Огород ветерана

   Дед Семен сидел на крыльце и грел старые косточки на солнце. Одет легко, весна удалась ранняя,  потому и надета фланелевая рубаха, холщовые штаны. А вот ноги  с войны страдали боязнью холода и мерзли даже в теплую погоду, оттого ходил в шестерных носках, связанных верной супругой. И обут по сезону, в резиновые калоши. Земля подсохла, после спячки вылезла, очухавшись от зимы, травка и ровным зеленым ворсом покрыла газоны, палисадники, огороды, все пространство, доступное солнечным лучам. Поражала своей нежностью и ровностью, словно на новобранце после курса молодого бойца  и стрижки под ноль.  Набрались силы и деревья с кустарниками: робко лопаются почки и скрученные зеленые комочки, пушистые от смолы, позеленили берега Бии. Верба и вовсе опередила все сроки. Украсилась желтыми сережками, осыпая заводь реки свежим пушистым покрывалом пыльцы. Первые цветы деревенских улиц – одуванчики, до седой головы им еще не срок, а вот желтыми глазками усыпали все обочины. Горочка у скотного двора и вовсе конопушками покрылась: не поймешь чего больше – желтого или зеленого.

   Даже плетень изгородью вокруг огорода, замененный в трех местах, вдруг выбросил зеленые листочки.  Срубленные колья осенью в землю вбил – ожили. Вот тяга какая у природы к жизни.

   На завалинке лежал старый, в боевых ранах,  кот Степан, нежился в тепле с закрытыми глазами. Хвост его, словно чувствуя приход посторонних,  извивался и ударял по доскам монотонно и гулко. А может от раздражения на цыплят, которые гуляли в загородке из сетки рабицы. Попытался было охоту открыть, с разбегу дважды в металл воткнулся и понял, наконец, надежно сделано. Тоже как русский мужик: пока дважды на одни грабли не наступит, не поймет, в чем причина кроется.
Бабка Лукерья стучала чем-то в сенцах. Толку от них от обоих мало, но вид рабочий необходимо создать. Показать, что живы и занимаются делами. Вот и перебирает с утра инструменты, мелочевку всякую – порядок наводит. Как-будто с осени там не налажено все. Жарко, деревья во дворе тени не  дают за отсутствием листвы, а навес тень отбрасывает за спину, на входную дверь…

   Вспомнилось.  Их высадили из эшелона за несколько километров от переправы,  далее строем шли по тяжелому рыхлому песку, проваливаясь по щиколотку в горячую массу. Дышать нечем, в воздухе чад от горящей нефти и пепел от пылающих деревянных строений. На подходе к урезу воды, когда подумалось – сейчас напьемся, из-за бугра вынырнула парочка мессеров и принялась свинцом поливать подходившие колонны. Чем не удобная мишень, как зайцы на косогоре – со всех сторон открытые.

     Вспарывали песчаную подушку фонтанчиками,  шмякали с хлюпаньем в тела красноармейцев. Некоторые так и не дошли до воды, с пересохшими губами усыпали берег, не успев разбежаться в стороны. Ответить огнем на этот наглый налет нечем – винтовки в руках, да только  боеприпасов не выдали.

   Вслед за юркими истребителями зашли на переправы юнкерсы. Появились грамотно – с востока. Закашляли зенитки, но редко. Основные подразделения развернуты на противоположном берегу и сосредоточенный огонь по врагу вести не могли. Вмиг потопили две баржи. Детей и раненных посбрасывало в воду, а они толком плыть не могут. Под обстрелом, в кипящей от осколков и пуль воде, он с товарищами, с которыми толком и познакомиться не успел, бросились на помощь. И совершали первый благородный поступок на войне, вытаскивая баб, ребятишек и легко раненных. Тяжелым помочь не успевали, те молча уходили под воду, не надеясь получить поддержки. Наглотались воды. Напились за весь первый военный переход.

   Под страхом повторного налета авиации сгрудились в кучу и ждали катеров до вечера под палящим солнцем. Забредут по горло в воду, чтобы не так жарко. А солнце встало в зенит и палит осенними лучами, ни деревца, ни строения. Кормежки ждать не приходилось, молчали и понимали – не голод страшен, выжить бы. С тех пор всякий раз в жаркую погоду приходили ему воспоминания, понимал, что их даже сравнить невозможно с тем пеклом на Волге…

   Он прошел всю войну, почти без ранений, как считал,  так три раза зацепило. Но судьба миловала: пришел на своих ногах с руками, соскучившимися по крестьянскому труду. Ведь молодежь не понимает: лучше с утра до вечера в поле, чем под одной такой бомбежкой. Когда скрипит песок на зубах, а еще страшнее бойцы и командиры зубами скрипят от того, что не могут отпор дать.  Полные ботинки песка, он забивается под ремень, под гимнастерку. Жаркой массой пробирается  под воротник и в обшлага гимнастерки.

   Дед Семен, по документам – Семен Ильич, не любил вспоминать войну. Чего гордиться, главное выжил. А сколько не дошли до Победы? Подломилась судьба у бойцов, словно веточки на огромном дереве. Земля приняла, до сих пор некоторых поднять не смогли. Человеческая жизнь – не кол на плетне, так запросто не отрастет. Хорошо, некоторые детей после себя оставили, а другие совсем бесследно ушли, без претензий на жизнь. Здорово страну подломали, не оклемалась до сей поры.

   Он не любил надевать парадный пиджак. На нем и боевые награды и юбилейные, килограмма три весит. Приходил на торжественные собрания в простой рубахе, чем гордиться? Первые годы после войны в запой уходил, по три дня друзей-товарищей поминал. От первых,  погибших на том жарком берегу,  до последнего, которого он в госпитале навестил в Новосибирске, когда домой с фронта возвращался. К Семену  такому привыкли, и сколько бабка не уговаривала, не одевал наград. Потому и в деревне так относились: воевал, только где, кто его знает? Всю войну прошел  не ради наград. Жизнь спасал.

   Когда привезли с Афганистана Ванюшку, сына Марьи, пацана совсем,  позвал парторг на похороны, просил выступить. Не смог с мальчишкой не проститься. С самого детства знал, тот рос без отца. Как солдата пошел проводить, одел пиджак с наградами. Вот тут деревня ахнула от иконостаса на груди ветерана. После этого вернул одежду в шифоньер,  зарекся доставать. Картинка что ли, в самом деле?
От центральной усадьбы, так раньше называли место, где контора, клуб, магазин располагались, послышалась песня. Детские голоса исполняли День Победы.  Подумалось: к чему это? Голоса звонкие, из-за дальности расстояния не столь четкие и громкие, но мотив узнаваем. Песня, она, конечно, выручает. Слушаешь и жить хочется. Сколько их переслушано на привалах и в тесных землянках. Да другой случай вспоминается…

   В разрушенном до основания городе  продолжалась жизнь и борьба. Нельзя давать поблажки ни врагу, ни тем более себе. Со своим подразделением Семен воевал  ночами, минировали, взрывали и разминировали тропы для боевых групп, снайперов. Работа немыслимая, враг специально за ними охотился. Большой урон от работы саперов приходился, враг погибал целыми подразделениями. И одно из главных правил – грамотный и своевременный отход. Не успел вовремя нырнуть в подвалы, попал под обстрел. А враг боеприпасы не жалел. В атаку старался не ходить, а вот уничтожать живую силу стремился на расстоянии. В какие щели только не приходилось нырять, воевали в телогрейках. Так легче в узких местах, а он по молодости худой, чаще всех в неудобные места посылался. Затем отсыпались в дневное время, чтобы ночью невидимками выныривать из развалин и урон наносить.

   Изучили все коммуникации и ходы. Закрой сегодня глаза, вспомнит все проходы и места для передвижения. Один раз отходили незнакомым маршрутом, добежали до укрытия, упали  в бетонный колодец и затаились, обстрел начался. Загремело, загрохотало до того, что уши заложило. Обстрел закончился – почудилось,  песня звучит. Прямо галлюцинация. Решили пойти  посмотреть. Все ближе голос. За стенкой кирпичной девочка лет четырнадцати, укутанная в тряпки, обнимает какой-то комок и поет  «На улице дождик». Подошли, а она маленького брата укачивает, тот и не дышит совсем, голоса не подает. Оказалось, мать ушла и третий день не возвращается. Спросили, почему  не выходит к нашим? Говорит, не знает, куда идти, да и маменька вдруг придет, а их нет. Растеряемся. Довели горемычных и месяц поднимали на ноги, ходить учили. Затем вывели к переправе…

   Голоса громче и громче, наконец  прямо за калиткой. Постучали, в ограду вошла молоденькая учительница и пятеро деток. Педагог – одно слово громкое! Сама как воробышек, только научившийся летать. Волосы из- под косынки перышками торчат. Дунь ветер и с веточки сдует. А ребята лет десяти-одиннадцати, с лопатами. Пока шли с инструментом от школы, раскраснелись, вспотели. Кофточки не догадались снять. Но гордые, сразу подумалось,  мероприятие какое-то затеяли.

- Это откуда такой дружный отряд?

- Уважаемый, ой, многоуважаемый Семен Ильич,- взволнованно начала учительница.
 
-  Мы поздравляем Вас с наступающим праздником Победы! Говорим спасибо за то, что Вы есть!

   Затем еще что-то говорила, ребята хором продекламировали стихи,  стояли довольные, что справились с заданием.

- Семен Ильич мы с отрядом пришли оказать помощь, перекопать грядки в огороде. Укажите нам поле деятельности.

   Так и сказали «поле деятельности». Бабка заикнулась было, что перекопали давно, что нужно, да умолкла под суровым взглядом мужа. А тот серьезно заговорил с мальчишками и девчонками, грядку уже перекопанную указал. А как взялись за дело, силенок не хватает, чтобы лопату в грунт загнать. Взялся за инструмент, посетовал, что не точенный,  пошел за напильником в сенцы. Скоро вся команда сидела вокруг деда на крыльце и слушала рассказы старого ветерана.

- Инструмент он обязательно заточен должен быть. Сподручнее им работать…

   После ранения помнится, уж к Днепру вышли. Враг отошел за реку и использует ее, значит, как преграду. Окопался на другом берегу, постреливает и не дает переправу ладить. Лодок десантных наготовили, а подойти к воде нельзя, огнем накрывает, бьёт бойцов. Мы к тому времени воевать- то научились, оборудовать район стали. Окопов перерыли не считано, столько кубометров грунта вынули. И все это под огнем, ночью работали. А грунт тяжелый, с глиной, трудно лопата зарезается. Вот и попробуй тупым инструментом окопаться. И одним бруском не управишься. За напильник готовы все отдать, точили камнями. Очень помогало.

- Как камнями-то?- спросил белобрысый, самый шустрый мальчонка.

- А он, брат, камень-то живой.

- Это как - живой?

- Так раньше камни живые, как люди были. По земле ходили, но затем провинились чем-то, и сделал их Бог неподвижными до поры до времени. Как придет время, так оживут и встанут на защиту тех, кто к ним с уважением относится. Камень на фронте многих спасал. Иной раз на себя все осколки примет, весь в щербинах, а людей спасет от смертушки лютой. Вот у нас вверх по течению за селом камень большой стоит и в воду опускается. Вы там все время рыбалите. Так вот, если попросить у камня, то и клев хороший будет. Он, камень, завсегда на доброе слово отзывчив…

   Семен задумался. Пришел на ум случай: брали  в Польше городок небольшой  в центре с крепостью. Подобрались под ее стены со штурмовыми лестницами  да там и застряли. Враг огрызается. Только и стоишь вплотную к камню прижавшись, чуть отклонился – пулю получил. До темноты стояли, но кто выдержал – жив остался и к своим добрался. Наутро взяли бастион, сходил к тому месту, где стоял, руками камень гладил. Благодарил.

- Ты, старый, детей совсем заговорил. За стол приглашай помощников, пирогов напекла.

   Учительница засмущалась, сделать-то ничего не успели. Да ладно тебе, голубушка, на то они и дети, чтобы старых слушать, да разговорам их внимать. Веселая компания весело управилась с пирогами, отблагодарила за вкусноту и направилась, водрузив лопаты на плечо, восвояси. У калитки их провожали два старика  с  просветленными лицами.

   А грядка? Ну и пусть затоптали. Дети хорошие, ласковые.

   Дед взял в руки наточенную лопату, покряхтел и пошел копать.