Заговор вероятностей. Глава 10. Признание. Роман

      
        Глава 10. Признание.

       Утром солнца нет. Воздух и все вокруг переполнено водой. И рыкающая река, несущая грязную пену, сломанные ветки и стволы, не выдержавшие напора стихии после ночного проливного дождя.

      Влагой пропитаны камни, деревья, высоченная трава. Вот почему здесь изобилие редких видов растений, мхов, грибов! Благодатный край, не знающий знойных, сухих ветров, сохранивший красоту лесного убранства на протяжении долгих веков!

      Эта влажная настороженность гор как временное перемирие, предупреждение: мало вам вчерашнего нападения? Подумайте, а вдруг сегодня будет что-то новенькое, неожиданное? Может быть, лучше отсидеться возле горячей печки с солидным запасом сухих дров, под крышей, ведь вокруг на десятки километров не найдешь ни одной сухой щепочки?

      А разжечь костер в сыром лесу, чтобы согреться и выпить чая, -  это практически невозможная задача для новичков на туристической тропе.

      Маршрут четвертого дня не сложен, протяженность всего восемь километров, дневной набор высоты - пятьдесят пять метров, но впереди ждет ночевка в палатках. И лучший вариант - дождаться солнца. И не брести через цветочное раздолье в промокших брюках под беспокойным дождем с собравшейся на отяжелевших ветвях вековых пихтовых и светлых березовых лесов воды.

      Света записала позже в дневнике:

      " Солнца! Как древние племена поклонялись идолам солнца, мы, забыв про цивилизацию, готовы, стоя на коленях и протягивая руки к небесам, молить верховных небожителей послать в сумраке наступившего дня, во взвешенной, какой-то неземной сгустившейся тесноте задержавшегося утра солнца. Хотя все понимают: чтобы осушить эту копившуюся, сохраняющуюся и пролившуюся накануне влагу, нужен месяц жарких солнечных дней".

      - Пойдем, соня, умываться росой, - Иван бесцеремонно уселся на топчан. - Не поднялась температура после вчерашнего купания?

      Он кладет теплую ладонь на лоб, держит, не убирает, и опять его серьезные глаза рядом, близко И нет в них никаких смешинок. Можно болтать, что угодно, прикалывать, но глаза - это особый, не изученный до конца мир.

      Бабушка, сосредоточенно молясь по утрам, вдруг говорила за столом, спокойно, без эмоций:
      - Опять ночью Степан ко мне приходил. Мается его душа. Сидит в какой-то незнакомой пустой комнате, тянется меня обнять, что-то говорит, но не зовет пока. Смотрю, точно он, в каком-то синем чужом пиджаке, а глаз нет. Опущены веки. Только оболочка его ко мне является, а душенька где-то далеко Говорит, а глаза закрыты.

      Света пугалась этих разговоров, хватала бабушку за руку:

      - Бабулечка, милая, не умирай, пожалуйста! - а бабушка сразу крестилась:
      - Да что ты, родная, как же я вас с мамкой оставлю?

      - Светка, хватит притворяться! Пошли завтракать! Все уже поднялись, - Иван шутливо перекатывает Свету в ее спальнике к самому краю топчана и делает усилие, словно хочет сбросить ее на пол, но Света чувствует, как напряглись его руки, державшие тяжелый сверток.

      - Положи на место! - хотела сказать строго, но комичность этих слов рассмешила и Ивана , и ее саму.

      Очнувшись от прикосновений и глаз Ивана, расстегнула молнию, вылезла из спальника, представив свое помятое лицо, взлохмаченные волосы, и села, немного стесняясь, рядом, касаясь его плеча своим плечом, и удивилась. Вот, ведь можно сидеть просто рядом, ничего не говорить и быть счастливой, когда не страшны огромные камни на склонах тропы, ливень и потоки воды, мокрые ботинки и протекающий брезент штормовки.

       И не видно пока сияющих на солнце снежных вершин гор, но они рядом, их присутствие ощущаешь физически, потому что ты уже в их окружении, у них в гостях.

       А вокруг - это надо видеть - ожившие топчаны, и тридцать совершенно разных людей, занесенных под шатер этого спасительного балагана, занятых своими насущными проблемами. Кто-то красит губы, расчесываются, читают книжки, пьют лекарство, бренчат на гитарах - все в движении, в ожидании коронного блюда - плова, пока не кончились рис, свежая морковь, головки сиреневого лука и неизменная тушенка.

       - Иди, причешись что ли, сестренка Света, - Иван резко встал, вытащил вкладыш, стряхнул его, сложил по-армейски быстро и аккуратно, взялся за спальник.

      - Ты что ее нянчишь? Уже такая взрослая девушка! Светка вчера отказалась поменять твой свитер на новую штормовку, дурочка! - на освободившееся Светино место решительно уселась в ярком импортном спортивном костюме и белых спортивных тапочках Валентина.

      Света пошла, не оглядываясь, за угол переодеваться, чтобы только не видеть, как на ею нагретом месте, сидит, положив ладонь на колено Ивана,нога на ногу, худенькая сестра проводника. И всем своим видом показывает: "Это - мой парень! С первых минут похода влюбившийся в меня, юную горянку с большим чубом, спадающим на глаза".

     Света разозлилась, но не хотела себе в этом признаться, вспыхнула,  промолчала, хотя было желание размазать эту Валентину по топчану:

     "Было бы в кого влюбляться! В девчонку, которая полночи пьет со студентами вино, играет в бутылочку и, смеясь, целуется со всеми подряд, знает все блатные песни и при этом пристает, не скрывая, к этому добродушному, независимому и доверчивому, мальчишка мальчишкой, с его карими серьезными глазами, Ивану".

     Петр Иванович, причесанный, выспавшийся, в сером самодельном шерстяном свитере с замысловато вывязанными жгутами на спине и рукавах, начал опять стучать ложкой о кружку, подгоняя всех к самодельному столу, а опоздавших - к большому общему котлу с душистым пловом.

     Света оказалась в конце длинной очереди, и рядом с двумя мисками и ложками возник Иван:

     - Кстати, самый вкусный плов - на дне! И самый горячий. Соня, неумытая до сих пор, и за стол садишься!

     И Света не сдержалась:

     - Иван, иди, или к блондиночке нашей, или к своей Валюше, и читай им свои нотации. И хватит меня опекать! Я хочу жить, ни на кого не оглядываясь. Вот сейчас пойду и буду с москвичами улыбаться.

     - Света.., - договорить Иван не успел. Валентина повисла на его спине, обхватив так неожиданно за шею, что Иван закашлялся, бросил пустые миски на топчан, пытаясь одной рукой ослабить зажим.

      - Через полчаса выходим, обе группы вместе. Пойдешь со мной? - Валентина схватила Ивана под руку. - Не могу без тебя,разве не видишь?
   
      Света начала укладывать свой рюкзак, потом решительно сняла теплый свитер Ивана, отнесла и положила вместе со штормовкой на приметный рюкзак. Натянула при всех свой сухой свитер, огляделась. Ивана в балагане не было.

      Она выскочила за дверь. Под навесом спинами к двери курили Петр Иванович и Иван.

      " А сказал, что в армии курить бросил, - Света попятилась назад, тихонечко прикрыла дверь. Вернулась, доела плов, запила чаем. Горло не болело Подумала:

      " Интересно, о чем Иван шепчется со своим другом Петром Ивановичем? Наверное, девчонок обсуждают",

       Говорили о ней:

       - Я не знаю, Петр Иванович, что со мной происходит? Но мне хочется взять Свету за руку и просто быть рядом. Или схватит на руки, и, я знаю, она тяжелая, не пушинка, и идти на гору. Понимаю, что через десять шагов поставлю на землю, что-нибудь брякну. Она обидится, посмотрит на меня, как на последнего идиота, а я пойду, ей назло, улыбаться с Валентиной или нашей блондинкой Любой. И буду ждать ее реакции, - Иван смотрел вдаль, потом резко повернулся к Петру Ивановичу:

      - Знаю, скажете:"Ты влюбился!" Да не такой я любовь представляю! Любовь - это ожог тебя всего, солнечный удар, немного - безумие, взрыв,  радостное вдохновение. И заливающее тебя желание обладать, съесть, проглотить, не отдать никому!

       Иван вздохнул:

       - А у меня - просто легкость во всем теле, взвешенная уверенность, что все делаю правильно. И постоянное ощущение опасности, что с ней сейчас, сию минуту что-то случится, и и она исчезнет, испариться. И мне не на кого будет смотреть, оглядываться и устремляться вперед, чтобы подхватить, поймать, если будет падать Не о ком будет заботиться! Может, это будущие отцовские чувства прорезались?

      - Чудик ты, Иван! - Петр Иванович глубоко затянулся, махнул рукой. - Живи и радуйся, что тебе на дороге жизни такой цветочек встретился. И помни: сорванный цветок через день-два завянет, даже, если в воду с сахаром поставишь. А ухоженное любовно растение, бережно охраняемое, может долгие горы, разрастаясь, благодарить десятками свежих бутонов неземной красоты.

      - Вы - поэт, Петр Иванович!

      - Какой поэт? Поживешь с мое, поглядишь на мир, сам многое поймешь. Поэт! Скажешь тоже,поэт! 

      Когда Иван с Петром Ивановичем вошли, Света выскочила мимо них на улицу и улыбнулась: "Хороша улица в горах!"

      Сейчас весь этот омытый простор вытянутой в длину  Умпырской поляны с резкими обвалами вниз был, как на ладони. Нахмурившиеся облака куда-то спешили, и начавшийся день, словно раздумывал: продолжать обидчиво надуваться серой влажностью и брызнуть легким дождиком?

     А, может быть, отряхнуться и разрешить солнышку выглянуть несмело в разрывы облаков и оросить землю запрятанным за горы теплом?

     И перед этой величавой неисчезающей картиной вечности, которая нигде и, может быть, никогда больше не повторится, все это мельтешение, суетные сборы всей группы, бесполезная болтовня в спертом воздухе замкнутого под крышу помещения , требовали одного - движения вперед, где за каждым пройденным метром открывалась новая картина неизведанного, таинственного мира гор.

     "На слиянии рек место живописное: березы склоняют свои ветки к самой воде. Недалеко есть небольшой мостик через Малую Лабу. Делаем небольшой привал, скинув рюкзаки на влажную гальку. Смелые идут прогуляться на правый берег над разгулявшейся свирепой рекой" - записи в дневнике короткие, главное - запечатлеть в памяти.

     Нормальный ночной отдых, неторопливая задержка на базе, плотный завтрак - решили не рисковать с ночевкой в палатках, выйти к следующему балагану.

     И вот теперь уже не до разглядывания малиновых и ежевичных полян на склонах. Начинается набор высоты. Воздух чистейший, но это реальный подъем.

     Разговоры прекращаются. Лямки рюкзаков врезаются в плечи и тянут назад.

     Штормовки давно сняты. Парилка усиливается. Но иногда чувствуется свежее дыхание гор. И привалы становятся все чаще. Но оставаться с горами наедине на ночь желающих нет

      Иван упрямо идет по тропе впереди всех. Валентина с сестрой замыкают человеческий серпантин. Петр Иванович тоже отстал, тащит на себе два рюкзака, свой и жены Маргариты. Идет сзади нее, уговаривая бросить ненужный пока тяжелый зонт на тропе.

      И Свете вдруг приходит в голову обиходная присказка: "Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет".

      Дыхание сбивается. Путь продолжается вдоль реки вверх.

      В этих местах в 1942 году велись ожесточенные бои за входы к морю, и на протяжении маршрута встречаются памятники и обелиски. Здесь не нужно экскурсоводов.

      Кое-где еще остались укрепления,окопы, блиндажи, землянки. И отступавшие наши войска тащили на себе по этим каменистым тропам орудия, снаряды, раненых  с помощью несчастных лошадей, сбивавших копыта о твердые. острые камни.

      И ведь отступали под огнем фашистов и предателей, цепляясь за каждый камень, впадину, поливая горячей кровью узкие тропы на обрывистых склонах гор.

      Балагану с топчанами и печкой обрадовались несказанно, хотя сил практически не было ни у кого. Людей тут не было, да и кого на эту высоту потянет прогуляться просто, чтобы стащить пару ведер и старый котел.

       "Отстал, наконец!" - с неожиданной обидой подумала Света, когда Иван поставил свой рюкзак в противоположном от нее углу, взял ведро и вышел за водой.

      Студенты тоже попадали на топчаны, и никто не схватился за гитары, сиротливо отдыхавшие рядом с замученными хозяевами.

      - Света, дежурить быстренько! - Петр Иванович начал ревизию оставшихся в рюкзаках продуктов. - Варите лапшу с тушенкой, чтобы быстрее получился ужин. Еще можно кофе со сгущенкой и печеньем. Завтра одна, последняя ночевка, можно сегодня порадоваться жизни.

      Петра Ивановича услышали все, но к плите встали только Маргарита Яковлевна и Света. Иван кочегарил печку.

      Какое это счастье, что по обычаю горского гостеприимства, для тебя оставлена куча сухих нарубленных дров, спички, не начатая пачка соли, пачки черного чая и сахара-рафинада и, самое  главное, вычищенные котлы, даже без следов копоти.

      
         (продолжение следует)
 
   
       Предыдущая глава 9. http://proza.ru/2020/03/25/1994

 
       Следующая глава 11. http://proza.ru/2020/03/28/1940