Вирус и смерть

Нынешний кризис - не медицинский, а социальный. Власти боятся, что их обвинят в смертях пожилых людей с многочисленными хроническими заболеваниями. - Главное - это здоровье и жизнь людей, - говорят власти. Надо бы переспросить: - Каких именно людей? Директор Продовольственной программы ООН два года назад заявил, что от голода и недоедания на планете каждый день умирают 18 000 детей. К смерти этих детей человечество в целом относится спокойно, утешаясь, вероятно, фразой "На все Божья воля!". Между тем очевидно, что глобальный экономический спад, вызванный антивирусными мерами, ударит прежде всего по малоимущим, увеличив смертность от голода и недоедания. Я уж не говорю про малярию и другие косящие жителей Третьего мира болезни, борьба с которыми из-за экономических проблем ослабнет. Власти имеют в виду только жизни собственных граждан? Изоляция и связанные с вирусом страхи приведут к появлению новых и обострению старых болезней, к росту смертности, причем в первую очередь среди пожилых людей. То есть, образно выражаясь, все отправляются спасать рядового Райана, забывая, что идет война и даже дневная отсрочка в ее окончании означает добавочные десятки тысяч убитых.


Значит, причина введенных мероприятий в страхе властей перед так называемыми публичными смертями, про которые будут трубить СМИ, да еще на фоне нехватки врачей, больниц, лекарств, нужного оборудования? Да, конечно. Это очевидно. Но дело не только в этом.


Для обоснования вводимых против вируса мер используется хорошо отработанная модель. Согласно этой модели выбирается группа населения, в каком-то отношении более уязвимая по сравнению с остальными. Ее интересы ставятся на первое место. Ради них своими интересами должны жертвовать все остальные группы. Защиту интересов уязвимой группы осуществляет власть. Меры она выбирает по собственному усмотрению, решая при этом свои - как краткосрочные, так и долгосрочные - задачи.


Могут заметить, что в данном случае речь идет о жизни и смерти. Но отчего-то только о смерти от короновируса. В итальянской больнице через стенку могли оказаться два пациента, умершие от воспаления легких. У одного анализ обнаружил короновирус, у другого - нет. В сводки новостей попадет только умерший с короновирусом. Защитить таких, как он, будут призывать политики и журналисты. Про второго никто и не вспомнит. Он умер от осложнений обычного гриппа. Спасти его, вполне возможно, помешала неразбериха, возникшая в связи с мерами против короновируса. Политики и журналисты, между тем, опираются на реакцию широкой публики. Широкой публике не очень интересен скончавшийся от осложнений обычного гриппа. Умерший от короновируса вызывает у нее больше эмоций. В чем тут дело?
Хотя от осложнений обычного гриппа за год в мире умирает более 600 000 человек, но виноватым в этом случае считается, как правило, не медицина, а сам покойный. Это он вовремя не сделал прививку, а вдобавок не заботился о здоровье, обзаведясь хроническими болезнями.
В случае с короновирусом нет ни вакцины, предотвращающей болезнь, ни эффективных лекарств. Кого же тут назначить виновным в смертельном исходе?
Ну, не государственную же медицину! Ибо за нее отвечает власть. Поэтому виновным следует назначить либо покойного, который не соблюдал меры карантина, либо окружающих, которые тоже эти меры не соблюдали и заразили покойного. Власть выставляет себя блюстительницей карантинов, которую несознательные граждане плохо слушались. Обществу внушается чувство вины, которое является одним из рычагов управления.


Но общество и без того угнетено. Если ни вакцины, ни лекарств от короновирусв нет, то судьбу заболевшего решает Божья воля. На такую Божью волю отдать себя современный человек в большинстве своем не готов. Он привык, что между ним и Божьей волей есть прокладка в виде государства или общества. В качестве такой прокладки и должен теперь выступить карантин. Ясно, что прокладка эта дырявая и, в лучшем случае, растянув процесс заражения всей страны во времени, может обеспечить заболевшему аппарат искусственной вентиляции легких. Собственно, этот аппарат ИВЛ - индульгенция для власти, которая если не отменяет совсем, то смягчает в глазах общества ее вину. Мало того, что заболевший сам где не надо подхватил вирус, так ему еще и обеспечили аппарат ИВЛ.
Больной умер? Мы сделали все, что могли.


Какой отсюда может быть вывод? Хороший политик не тот, кто обещает вечную жизнь, а тот, кто минимизирует количество трупов. И держит при этом в уме перспективу. Хотелось бы, чтоб из этого принципа исходили наши власти.


Во всей этой истории с короновирусом есть еще одно обстоятельство, способное вызвать бурю эмоций. Ставя во главу угла спасение пожилых людей с хроническими заболеваниями, мы, в лучшем случае, только на некоторое время продлеваем их жизнь. Заметим, что в последние годы абсолютную ценность приобрела уже даже не сама человеческая жизнь, но и любой промежуток времени, на который ее можно продлить. Отчасти это , наверное, оттого, что продление жизни пожилых пациентов за счет постоянного медицинского вмешательства - весьма прибыльная для корпорации врачей статья страховой медицины. Способствует же медицинскому продлению жизни то, что в большинстве стран мира запрещена эвтаназия. Человек не может по своей воле сказать "прощай" болезням и страданиям и вынужден прибегать к услугам медицины. Запрет на эвтаназию - еще один рычаг управления в руках властей. - Работай, откладывай на медстраховку, - говорят человеку, - или обречешь себя в старости на страдания, которые не сможешь по своей воле прекратить.


Нужно ли любой ценой стремиться к продлению своей жизни? Я вроде бы здоров и не вхожу в группу риска при короновирусе. Поэтому мне в данном случае легко не бояться смерти. Но я знаю самурайское правило: " Если думаешь, есть или не есть, не ешь. Если думаешь, умереть или не умереть, умри"
Смысл этого правила следующий: в поединке одержит победу тот, кто не боится смерти. И больше шансов жить долго у того, кто не цепляется за жизнь.


Поэтому и думать полезно не о своих страхах, а о том, в каком мире мы окажемся после того, как этот короновирус исчезнет, как и все прежние короновирусы.