Про клады

 
 День заканчивался, но ночь еще не торопилась. Был ранний вечер конца апреля. Через приоткрытое окно в дом просачивалась тишина и тонкий медовый аромат цветущей бредины. Я закончил набивать патронташ только что снаряженными патронами и с удовольствием полюбовался латунным цветом донцев патронов с красными капсюлями по центру и отложил патронташ к подготовленному к завтрашнему выходу на ток снаряжению. В окно было видно, что население горы уже собралось на вечерние посиделки. Деревня условно делилась на гору и концы. Хотя один из концов заканчивался на более высокой горе, горой не назывался. Женщины расположились, как обычно, на лавочках под тополями у Семеновны и что-то энергично обсуждали, через четыре дома, на другой стороне горы, у дома Шибаленка собрались мужики на вечерний перекур. Я взял пачку сигарет, спички и вышел на улицу. Солнце еще висело над лесом довольно высоко и в воздухе было разлито уютное весеннее тепло. Обойдя большую лужу на растоптанной лесовозами дороге, я перешел улицу и направился к мужицким посиделкам. Трое сидели на лавочке, двое на старых табуретах и еще одна табуретка оставалась свободной. Приветствоваться не требовалось, всех присутствующих видел в течении дня, но для приличия спросил:
-Вечер добрый, возьмете на перекур.
 Шибаленок, по праву хозяина, махнул в сторону свободной табуретки:
-Садись, кури охотник.
 Мужики опять повернулись в сторону рассказчика, а
Бина продолжал, сопровождая рассказ жестами рук.
— Вот, значит мой, только мы к Сонцовке подошли, собаки то и подхватились, и пошли вдоль реки. Толька нам говорит - пойду через островки, а ты давай, дуй на Гаврюхину, Федька, а ты ходом за ними, на обводной встретимся, но за обводную то не пойдем, ближе найдем.
 Я понял, что рассказ идет об охоте на лосей троих родственников, но давно, о таких недавних походах не принято болтать, по большому счету, браконьерство, но грешило этим большинство местных мужиков. «Значит мой» у рассказчика было просто слово-паразит, применялось для утверждения сказанного и к принадлежности чего-то не относилось.
-Я-то на Гаврюхину прибежал, собаки лают уже далеко, слышу вдоль реки идут, ну и ходом дальше. Только к старой то эстакаде подбежал, значит мой, слышу выстрел, да еще один, вроде как в разбойничьем острову. Думаю, собаки то далеко лают, неужто лоси так быстро туда отмахали. Бегу, гляжу на мох, где следы, что как бы просеку перешли. Нет следов. Ну прямо то на обводную не пошел, там бредняк, непролазная чащоба, левее взял, тут с пол километра, ну и, значит мой, в островину поднялся.
 Все внимательно слушают, не перебивая, чувствуя скорую и интересную развязку.
 - Там же Медведковские только пол острова срубили, делянка свежая. Вижу, Толька костер разводит. Подхожу, лось лежит, рога здоровенные, ружье на рога приставлено, я свое рядом приставил, ты чего, говорю, горло то не перехватил, а сам к нему подхожу. Он говорит, значит мой, пока бежал, где-то ножны оборвались, не заметил, тут только и увидел, потом по следу пройду, найду. Вот жду вас с Федькой. Лось то этот другой, не нашего гона, сам на меня из бредняка выскочил, я еще и на остров то не поднялся. Ну говорим, собаки, слышим, мимо, да далеко прошли и пошли на Выдру. Ну чего туда бежать и мяса не захочешь, тащить такую-то даль. Ну я -то, значит мой, поворачиваюсь к лосю то, нож достаю, а он встал и пошел, ружья то на рогах понес, я за кол, да за ним, а он то, значит мой, побежал и смотрю несколько прыжков сделал и как провалился. Мы то подбежали, а он в яме, заросшей лежит и край обвалился, а там стенка из бревен. Бревна то черные, как горелые. Это вот землянка старая, разбойничья, а ты говорил, дом у них был.
 Это уже адресовано моему отцу,
-Не было у них дома, землянка то большая была, на горушке и выходом на болото к родничку. Вот, ну Федька прибежал, так мы втроем, вагами, едва достали лося из землянки.
 Отец возразил - Мне Максимов говорил, что у них дом стоял и гряды были, а когда полиция брала их, дом сгорел. Один к Максимову прибежал и сказал, что золото свое в гряде спрятал, но там денег мало было, больше украшения разные. Самого то потом в Горке, говорят, взяли. Да я там, когда был, яму тоже видел, думал, что подвал от дома остался.
 Чувствуя, что нить разговора начинает меняться, я встрял в разговор, стараясь направить его в нужное мне русло.
- А Максимов сам то, чего не взял тот клад. Может взял, да для отвода глаз, рассказывал про гряды.
 -Нет, Максимов больше на остров не ходил, да и зачем бы ему рассказывать, если бы сам взял.
 Я продолжил свою мысль.
– я
-Я к чему, когда Максимов дом разбирали, мы на чердаке играли с пацанами. Одна комната наверху была песком засыпана, весь пол. Доски то уже сняты были, а я бежал по лаге и упал руками в песок. Так под песком деньги старинные лежали, пачками. Там бумаги были и по сто миллионов керенки и царские сотни и даже видел по пять копеек бумажки. Мы их набрали, потом в карты на них играли в интернате, пока Озеров не отнял, да по лбам линейкой не надавал.
Татарин вступил в разговор
– Да Максимов и так не бедно жил, от Цветова то ему наверно не мало перепало. Говорят, когда Цветова то описывать пришли, у него ни чего ценного не нашли. Отец добавил
– Я помню, как Цветов все повторял – меня уже Анисим раскулачил, чего еще то искать. Посчитали, что он головой подвинулся и ушли, да так верно и было. Он потом уехал с женой и с концами, толи в Барашеве говорили кончился, то ли за границу уехал, что вряд ли.
-А что пап, правда, что ли Анисим Цветовские богатства забрал?
- Похоже так, говорили, что у него мера золота спрятана где то, только не очень верили. А вот Ванька, сын его, говорил мне, что батька перед смертью хотел что-то показать. У него язык то отнялся, да и сам лежал, не ходил. А тут вдруг руками машет, показывает, что бы его подняли и повели, и еще что-то показывает. Мы думали, что батька рехнулся, а он потом рукой махнул, лег спокойно и помер. Вот тогда-то и сообразили, что он хотел схрон показать.
Я опять встрял в разговор
-Когда дом то его разбирали, может и нашли.
- Да Ванька и разбирал с братьями, ответил отец, но говорили, что ничего ценного в доме не нашли. Может где в огороде спрятал или где в заулке. Кто знает.
 Я опять включился в разговор со словами
–Смотри ка сколько тут сокровищ спрятано и еще не найдено, и в деревне, и в Разбойничем острове наверно не один схрон, разбойников то не мало было, а что никто не искал?
- Да кое кто пробовали искать, продолжил Шибаленок. Вот Озерка в тридцать втором квартале искал. Там по слухам еще с Литовского погрома клад зарыт. В обозе ось сломалась у подводы, так сороковую бочку с добром у дороги спрятали, а Озерка где-то узнал приметы или приснилось что ли, в общем там копал, две клепки нашел старые, а должно быть четыре, но так больше ничего и не нашел.
 Отец тоже добавил
– Еще Сенька Другов тоже старое кладбище раскапывал, кость достал берцовую, больше метра длины и череп крупный и все домой приволок сдуру. А ночью приснилось, что кто-то пришел и сказал, что, если жить хочешь, отнеси все на место. Он утром и отнес и больше никогда клады не искал, да и не рассказывал никому больше ничего.
 Я спросил
- А что это за кладбище неизвестное?
Ответил отец - да за Какшидворками древнее кладбище есть, плиты лежат, что-то выбито, но никто из стариков не помнил чье оно, как и на Сысойкине. Очень древние кладбища, может еще до погрома, а может и до орды там люди жили.
 Я понял, что пора вернуть разговор на интересующую меня тему и спросил Бину
– дядя Миша, в землянке или рядом то не поискали ни чего.
- Нет, не до того было, пока лося разделали, уже и стемнело почти. Хорошо, что на делянке полно было валежнику, так за дровами далеко ходить не надо было, натаскали много для костра на всю ночь. Мяса, сбою, на прутиках нажарили, поели, чайку попили, да и отдыхать. Только вот отдыха не получилось, собаки пришли, их тоже накормили мясом, но они всю ночь рычали и к огню жались, да и нам не очень как-то по себе было. В общем ночь перекантовались кое как, а утром, значит мой, килограммов по тридцать вырезки взяли, да и пошли к дому. Остальное бросили, не унести столько по болоту, пусть медведи тоже поедят.
   Уже смеркалось, солнце село за лес, разливая по небу алую вечернюю зорю. Все накурились и сидели молча. Женская компания уже давно разошлась по домам, в которых уютно светились окна, и мужики начали вставать и прощаться. Мы с отцом вошли в заулок, я говорю
-Пап давай покурим еще перед сном у нас на крылечке. Он согласился. Я, вспоминая разговоры о кладах, спросил,
- А что пап есть еще какие-то легенды в нашей деревне про клады. Он говорит – разные легенды есть и про церковь, пропавшую на Прудовской дороге, и про Золотое. Да вот хоть про брата батькиного, Федора Омельяныча. Ведь тоже пятьсот монет золотых было. Я сам их видел в бумажки завернуты как конфеты, в сундуке лежали. А спрятал где-то и зауэр свой тоже. Мишка, братенник так и не нашел, когда домой вернулся.
Я говорю с сомнением
- Может нашел, да не сказал.
-Нет, братенник бы рассказал, да и ружье я бы увидел. Я же его помню. Ну ладно, вот и покурили, пошли спать, уже скоро тебе и на ток вставать.
- Нет, на ток я завтра утром не пойду, высплюсь, а днем уйду за реку с ночевкой. – Неужели решил на Разбойничий сходить
- Да,интересно посмотреть, похоже я понял, где его искать, да и ток там недалеко хороший.
 –Зачем тебе это надо, ноги ломать, да и головой рисковать
– Пап ты же молодым туда ходил, вот и я схожу, вдруг чего интересного увижу.  –Ну сходи, только как пойдешь то? Реку не перейдешь в половодье.
–Пойду по Кладу просеке и через старый заезок перейду, а дальше по Гаврюхиной просеке. В позапрошлом году через заезок переходил, он крепкий еще был.
- Ладно, да возьми с собой белых тряпок клубок. Дорогу отмечай, а то все меняется, назад проще к заезку выходить. А теперь пошли спать, мать то уже спит. 
 Утром выспавшись и спокойно собравшись, я взял еще в рюкзак лопату без черенка, топорик за пояс и вышел в дорогу. День был чудесный, теплый и солнечный. Впереди было интересное приключение. Оно и правда было, но это уже другая история.

23.02.14.