её очистить от многолетней грязи. Явился джинн, но всё благополучно закончилось.
– А что там могло быть? – встревожился тарасконец.
– Дело в том, что джинны в арабских сказках весьма капризные создания. Они обладают высоким искусством в делах магии, но и скверным противоречивым характером. Обычных людей они считали … как бы за червей, не стоящих внимания. Колдун из Магриба считал, что с помощью колдовских приёмов он сможет подчинить себе джинна, но и то сомневался. Для этого он и нанимал «племянника», чтобы проверить на нём, каков будет нрав джинна. Но тот оказался на редкость миролюбивым. Ему даже пришёлся по нраву этот человек, который от него ничего не требовал. То есть в самом начале – ничего, а потом освоился и начал просить то одно, то другое, а потом пожелал жениться на принцессе Будрулбадур, дочери султана. Джинн этим желаниям не препятствовал и даже построил молодым роскошный дворец, лучше и богаче, чем у самого султана.
– Вот это да, – восхитился Тартарен. – Парень явно оказался не промах.
– Парень оказался удачлив и не стеснялся этим пользоваться. Это и заметил его тесть. Он серьёзно подумывал использовать удачу и возможности зятя и даже – потом, в отдалённом будущем – передать ему бразды правления. Да и дочь, принцесса Будрулбадур, явно полюбила такого замечательного парня.
– А что же колдун? – вспомнил тарасконец. – Он ведь где-то поблизости был.
– Именно так, – с удовлетворением кивнул барон. – Колдун был всё время рядом, но не решался являться за своим. Он решил взять хитростью. Когда Аладдин куда-то отлучился, вместе с тестем- султаном, колдун переоделся и появился возле дворца, где начал кричать, что скупает старые вещи, за дёшево. К нему потянулись, несли всякую рухлядь, и «старьёвщик» действительно не скупился, раздавая направо и налево настоящие деньги. Это увидела принцесса, которая примеряла на себя роль домашней хозяйки. Иногда и принцессе хочется заняться домашним хозяйством, если она не конченная белоручка (встречаются и такие – вы не поверите – не даже и среди не принцесс). Услышав крики и ажиотаж, Будрулбадур пошла на шум и узнала в чём дело. Она принесла старый ковёр и несколько помятых кумганов (это такие вычурные кувшины для воды). «Старьёвщик» щедро за всё заплатил и объявил, что он набрал уже достаточно добра, но если у кого окажется старая лампа в хозяйстве, то он готов взять и её, не бесплатно. Принцесса вспомнила, что у мужа, у Аладдина такая имеется, и как раз старая. Почему бы её не сбыть, коли появилась такая возможность. А колдун именно это и планировал. И убеждал людей, применяя магические методы, какие сейчас именуют нейролингвистическим программированием. Сейчас это искусство только ещё осваивают, а в прошлые времена, когда приёмы магии были в ходу, это очень хорошо действовало. Получив лампу, колдун сразу ушёл из города, нашёл удобное место, вызвал джинна и заставил его перенести в Магриб, прихватив с собой (сейчас это называется приватизацией) и дворец, и всё имущество, и принцессу Будрулбадур. Единственное, что колдун оставил, это были те старые вещи, которые он скупал, чтобы привлечь к себе внимание принцессы.
– А что же Аладдин? – похоже, что Тартарену стало интересно. Он удобно откинулся, опершись на локоть и взглянул на товарища.
– О, Аладдин испытал настоящее потрясение, – барон декламировал с душой, словно пересказывал не прочитанную сказку, а про очередное своё приключение. – Он никак не ожидал, что может случиться что-то подобное. Он кинулся к тестю и пожаловался тому, но султан повёл себя неожиданно. Он отодвинулся от Аладдина и внимательно его осмотрел, а потом заявил, что уважал своего зятя за удачливость, главное качество влиятельного лица, но когда удача заканчивается, то звезда бывшего влиятельного лица на этом навсегда закатывается. А в данном случае, к тому же, попахивает самым чёрным колдовством. Он бы, то есть султан, сделал вид, что его это не касается, но пропала его любимая дочь, принцесса Будрулбадур, а вот этого султан простить не может. Но это сделал колдун, пожаловался зять. Здесь этого колдуна нет, ответил ему султан, а ты есть, и я испытываю большую досаду. Давай, исправляй всё, я готов подождать, совсем немного, а потом начну гневаться. Оно тебе это надо?
– Интересно получается, – признался Тартарен. – Ну, и что сделал Аладдин?
– Поразмыслив, он вспомнил, что у него осталось волшебное кольцо, исполняющее желания. Жаль, что кольцо могло далеко не всё. К примеру, вернуть принцессу.
– Но оно же волшебное, – удивился тарасконец.
– Оно не могло вмешиваться в чужое волшебство. Максимум, что мог получить Аладдин, так это попасть туда, куда переместился дворец, с принцессой и прочими сокровищами.
– И что было дальше? Как Аладдин с этим справился, с колдуном, который забрал у него лампу?
– Не помню, – признался Мюнхгаузен. – Я недавно взялся перечитать сказку, но дошёл как раз до этого места …
– Ага, – поднял палец Тартарен. – Это значит …
– Что мы попали как раз в то место, – тут же догадался барон, – на котором мы остановились.
– И это значит, что Аладдин должен быть где-то поблизости.
Признаться, капитаны, чтобы всё обмозговать, устроились у подножия ближайшего бархана, сделали навес над головой и разложили перед собой часть припасов, которые предусмотрительно таскал с собой запасливый Тартарен. Теперь оба товарища поднялись на ноги, принялись оглядываться по сторонам и выкрикивать имя Аладдина. И – так и должно было случиться – неподалёку показалось удивлённое лицо и тут же пропало. Капитаны устремились в ту сторону, хором убеждая паренька в своём дружелюбии. Тот, конечно, пытался улизнуть, но наши друзья, несмотря на свой возраст, проявили завидную прыть и настигли его в тот момент, когда он собирался дать стрекача (это такое поспешное бегство, прыжками). Парня усадили, а Тартарен нашёл в своём саквояже что-то такое, что пришло парню по вкусу. Он поглощал это, поглядывая на обоих капитанов и, одновременно, выжидал удобной минутки, чтобы улепетнуть. Посмотрим же на него. Вроде, парень как парень, стройный, крепенький, без обилия перекаченных мышц, какими обладали античные герои. Телосложение было соразмерное. Волосы у него были пышные и лежали красивой чёрной шапкой на голове. Черты лица были меленькими, но приглядными. Такие парни привлекали внимание девушек. Современники нашли бы в нём сходство с актёром Джеки Чаном, особенно когда Аладдин улыбался.
– Малый, – обратился к парню Тартарен, – мы всё про тебя знаем, а сюда явились, чтобы тебе помочь.
«Ага, – закричит в этом месте иной привередливый читатель. – Не верю!! Чтобы где-то там появились двое, один – француз, а другой – немец, и чтобы они говорили с то ли китайцем, то ли арабом. Не должны они понимать друг друга. Враки это всё и … инсинуации. Вот!»
Эх, привередливый читатель, хотим мы напомнить тебе, что Тартарен был из той категории людей, которые в высшей степени активны и общаются со всеми и со всеми умудряются найти понимание. Когда он путешествовал в Алжир, чтобы поохотиться на берберских львов, он поднахватался местных диалектов и мог общаться с туземцами, и они его понимали. Так что эти умения (Жак Паганель предположил бы у Тартарена склонность к полиглотии), сыграло свою полезную роль. И, хотя в их речах было много мимики и междометий, мы своим авторским правом воспользовались и все лишности удалили.
Далее Тартарен начал перечислять все злоключения Аладдина и настолько был точен, что парень пал перед ним на колени и запросил пощады. Он принял их за колдунов, возможно даже за приспешников того, с кем он приехал разобраться. К радости Аладдина, его уверили в том, что он ошибается.
– Считай, что само небо хочет оказать тебе помощь в той несправедливости, которая с тобой приключилась.
– Вы посланы Аллахом? – догадался юноша.
– Почти, – согласился Тартарен, – то есть с его ведома.
Аладдин повеселел и начал жаловаться. Он сказал, что его сюда доставили, но, к сожалению, сразу во дворец проникнуть не получилось: слишком могущественна была магия колдуна, который расписал каббалистическими знаками все стены. Здесь надо было действовать своими руками. И присутствие союзников для Аладдина было «подарком Судьбы». Вместе они стали составлять план, как им лучше действовать. Свой дворец Аладдин знал, как пять пальцев, где обычно находилась принцесса и где было самое роскошное место, куда, предположительно, поселился колдун. Так что план нападения был разработан довольно тщательно.
– Но кто вы, о, мои новые друзья, посланные мне на помощь Аллахом?
– Меня можно называть … Эль- Тартар, – заявил тарасконец, а моего товарища зовут …
– Кара бен Немси, – быстро представился Мюнхгаузен.
Здесь необходимо немного остановиться и сделать пояснение. Дело в том, что в разных странах имеются свои классики, как серьёзной литературы, так и в приключенческом жанре. Больше всего их во Франции. Там роль короля играет Александр Дюма, но есть ещё Жюль Верн, Луи Буссенар, Луи Жоколио, мы уж не говорим о Викторе Гюго, который по праву принадлежит и самой серьёзной литературе. В Англии можно вспомнить Артура Конан-Дойля и Райдера Хаггарда, в Италии – Эмилио Сальгари и Рафаэля Саббатини, в Германии это – Карл Май. Автор хочет признаться, что до сих пор то и дело перечитывает книги этого автора, а в самой Германии он пользуется повышенным спросом. Карл Май все свои произведения писал от первого лица, как если бы всё происходило именно с ним, и он рассказывал о собственных приключениях. Себя он называл или Олд Шеттерхэнд, или Кара бен Немси. Это имя и вспомнил Мюнхгаузен, который ведь тоже Карл и решил им воспользоваться, чтобы добавить славы этому и так прославленному персонажу.            
– Я уже выяснил, – в радостном возбуждении заявил Аладдин, – где находится дворец, но для охраны колдун пригласил шайку самых опасных туарегов, и они заметили, что я брожу рядом с дворцом. Я вынужден был бежать в пустыню, чтобы здесь прятаться до темноты.
– А что должно случиться, – спросил Тартарен, – когда солнце скроется за горизонтом?
– Ничего, – пожал плечами юноша. – Я хотел пробраться внутрь и попробовать найти лампу. У меня с джинном сложились хорошие отношения. Я надеюсь, что он меня ещё не забыл и поможет мне.
– Я думаю, – заявил барон, которому тарасконец переводил весь разговор, – что это не самая лучшая стратегия. Я участвовал во многие военных кампаниях и хочу сказать, что как раз ночью охрана стережёт что-либо вдвойне тщательней, чем днём, когда они почти и не ждут нападения. Лучше всего туда отправиться прямо сейчас и действовать по наитию, то есть руководствуясь наработанным опытом. Один за всех?
– Что это значит – один за всех? – лицо у Аладдина вытянулось. – Это значит, что мне всё же придётся пойти одному.
– Это такой девиз, – объяснил юноше Тартарен. – Значит, что один должен действовать, как все, тогда и все будут действовать как он. Понял?
– Не совсем, – признался молодой человек, – но это, наверное, не самое главное. Я пойду вперёд, а вы за мной.
– Мы сразу пойдём все вместе, – начал приказывать барон. – Когда действуешь не таясь, враг не сразу разберёт, что это такая атака, а потом … потом будет уже всё равно.
Появилась целая отрасль в литературе, которая называется «альтернативная история», смысл которой заключается в том, что в какое-то время является герой из другого времени и использует там свои знания, умения и – главное – технику, оружие. Родоначальником жанра можно считать Марка Твена с его романом «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Вот и теперь трое героев шагали, весьма уверенно, а под их накинутыми на плечи плащами было огнестрельное оружие. Хотя, если быть точными, то огнестрельное оружие было только у Тартарена. Он сжимал в обеих руках по пистолету. Это были маузер и парабеллум, лучшие разновидности германского оружия. Ещё за поясом у него была парочка кольтов, которые были полностью заряжены и дожидались принять участие в доброй переделке. Мюнхгаузен доверял своей шпаге и искусству прекрасного фехтовальщика. Аладдин получил ятаган из оружейной коллекции Тартарена и очень ему обрадовался. Наверное, он держал подобное оружие в руках и умел им пользоваться.
Признаться, что пустыня выглядит очень романтично и даже красиво. Особенно на глянцевых открытках, рекламных проспектах и фильмах «Национальная география». Но окажись вы в самой пустыне, то скоро поймёте, что вся красота здесь обманчива и ждут вас одни только трудности. Поэтому из пустыни лучше выбраться без задержек и сожалений. Там себя уверенно чувствуют только верблюды, скорпионы и всякие колючки, а из людей … мы с такими не знакомы.
Они решительно шагали, приближаясь ко дворцу. У стены стояли туареги (себя они называют – имощаг). Туареги входят в берберскую семью родственных племён, но сами они к родству не прислушиваются. Их называют «разбойниками пустыни» или «пиратами Сахары». Нам кажется, что это суть одно и то же. Если где в пустыне происходит преступление, то значит, здесь как-то замешана шайка туарегов. Колдун и пригласил к себе для охраны этих людей, опасаясь, что отец принцессы может послать отряд для спасения дочери. Но, вряд ли, потому что – слишком далеко. Но колдун решил подстраховаться. К тому же он надеялся на своё магическое мастерство. А тут – каких-то три незнакомца. Может, они услышали, что колдун набирает на службу лихих людей, и пожаловали сюда. Охранники подпустили их близко и уже собирались прогнать, как незнакомцы сбросили плащи и …
Здесь начался кошмар. О, мастера кинематографа в стиле «экшн», Серджио Леоне и Джон Ву, Люк Бессон и Квентин Тарантино. Как было к месту ваше умение. Как бы вы красиво и эффектно всё живописали.
Тартарен уверенно шагал вперёд и стрелял из маузера с одной руки, и из парабеллума - с другой. Выстрелы грохотали оглушительно. Стражники- туареги, которые бросились вперёд, отлетали, разбрызгивая кровь. На шум выскакивали всё новые люди, сжимающие оружие в руках, а Тартарен всё стрелял и стрелял, умудряясь ни разу не промахнуться, как Клинт Иствуд, если можно представить себе столь кругленького ганфайтера. Расстреляв все заряды, он отбросил эти пистолеты в стороны и достал приготовленные кольты. Теперь в дело вступил и Мюнхгаузен. Свой плащ он не сбросил, как прочие, а намотал часть его на руку и прикрывался им, как плащом, использую приёмы кастильской фехтовальной школы. А что же Аладдин? Его уже не было рядом. Неужели молодой человек сбежал, убоявшись происходящего? Этого представить себе было невозможно. И, действительно, он кинулся туда, где должна находиться принцесса Будрулбадур, как сделал бы всякий молодой человек, супругу которого похитил злодей. Аладдин действительно прекрасно изучил дворец и вовремя подоспел, когда колун пытался ухватить принцессу, а она от него защищалась, как тигрица, по меньшей мере. Увидав юношу, колдун повернулся к нему и ощерил в ужасной усмешке рот. Он протянул к нему руку со скрюченными пальцами и начал читать заклинание. Аладдин почувствовал, как холодеет у него сердце, как деревенеют ноги, открыл рот, чтобы закричать, но … не мог издать и звука, и горло всё сжималось, словно кто стискивал невидимой, но сильной рукой. Всё перед глазами поплыло, и тут… Аладдин повалился на пол. Это юная принцесса, похожая на газель, нашла в себе силы, подхватила со стола какую-то чашу и саданула колдуна ею по голове. Вот так! Надо уметь защитить своё счастье! Колдун зашатался, а юноша уже был на ногах, прыгнул вперёд и … вонзил ятаган колдуну в грудь, пронзив его насквозь.
Чем отличается обычный человек от того, который постиг азы магии, а уж тем более в ней поднаторевший? С виду вроде как и ничем, но это только внешне. На самом деле отличия имеются очень существенные. Хотя бы в том, что такого колдуна убить не так уж и легко. Маги усиливают в себе жизненные кондиции, и увеличивают тем продолжительность жизни. Некоторые меняют себя внутренне настолько существенно, что эти изменения происходят и внешне. Пример: Кощей Бессмертный. Или граф Дракула. Можно найти ещё. Но …
Но упавший колдун уже поднимался на ноги, и рот его оскалился, показывая зубы, которые … нет, это уже были не просто зубы, это уже были звериные клыки. Чудовище взвыло и приготовилось прыгнуть. До ятагана было не дотянуться, и Аладдин начал швырять всё, что попадало ему под руку, но чудовище наступало на него, делалось всё больше. Это – конец? Но тут в воздухе зашумело, как бывает, когда включают сифон и начинает бурлить струя газированной воды. Только здесь вместо газировки вились струи дыма, которые скручивались самым причудливым образом, из которых … начала собираться антропоморфная фигура.
– Джинн!! – закричал Аладдин. – Ты помнишь меня?! Это же я!!!
Чудовище, которое только что было колдуном, повернуло голову и попыталось крикнуть джинну, но изменённое горло издавало лишь жуткое рычание.
– Джинн, – закричала принцесса. – Спаси нас!!
– Спаси! – закричал Аладдин. – Спаси хотя бы её …
Чудовище прыгнуло к нему к нему, вытянув когтистые лапы, но … вдруг остановилось в воздухе, на краткий миг, а потом его вывернуло, как хозяйки выжимали выстиранное бельё, чтобы удалить из неё лишнюю влагу. Чудовище взвизгнуло, издав столь пронзительный вопль, что его почти невозможно выдержать. Над ним покачивалась гигантская туманная фигура джинна. А дальше …
Стараясь не смотреть на чудовище, Аладдин приблизился к своей принцессе, своей супруге. Та бросилась к нему на шею.
– Аладдин! Ты меня спас!
– Ну, я тут не совсем один.
Скоро подошли и остальные. Мюнхгаузен проверял, не прячутся ли где ещё стражники, те самые туареги, которых нанял колдун. Может, он их привлёк к себе ещё каким образом. Тартарен нашёл свои брошенные пистолеты и тщательно зарядил их. Кто знает, что их ещё тут может ожидать. Тут появился барон и увлёк его за собой. Так они увидели Аладдина, принцессу Будрулбадур и … джинна, который весь как-то сжался и сделался максимально схожим с человеком.
– Матерь божья, – чуть не проговорился Тартарен, увидав джинна.
Надо ли вам описывать это создание? В арабских сказках их часто описывают, всё время подчёркивают их сходство со смерчем. Есть версия, что мешающие всем торнадо суть обезумевшие джинны, давно забывшие своё антропологическое прошлое. Это была одна из первых рас … Но мы не станем пока что рассказывать об этом подробнее, потому что пора вернуться в тот зал, где встретились герои нашей … сказки или рассказа. 
– Эль-Тартар … Кара бен Немси …
Принцесса им кивнула, и снова перевела влюблённые глаза на Аладдина. Ах, эти глаза! В рабских сказках их сравнивают с глазами лани и дают долгие описания красоток, томно перечисляя, фрагментарно, её части тела. Мы отошлём страждущих туда. Ну, принцесса и принцесса. Да, красивая. Да, есть на что посмотреть, но наших героев интересовали другие проблемы.
– Друзья, – радостно закричал Аладдин, – сейчас мы все отправимся назад и славно там проведём время. Мне ещё к султану надо, доложиться, что с дочерью его всё в порядке.
– Как мне надоел этот противный старикашка, – призналась Будрулбадур. – Всё мне говорил, что мы здесь будем жить, а потом отправимся к султану в гости, и что мой папа будет ему рад, и что … он там много чего говорил, да я его не слушала. Всё своего Аладдина ждала.
– Послушай, дружище, – заговорил Тартарен, так как лишь он и мог как-то говорить на языке, понятном Аладдину, – нам надо отправиться домой, срочно. Нас … там потеряли.
– А что же я скажу? Что один принцессу спасал?
– Что тебе твоя Будрум … твоя принцесса помогла. Что ты хитростью сюда проник, хитростью да ловкостью, а принцесса взяла лампу … короче, придумаешь чего-нибудь.
– Хорошо … а может всё же?..
А барон Мюнхгаузен несколько раз обошёл джинна и внимательно его осмотрел. Тот, специально для барона, раздался в стороны, сделался большим, и, сверху, грозно посмотрел на людишек. Они, джинны, весьма капризны, как вы помните, если нет, то загляните в сказки, арабские, в наших джинны не водятся. Наверное, для них у нас слишком холодно. Наверное, про нас они и слышать не желают. По- крайней мере именно это можно было увидеть на лице джинна. Но барон не смотрел. А зря ...
Аладдин начал договариваться с джинном, чтобы тот перенёс к себе друзей, но тот как бы заартачился. Мол, работает на хозяина, а не на его друзей. Аладдин сначала растерялся, а потом начал джинну что-то говорить, но так быстро, что Тартарен не успевал понять и барону пересказать, а потом джинн махнул рукой, повернулся к нашим капитанам и …
+ + +
– Я не могу найти ни Мюнхгаузена, ни Тартарена, – признался Дик Сэнд Василию Фёдоровичу. – Их обоих нигде нет.
– Хочет чего-то сделать, – сказал в сторону капитан корвета, – лучше это сделать самому.
Не откладывая дела в долгий ящик, Василий Фёдорович отправился во дом, где проживал барон и где они недавно были, который Мюнхгаузен называл дворцом. Его там встретил мажордом, гордый и невозмутимый, как истинный немец. Мажордом помнил капитана и проводил его в библиотечную комнату, где были барон и его французский гость. Мажордом привык, что барон может пропасть в любой момент, и чаще всего именно отсюда. Василий Фёдорович огляделся по сторонам. Конечно же, от его глаз не укрылось роскошное издание «Тысяча и одной ночи». Значит, именно туда и отправились оба пропавших. Но – зачем?
+ + +
– Куда это мы попали? – оглядывался по сторонам Мюнхгаузен. – Это что угодно, но только не Германия. Судя по всему, мы недалеко от того места, где были.
– Не знаю, не знаю.
Сам Тартарен тоже оглядывался. О, эти джинны! Никогда не знаешь, что придём им в голову. То ли дело: открыл книгу и можно туда отправиться. Или на автомобиле. Ну, это – у обычных людей. А пока что … надо было понять, куда они попали.
– О чём ты думал, когда разговаривал с Аладдином и его джином? – в сердцах спросил Мюнхгаузен.
– О Синдбаде, – машинально ответил Тартарен. – Что надо было направиться к нему, что он – мореход, а это уже дело привычное, для нас, для капитанов.
– Простите меня, – обратился к ним один человек, проходивший мимо, – я случайно услышал ваши слова и уловил в них знакомое слово – Синдбад.
Теперь надо сказать, что оба наших героя стояли на довольно оживлённой улице. Справа, слева, их оббегали прохожие, которые куда-то вечно спешили. Вот и здесь. По прохожим, по их костюмам можно было определить, что они находятся …
– Синдбад, – повторил Тартарен, отходя в сторону, и повторил. – Да, Синдбад.
– Но он ещё совсем ребёнок, – говорил неизвестный человек, вступивший с ними в разговор и внимательно их разглядывавший. – Он буквально убивается по своему пропавшему отцу. Вы о нём что-то знаете?
– О ком? – спросил Тартарен, пытаясь отделаться от назойливого прохожего. – О Синдбаде?
– Нет. О его отце. Но к нам уже присматриваются. Давайте лучше поговорим в доме.
Все они находились на улице довольно большого города. Действительно, мальчишки, вездесущий народ, независимый от национальности, уже разглядывали костюмы наших героев, и, предложение прохожего было лучшим предложением. Мюнхгаузен ожидал очутиться дома и сбросил те одежды, какими он себя маскировал в древнем Магрибе. Но вместо дома или хотя бы привычной Саксонии, он увидел … увидел …
Идти пришлось действительно недалеко. Дом, куда они вошли, был большой, великолепный, с богатой отделкой, но … какой-то пустоватый.
– А все разбежались, – заметил этот тип, как оглядываются гости, которых он привёл в дом. – Хотел бежать и я, но не успел сделать и нескольких шагов, как услышал имя того, от которого я пытался уйти. Вы должны рассказать о себе, что знаете о Шоэсе.
– А кто это? – тут же переспросил Тартарен.
– Шоэс, – ответил человек, – это купец, отец этого мальчика, Синдбада. Но он пропал и ходят слухи, что он погиб. Вот все и разбегаются отсюда.
– Надо бы поддержать мальчика, – заметил барон Мюнхгаузен, после того, как Тартарен всё ему перевёл.
– Вы не знаете Шоэса, тогда кто же вы сами?
И в этот ответственный момент распахнулась дверь и вошёл … Василий Фёдорович, а за ним проскользнул Дик Сэнд, который прижимал к груди завёрнутый пакет.
– Василий Фёдорович! Капитан! – воскликнули, почти хором, затерявшиеся в арабских сказках путешественники. – Как вы здесь очутились?
– Я прибыл к вам, а ваш слуга рассказал, что было. К вашему счастью я наткнулся на эту книгу и догадался, что вы отправились в мир «Тысячи и одной ночи». Но в какую сказку и куда именно? Признаюсь, что мы с Диком прошли через несколько городов, едва не с десяток, и благодарите за его глазастость: он успел заметить вас ровно в тот миг, когда вы скрылись за эту дверь. Я решил, что вы не можете вернуться обратно. Можем ли мы, прямо сейчас, покинуть это место? Я прихватил с собой газету вашего города …
– Видите ли, сударь, – ответил Мюнхгаузен, с достоинством поправив свой кафтан. – Мы действительно попали сюда и думали, что застряли здесь, но вот этот мальчик ... Это и есть тот самый Синдбад, и ему, наверное, надо помочь.
– Синдбад-мореход? – переспросил Дик Сэнд.
И тут оказалось, что и Сэнд может говорить на арабском языке. Когда он находился в Центральной Африке, в плену, ему пришлось общаться как раз на этом языке и эти знания ему сейчас пригодились. Он говорил с мальчиком, кое-как подбирая и вспоминая необходимые слова, а потом освободил от покрывала книгу и показал её.
Вдруг снаружи послышался шум. Василий Фёдорович переместился к окну и выглянул наружу, мгновение вглядывался, а потом …
– Господа! Капитаны! Кажется, нам пришла пора убираться отсюда. И – поспешить.
– Но – почему?
Тартарен, следом за ним, подбежал к окну и выглянул наружу. Там собиралась толпа горожан. Перед ними стоял тот прохожий, что привёл их сюда, и, показывая на дом, что-то возбуждённо говорил. К толпе подходили, с суровыми лицами, судя по всему, стражники.
– Да, и в самом деле, – резюмировал Василий Фёдорович. – Больше нам здесь делать нечего. Нас вполне могут принять за шпионов. Сейчас сюда придут.
– Но, – закричал Сэнд, который разговаривал с мальчиком, – нельзя же оставить ребёнка в одиночестве.
– Сейчас сюда придут, – повторил Василий Фёдорович, – и он не будет один. А наших слов выслушивать не станут. Поспешим же.
Когда дверь уже открывалась, все капитаны, а их не так уж и много было, исчезли, а газета опустилась на пол. В комнату ворвались стражники и принялись лихорадочно оглядываться, обнажив кривые сабли. Но никого видно не было, кроме маленького мальчика. За спинами стражников появился прохожий и тоже принялся оглядываться. Один из стражников наступил ногой на газету, но не обратил на это внимания, ведь он искал злоумышленников, возможных похитителей и даже убийц Шоэса.
– Где они?! – кричали стражники, подбадривая себя яростью. Громко заплакал мальчик, напуганный криками. – Где эти люди?
Слуга, который и был прохожим и который отправился на базар за какой-либо едой, лишь разводил руками. Они здесь были и он, улучив удобный момент, когда про него забыли, улизнул, чтобы поднять шум.
+ + +
– Мы вовремя успели удрать оттуда, – хвастливо заметил Тартарен, тащивший свои саквояжи, которые успел прихватить в последний момент.
Капитаны шагали по улице обычного города, европейского, из своего времени, а не средневекового Багдада, и на них почти не обращали внимания. Немцы считали лишним реагировать на людей, одетых слишком причудливо. В конце концов, это проблемы данных людей. И они, эти люди, шумно радовались.
– Мы спасли Аладдина, – хвалился Мюнхгаузен, – а Тартарен показал себя настоящим героем. Он перестрелял целую кучу туарегов, несколько десятков. Что бы с ними стал делать тот парнишка?
– Это всё мои пистолеты и умение попадать в цель, – объяснял Тартарен, поворачиваясь то к одному, то к другому, не пропуская и Сэнда, который немного отставал, разглядывая типичный немецкий городок, то есть пригород. – Знаете, это было какое-то наитие, но теперь я чувствую, что … что я наконец дома … ну, или почти дома …
– А знаете, что думаю я, – в это время говорил Василий Фёдорович, – что мы своими глазами увидели ещё одного книжного персонажа, не думая о том, что он когда-то был ребёнком и … и … о чём ты с ним говорил, Дик?
– Я просто говорил с ним, чтобы найти общий язык, как-то успокоить его, а потом … потом я рассказывал ему о море, о том, как хорошо там и спокойно, и сколько неприятностей мы испытываем не где-то там, а на берегу. Я не очень хорошо понимаю, говорю … но я …
– А знаете, – прервал его Василий Фёдорович, – всё что случилось сегодня, скорей всего из памяти ребёнка исчезнет, забудется, но желание увидеть море, стать мореходом, быть, может останется, или появится, но позднее, когда он задумается, чем бы ему заняться, когда он повзрослеет.   
– Так это что же, – спросил Тартарен, – он станет мореходом потому, что Дик Сэнд его к этому подтолкнёт своими рассказами.
– Я бы не исключал такой поворот. Да мы и знаем, что так и будет. Что нас всех заставляет выбрать ту или иную профессию? Зачастую всего лишь случай, которого не осталось в памяти из-за его ничтожности.
Барон же ничего не говорил. Он был просто рад, что вернулся домой. Дом, вот что ему требовалось в данную минуту. Разговоры это всё хорошо, если они ведутся с друзьями и в хорошем уютном месте, в их «кают-компании» в читальном зале самой обычной школьной библиотеки, а ещё лучше в каминном зале своего дворца. Это много лучше, чем куда скакать, куда-то плыть. Это уже дело молодых, честно признаться, а они … они своё дело сделали и пусть найдутся те, кто сделали бы его лучше.