Периферия

Исследователь даже не посмотрел на Ворота света. Точнее, взглянул в их сторону, но не увидел. Ясно было, что ему не туда. Обернулся. В противоположную сторону вела дорога на периферию. Он отправился по ней.

У него начался очередной этап. До сих пор он был исследователем - исследовал мышление и социальную организацию. Но теперь нечего было исследовать. Он аккуратно упаковал  свой ум, положил в сумку и взял с собой.

За светлыми воротами осталось солнце Смысла. Исследователь его не увидел. Дорога к периферии уходила в темноту. Он ощущал спиной, непосредственно, как исчезало чувство смысла и нарастало чувство бессмысленности.

Как ориентироваться без смысла и без ума? Несмотря на то, что становилось все более темно и скоро свет исчез совсем, дорогу было видно. Точнее, о ней было известно. В сторону шагнуть было бы трудно, да и не хотелось. Среда ощущалась как относительно плотная. К периферии тянулись трубы. Дорога вела параллельно им. Трубы слегка вздрагивали.

Несколько раз Исследователь сталкивался с попутчиками. Лучше бы их не было: это были уголовники, преступники, разбойники. Он, конечно, мог постоять за себя, и не раз ему приходилось это делать. Несколько раз его избивали. Несмотря на общую бессмысленность, ощущение боли было острое. Вроде темнота, дорога, плотная среда, трубы дрожат - чего можно не поделить в таком мире? Но оказывается можно. На прошлом этапе Исследователь сам не раз нападал и бил. Но в данном случае - нет, зачинщиком был не он. Он только защищался.

Потом пути с попутчиками расходились. Они следовали вдоль каких-то других труб. Назначение труб выяснилось, когда стало холодно. Это были артерии с энергией. О них можно было погреться, подзарядиться. Энергия была наподобие электрической. Если сравнивать с едой - не вкусно, но есть можно.

 

Чем ближе к периферии, тем среда делалась прозрачнее. Иногда мелькали какие-то огоньки. Исследователь очень устал. Наконец вышел и понял, что за огоньки: горели костры. Вокруг костров сидели и грелись редкие люди. На кострах, судя по запаху, жгли мусор. И когда он повнимательнее осмотрелся, он убедился, что мусора хватит еще надолго.

До сих пор ему было все бессмысленно, как это и очевидно, когда солнце Смысла давно зашло за спиной. Но когда он увидел, что творится на периферии, откуда только взялись энергия и знание. Он прошел мимо уже горящих костров, оставив их жечь тем, кто там сидел. Он не приглядывался. Ему хватило дорожных попутчиков, не было желания ни с кем знакомиться. Отправился туда, где костров еще не было, и принялся ожесточенно собирать мусор. Думал, что придется идти за огнем, но нет - среди мусора было полно спичек и зажигалок. Вонь стояла ужасная. Хотя ум у Исследователя был в сумке, но и так было ясно, что мусор, чтобы не очень вонял, надо сортировать.

Он стал заниматься этим так энергично, что скоро вокруг горели только те костры, которые зажег он, остальные скрылись в дымке.

 

Потом к нему подошла некая тень.

- Тебя вызывает начальник участка, - сказала она. И махнула рукой в примерном направлении.

Исследователь молча пожал плечами и пошел к начальнику. Начальник, участка - в другое время он обязательно заинтересовался бы, что тут за участки и кто назначает на них начальников. Но вот для этого нужен ум, а он был в сумке. То есть это были проблемы прошлого этапа. Сейчас просто старался найти, глазами и по запаху, где может быть этот  начальник.

Начальник оказался в местности, где почти не было мусора. Наоборот, преобладали щетки, ведра, тряпки и грязная вода. Вдали виднелись высокие стены.

- Иди мыть стены, рядовой Исследователь, - сказал начальник. - На костры у меня хватает состава, а стены мыть некому.

Исследователь ответил, что понял задание, но откуда брать тряпки и воду? Костры самоподдерживаются, а тряпки ведь расходный материал.

- Видишь тряпки? - Начальник кивнул на те, что были сложены неподалеку. - Берешь и моешь. Тебе хватит, а остальное пусть тебя не касается.

Исследователь пожал плечами. Взял тряпки, налил воды в ведро и пошел к стене.

 

Стена была абсолютно необъятная. Как и все на периферии, она была в грязи. Повсюду были жирные пятна. На предыдущем этапе Исследователь наверняка заинтересовался бы происхождением этих пятен. Происхождение мусора, кстати, было нетрудно предположить: его сбрасывали на периферию по трубам. Но грязные пятна на стенах? Но Исследователь не стал даже задавать себе этот вопрос. Сказано было мыть, да и самому ему было ясно, что надо мыть. Интересовало его только то, что могло помочь или помешать ему.

На стене, кроме пятен, были трещины и дыры. Дыры были не сквозные, а трещины, видимо, сквозные. При приближении к трещине руки леденели. Из трещин жутко дуло. Они были длинные, местами расширялись до ширины ладони. Нечего было даже думать заткнуть их тряпками. Исследователь некоторое время обдумывал идею, нельзя ли затыкать мусором. Мусора, в отличие от тряпок, определенно хватило бы. Решил при встрече с начальником участка задать этот вопрос ему. Принять такое решение самому не пришло ему в голову, настолько мало он знал об устройстве стен. Потом раздумал даже задавать вопрос. Вполне возможно, жирные пятна были обязаны своим происхождением как раз чему-то подобному.

Мыл стены он долго, очень долго. Периодически отходил к ближайшей трубе, погреться и подзарядиться. Энергия до стены почти не доходила. Вообще никакой жизни тут быть не могло. У Исследователя едва хватало сил двигаться. Но он мыл. Менял воду в ведре, когда старая тряпка стиралась - брал новую. Мыл площадями. По стене было нетрудно передвигаться в любом направлении, верха и низа на ней не было.

Рассказывать об этом трудно. Иначе можно было бы рассказать об особенностях каждого жирного пятна. Некоторые, скажем, были засохшие, а некоторые влажные. Во многих местах на стене была как бы слизь. Очень часто стена осыпалась, понималось облако пыли и оседало на руки, на лицо. Иногда под ногами что-то хлюпало, иногда - пружинило, а иногда ноги скользили. Много было как будто спутавшихся волос. Так что иногда приходилось по старой памяти жечь костры из мусора. Тогда Исследователю удавалось немного отогреться.

 

Он не задавал себе вопроса, сколько ему предстоит мыть стены. На предыдущем этапе, возможно, его заинтересовало бы происхождение ситуации, но и тогда он не задал бы этого вопроса. Только на пред-предыдущем этапе, который сейчас он уже практически не помнил, он бы заинтересовался этим. Вот тогда он обязательно спросил бы любого, кого мог. Скорее всего, начальника участка. Сколько ему придется мыть стены? Почему именно ему? Зачем и кому это вообще нужно?

Но сейчас все было ясно. Нужно мыть стены. Может быть, бесконечное время. А может быть, стена очень велика, но конечна. Тогда, возможно, нужно вымыть ее всю один раз. Но скорее всего, за первым разом последовали бы следующие. Об этом можно быть  косвенно заключить по мусору и кострам, которые тоже, скорее всего, горели неиссякаемо.

И у него была полная уверенность в том, что все происходящее совершенно нормально.

 

Потом его опять вызвали к Начальнику участка. У начальника на этот раз было еще несколько человек. Было светло: горели свечи. Это был первый раз на Периферии, чтобы где-то был свет без сопутствующей вони. Приглядевшись, он заключил, что присутствует начальник начальника. Это был человек в светлой одежде. У него был громкий голос.

- Назначаю тебя начальником участка, - сказал ему Начальник второго порядка. - В подчинении у тебя будут несколько зон с уголовниками, они пусть жгут мусор, ни на что другое они не способны. Если будут прибывать неосужденные, будешь их посылать мыть стену. Пока потренируешься. Если справишься с управлением спокойным участком, поставим тебя на участок, где стены в аварийном состоянии. Там придется постоянно перебрасывать людей от одной аварии к другой. Зато там меньше процент уголовников.

- Здесь они тоже в аварийном состоянии, - заметил Исследователь. - Из трещин все время дует.

Несколько человек усмехнулись.

- Это не аварийное состояние! - ответил Начальник второго порядка. - Это для нас нормально. У нас нет материала заткнуть все трещины. Дуть будет и дальше. Главное, чтобы не вываливались большие куски.

- А что за стеной? - спросил предыдущий Начальник участка. Его, видимо, как раз отправляли бороться с авариями.

- Да там ничего, это стена мироздания, на ней все кончается, - ответил Начальник второго порядка. - Вы хотите знать, почему дует? Это только кажется, что дует. На самом деле, это от нас туда выходит. Мы это ощущаем как ветер, но на самом деле, это приходит к нам оттуда пустота.

Исследователь подумал, что на предыдущем этапе его бы это наверняка заинтересовало. Сейчас его волновало только одно: как он будет организовывать труд уголовников. Что было на предыдущих этапах, прошло, а вот как они его били по дороге на периферию, он помнил очень хорошо.

 

Пришлось разбираться в людях. Такого умения у него никогда не было. Он сначала подумывал, не достать ли ум. Но пришел к выводу, что ум не поможет. Нужно было иметь какую-то другую способность.

Он входил к ним барак не вооруженный, хотя в принципе мог бы раздобыть лопату или кочергу (кое-какое хозяйство кое-где находилось). Они, правда, не бунтовали. Жечь костры никто не отказывался, потому что около костров можно было греться. Наоборот, они ждали от него, чтобы он своей волей делил участки между зонами. Без этого они бы передрались между собой.

После нескольких знакомств он убедился, что уголовники делятся на две группы. Одна группа была больше. Люди из нее поддавались управлению силой или с помощью выгоды. Вторая группа была меньше. Там люди были на первый взгляд были не управляемы. Из второй группы некоторые тоже жгли мусор, если решили сами. А многие из второй группы пребывали будто бы в ступоре. Некоторые вообще не двигались. Они напоминали больных кататонией.

Управлять было легче первой группой. Кататоники из второй Исследователя раздражали и озадачивали. Однажды он пообещал одному сделать из него затычку для трещин в стене. Тот ответил:

- Вылетишь из начальников и попадешь в уголовники.

Так Исследователь понял, что ему не хватает умения вести беседы.

 

Вскоре его навестил Начальник второго порядка. Проверил, вынес устное поощрение. Участок был чище, чем соседние. Когда оставалось время от забот управления, Исследователь сам шел мыть стену.

Начальник второго порядка рассказал ему:

- Ты хранишь ум в сумке, твое дело. А я свой ум сжег на первом же попавшемся костре. Как горел! Он горит и не пахнет. Мы до сих пор делаем свечи из тех умов, что не нужны. Теперь я его не верну. Зато я помню всех, кто работает на моих участках. Всего у меня восемьсот пятьдесят миллионов человек. Из них примерно пятьдесят миллионов неосужденных и восемьсот миллионов уголовников. Я знаю о каждом уголовнике его имя, его дело, по какой статье он судим и на какой срок. Я помню все истории.

- А почему уголовники делятся на две группы?

- На какие группы?

По-видимому, сожжение ума сказалось на его способностях классификации. Тогда Исследователь назвал по именам нескольких человек из первой группы и из второй. Все, кого назвал из первой, оказались судимы за грабежи или убийства. Все из второй - по странной статье «побег с этапа». Как и куда можно было убежать с этапа? И почему убежавшие превращались в кататоников? - этого Исследователь не понял. Но не придал значения.

Вскрылась тайна пятен на стене, причем Исследователь не спрашивал - Начальник сказал сам:

- Некоторых мы расстреливаем у стены. За время моего командования было расстреляно триста миллионов человек. Они уже прибывают с приговором. Не бойся, к тебе на участок я их направлять не буду. Расстреливать - это серьезная техника, ты к этому еще не готов.

Исследователь поежился. Меньше всего в его планы входило готовиться к этому.

- Кстати, о планах, - продолжал Начальник второго порядка. - Ты овладел техникой отстранения. Ты не думаешь о своем будущем. Это серьезное достижение.

- Я ничего специально не делал, - сказал Исследователь. - И вообще мне кажется, что какое здесь может быть будущее?

- Никакого, - подтвердил Начальник. - Потому и хорошо об этом не думать.

 

По мере того, как Исследователь знакомился с уголовниками своего участка, он узнавал, по каким статьям они сюда попадают. Тоже всех запоминал, хотя ему было, конечно, далеко до восьмисот миллионов. На его участке было всего около тысячи человек, и только уголовники - ни одного неосужденного. Чтобы сорганизовать этот контингент на мытье стен, приходилось немало думать. Но ни разу он не достал из сумки ум или, вернее, то, что когда-то называл умом.

Среди статей попадались неожиданные. Как только слышал о «побеге с этапа» - вздрагивал, потому что ожидал очередного неуправляемого кадра, который откажется даже жечь мусор. Еще примеры статей из второй группы: «разбойное нарушение традиции», «превышение пределов рациональности»,  «преступная халатность в социальных отношениях», «намеренное уклонение от понимания». Ему бы в голову не пришло, что это преступления. Сколько раз, должно быть, его можно было бы обвинить в том же! Даже удивительно было, что он еще не уголовник.

У всех, кроме беглецов с этапа, сроки были относительные небольшие. Беглецы всегда имели бессрочный приговор. Правда, Исследователь не мог определить собственно срок: ведь около стены не было никакого отсчета времени. В приговорах срок обозначался в каких-то условных единицах. За убийство значилось обычно около десяти условных единиц, а разбой с традицией и злоупотребление рациональностью неведомый суд оценил в одну. Когда у осужденного заканчивался срок, приходил начальник одного из соседних участков и забирал его. Дальнейшая судьба Исследователю была неизвестна: то ли начинался новый срок на другом участке, то ли человека отправляли с периферии в центр. Увы, от беглецов освобождения не предвиделось. Более того, их количество, вероятно, могло только возрастать. Впрочем, оно было меньше, чем количество убийц и грабителей.

Еще из быта заключенных: у злоупотреблявшего рациональностью с собой не было ума. Вероятно, перед этапом его конфисковали. А вот беглецы с этапа всегда имели ум с собой. Они смотрели на тех, у кого его нет, с презрением. Умные и презрительные кататоники выглядели очень странно. Многие из них никогда даже не шевелились. Зачем им, спрашивается, был ум?

 

Как вести отсчет времени, хотя бы в условных сроках, если нет естественной смены дней? К тому же если нет ума. Позже Исследователь подумал, что в качестве единицы времени можно было использовать, например, период, в течение которого состав заключенных изменяется наполовину - так сказать, период полураспада. Но это он думал позже, поскольку было так, что позже он вернул ум. А тогда он никак не считал время. Помнил, что у него на участке, когда он вступил в командование, была тысяча человек, потом освободилось тридцать и прибыло пятьдесят. И костры, костры, костры, и пятна, пятна, пятна.

Усталости не было. Но было постепенное истощение неких ресурсов. Поначалу незаметное. Наоборот, чем больше он привыкал мыть стену, тем быстрее это получалось. Потом истощение нарастало. Например, он переставал видеть пятно. Попадал по нему тряпкой, потому что знал, как они выглядят.

А искусство управления изощрялось. Убийцами он распоряжался почти без слов. Они подчинялись одному его взгляду. Все больше он думал о кататониках. У него появился контакт с одним из них: с единственным, который прибыл при нем. Этот человек, по крайней мере, с ним говорил. Он был, разумеется, осужден все по той же статье: побег с этапа.

- Я покажу тебе, как моют стену, - сказал он ему. - Если ты не можешь передвигать ногами, я дотащу тебя туда.

- Зачем? - ответил тот. - Я все равно не буду ее мыть. Пусть расстреляют.

- Не расстреляют. Будешь бессрочно сидеть в бараке.

- Пусть так. Все равно, зачем мне видеть эту стену?

- Стену не нужно. Я покажу пятна и как их моют.

- А это зачем?

- Чтобы видел.

И на самом деле, так и делал несколько раз. Взваливал его на спину, тащил, сгружал, мыл стену, а потом тащил назад.

Наконец услышал от него вопрос:

- Скажи, зачем ты ее моешь? Зачем тебе это надо? Ты же не заключенный.

- У тебя есть ум, а у меня нет. Поэтому ты мне и скажи, зачем, по-твоему, я ее мою.

- Я сказать не могу. Но могу сказать, что внешне это смотрится глупо.

- А я могу сказать, что когда я не мою, это смотрится грязно. Больше сказать не могу.

Тот, вроде бы, вздохнул.

 

Сменился Начальник второго порядка. Кстати, этот человек тоже сжег свой ум.

С ним  произошло ужесточение режима. В частности, новый начальник велел Исследователю готовиться к тому, что к нему на участок будут прибывать смертники. Он получил приказ пройти расстрельную подготовку. Впервые за все время на периферии Исследователь испытал какое-то чувство. А именно, это был ужас. Вообще-то теория смертных приговоров его не трогала, но он категорически не хотел никого расстреливать сам. Предыдущий начальник второго порядка говорил, что это техника. Если техника, то он был далек от того, чтобы ею овладевать.

Кататоник его подзадоривал:

- Давай, давай, мой стену. Потом будешь около нее расстреливать, будет столько пятен, что никогда не отмоешь.

Исследователь сказал Начальнику второго порядка:

- Я бы хотел на аварийный участок, работа там, несомненно, у меня будет получаться гораздо лучше, чем расстрелы.

Но начальник ответил:

- Хватит и того, и другого, и третьего. Я снимаю со своих участков деление на спокойные, аварийные, расстрельные и тому подобное. Все будут работать со всем.

 

Интересно, что этому решению Начальника второго порядка подчинились не только все начальники участков, но и само мироздание, хотя казалось бы, ему он был не начальник. На участке Исследователя, дотоле спокойном, начали рушиться стены.

Первый раз это было не очень страшно, просто одна из трещин начала расширяться. Из нее задули вихри, поднялось облако пыли. Исследователь помчался туда, за ним, по его знаку, побежали несколько уголовников. Когда они добежали, расширение остановилось, сердцевина стены была выворочена наружу. Они долго закидывали образовавшуюся дыру лопатами. Закидали. В этом месте стена оказалась несколько истонченной, но, видимо, со временем это компенсировалось бы пылью.

Второй раз был серьезнее. Это произошло далеко, на границах участка. Те, кто там мыл, приползли израненные. Их накрыло лавиной и градом камней. Судя по их описаниям, стена согнулась складкой, треснула и взорвалась. Их долго отмывали, обрабатывали раны. Исследователь уложил их приходить в себя и пошел на место происшествия. Там была огромная трещина, величиной с овраг, рядом с ней - горы вывороченной земли. Как будто с той стороны кто-то ломился. Но кто может ломиться из пустоты? Разве только сама пустота? 

Он заподозрил, что скоро будет не до мытья. По всему участку выставил караульных. Периодически они доносили о появлении новых трещин. На участок прибыл первый неосужденный за всю историю, Исследователь назначил его своим заместителем по караульным службам. Можно было познакомиться с этим человеком, но оба были все время заняты. Успевал только сказать ему самое главное.

Быстро нарастали симптомы истощения, но он не обращал внимания. Иногда глаза переставали видеть, но он давно знал свой участок наощупь. Иногда ничего не слышал, но давно научился общаться со своим контингентом знаками. Иногда вообще совсем не мог ничего думать, даже не понимал, что происходит. Но все, что нужно, делал на автомате.

 

Выдалось краткое затишье. Конечно, надо было отправляться учиться расстрелам, но Исследователь оттягивал этот момент как мог. Решил напоследок еще раз сходить помыть стену. Прихватил своего друга-кататоника, как обычно, взвалил его на спину.

- Не хочу расстреливать, - сказал он ему, пока они шли.

Тот усмехнулся:

- Придется. Иначе будешь, как и я, дезертиром с этапа.

- Это лучше! - воскликнул Исследователь. Хотя и понимал, что обездвиженность далеко не приятна тем, кто на нее обречен.

- Не факт, - заметил тот. - Ты же не знаешь, как это бывает.

- А ты почему сбежал?

- А я тоже не умел расстреливать. Только я не собирался учиться. - Кратко сказал тот и выразительно замолчал. Ясно, что он был не настроен ничего рассказывать.

- Кто знает, - вздохнул Исследователь. - А может быть, это надо? А может быть, это справедливо? А может быть, это и есть настоящее мужество?

- Да-да, когда нет своего ума, все может быть, - насмешливо сказал кататоник.

Когда Исследователь сгрузил друга на землю, достал свое ведерко, свои тряпочки и принялся мыть свою привычную стену, у него чуть было не потекли из глаз слезы. «Неужели это последний раз, неужели я никогда больше не буду невинен?» - думал он.

Неожиданно стена вздрогнула точно в том месте, где были они. Трещина побежала между ними. Еще одна - с другой стороны от Исследователя, так что он стремительно очутился как бы на острове. Он стоял на узком участке стены, который висел и шатался между двумя трещинами. В трещинах завыл ветер, послышался грохот камней.

Обе трещины расширялись, но пока можно было перескочить. Исследователь и перескочил. Оттолкнул кататоника. Схватил лопату, которая была поблизости, и принялся забрасывать трещину с устья, чтобы она не так быстро бежала вперед. Потом его зрение ему стало отказывать, он все хуже видел трещину. Ему показалось, что появилась еще одна. Если бы у него хватило времени удивляться, он удивился бы чуду: кататоник встал. Он пнул ногой большой остров между трещинами, тот рассыпался и засыпал дно обоих трещин.

Но удивиться он уже не смог. Время, силы, зрение, ресурсы - все было израсходовано. Он пошатнулся и упал в трещину. Там его засыпал град камней от рассыпающегося острова. И все кончилось.

 

***

Видимо, ему снился сон. Или он оказался в другой реальности. С реальностью на этом этапе вообще было не все ясно.

В этом сне, или в этой реальности, он усидел солнце, у которого была черная середина. Само солнце было яркое, горячее. Оно ослепительно сияло. Черная середина, наверное, была еще ярче и горячее. Солнце было живое. Исследователь сразу узнал его: это был Творец смысла. Он всегда знал про него, но не догадывался, какой он. Своими лучами Творец изучал смысл. Смысл - это ведь не информация, не какое-то понятие. Смысл - это переживание, это солнечный жар. Творец создал огромный смысл всего мироздания и еще продолжал его подпитывать. Поэтому это был и Источник смысла.

Интересно, что всякий человек имеет двойную природу. Внизу он как бы черная воронка. Воронка живая, она вращается. В центре у нее пустота. А наверху каждый человек - это образ. Образ немного похож на мыльный пузырь или на нимб. Образ не живой. Зато он содержит информацию.

По замыслу Творца смысла, воронка должна идеально вписываться в образ. К сожалению, обычно это не так. Очень часто воронка меньше образа, иногда, наоборот, выходит за края, а в особо тяжелых случаях образ похож на пузырь, вывернутый наизнанку. Тогда большую часть информации приходится искать с другой стороны.

На самом деле все еще сложнее. То есть кроме воронки и образа, человеку нужно еще зеркало, а также десяток других условий, более или менее выполнимых, чтобы быть нормальным человеком. Но воронка и образ - это минимум, без которого нельзя жить.

Так вот, а Исследователь, когда видел Творца смысла, был только воронкой, он не помнил своего образа. Образ остался где-то... Исследователь даже не помнил о том, как упал на дно трещины. Да вообще не помнил ни о чем. Лишиться образа - это не то что положить ум в сумку.

Надо было задать Творцу смысла множество вопросов, попросить его хотя бы о самом главном: чтобы Исследователю не надо было расстреливать. Но он ни о чем не помнил, соответственно, ни о чем не мог ни сказать, ни попросить. Он только почему-то плакал. А солнце пропитывало его лучами, согревало, заполняло воронку и даже переливалось через край.

 

Когда он очнулся, он увидел лицо человека, судя по виду, врача, или священника, или того и другого одновременно. Очень скоро он узнал, что это не только одновременно врач и священник, но и начальник спасательного отряда. Теперь Исследователь все вспомнил, включая падение в трещину. Нетрудно было догадаться, что он в реанимации. Сон был так прекрасен, что Исследователь сильно пожалел, что проснулся.

Он был явно не на периферии. Здесь было чисто, никакого запаха мусорных костров, светло. Как ни удивительно, он обнаружил, что у него ум на обычном месте, а не в сумке. Правда, он забыл, как им действовать. 

- Долго я здесь пробуду? - спросил он врача.

- Я сейчас не могу сказать точно, как пойдет ваше выздоровление, - ответил тот спокойно. - А вы торопитесь?

- Я начальник, у меня участок... Хотя если бы вы меня не спасали, я был бы, пожалуй, вам более благодарен, чем сейчас. Но раз жив, нужно возвращаться быстрее.

- Не волнуйтесь. Вас заменят.

- Конечно заменят, но людей там не хватает.

- Рассматривайте свою болезнь как увольнительную, - сказал начальник реанимации, причем по его тону Исследователь почувствовал, что тот имеет основания приказывать. Он не стал вникать в субординацию между ними и закрыл глаза.

И сразу же перед глазами встало воспоминание о Творце смыслов, который имел вид солнца с черной серединой. По-видимому, она казалась черной, потому что была скрыта.

"Надо же, - подумал он. - Я его почти вижу." Он попытался обратиться к Творцу смыслов мысленно, и сразу же ему стало казаться, что тот слышит его.

"Господи, - воскликнул он. - Ты вообще знаешь, что есть такое место - Периферия?"

В ответ на него обрушилось такое понимание, что он попытался отпрянуть назад. Но не смог, потому что не мог двигаться. Понимание это касалось соотношения смысла, хаоса, существа границы, различения, роли пустоты, возрастания энтропии, течения времени и еще множества вещей. Например, различия между образом и воронкой. Но человек не может понимать столько одновременно, к тому же когда он давно отвык пользоваться умом. Понимание сопровождалось чувством сильнейшего внутреннего тепла. Такого, будто можно расплавиться. Он почти и расплавился.

Постепенно жар ослабел, понимание тоже уменьшилось. Теперь оно в целом выражалось примерно так: "Все не так, как кажется - страшнее, но и лучше".

Он открыл глаза. "В следующий раз, когда я закрою их и обращусь к Творцу, я задам скромный и смиренный вопрос. Что нужно делать мне? И все. И попрошу, если только это возможно - чтобы не расстреливать. Но если надо, я буду. По крайней мере, я буду пытаться учиться." - Так он думал по итогам встречи с Творцом смыслов.

Врач, он же одновременно священник, похвалил его:

- У вас доброе дерзновение.

- Мне кажется, что я как кататоник, - сказал ему Исследователь. - Хочу двигаться и не могу.

- В каждый новый мир мы входим как кататоники, - подтвердил тот. - Ну или вернее сказать, как парализованные. Если это действительно по-настоящему новый мир. Своими ногами мы можем прийти только туда, где уже были. В новый мир нас должны принести.

- Как вы меня принесли сюда? И как я пытался таскать своего друга?

- Вот, - с удовлетворением сказал врач. - Вы начинаете понимать. Конечно, это пока только начало.

- А можете ли вы мне объяснить: человек может создавать смыслы, или он только понимает те, которые создал Творец?

Врач усмехнулся:

- Вы хотите слишком много сразу. Разберитесь сначала с собой, иначе так и будете лежать. Потом поймете. Творец создает другие смыслы. У него же сила.

Исследователь опять закрыл глаза. На этот раз очень осторожно, чтобы ненароком не задать какой-нибудь вопрос напрямую. Впрочем, этим он быстро научился управлять.

 

Когда у него работал ум, он все время рвался рассчитывать. Так было и раньше. Через какое-то время еще раз спросил врача:

- Чего мне ожидать, долго ли я буду в неподвижности? Или могу ли я сам как-то влиять на это? Мне хотелось бы рассчитать, о чем думать и с какой скоростью.

- Думайте о себе, - сказал врач. - Торопиться не надо, думайте обстоятельно.

- Как это - думать о себе? - спросил Исследователь. - Я могу думать о Периферии. Как быстрее мыть стену. Какие меры принимать против трещин. Думать о необходимости совершать расстрелы. А как я могу думать о себе? Ведь на данном этапе от меня ничего не зависит.

- А на предыдущем зависело?

Исследователь попытался вспомнить. Почти ничего не вспомнил из деталей, но в целом, кажется, да, зависело. Помнил, что исследовал мышление и общество. Кажется, зависело, как выбирать предмет, в какие научные споры вступать, в каких формах их вести. Не очень много, но все же. Он так и сказал врачу.

- Вот видите, что-то от вас тогда зависело. А вы тогда о себе думали?

- Этого я совершенно не могу вспомнить.

- А я вам скажу. Если бы думали, сейчас бы помнили. Потому и не помните, что не думали. Вам еще надо научиться думать о себе.

- Тогда, если можете, подскажите, как. Я чувствую, что у меня есть воронка, есть образ. Воронки у всех одинаковые, а образы отличаются. Я чувствую, что большая часть моего образа пуста. Не знаю, что на ней должно быть написано. Но это явно не я должен писать.

- Если совершенно не знаете чего-то, даже не догадываетесь, то можете попробовать спросить у Творца смыслов, - предложил врач. - Только, - предостерег с усмешкой, - осторожнее. Не расплавьтесь.

- Я и хотел его спросить. Что мне делать. Смиряться с расстрелами или пытаться их избежать. Я хотел спросить объяснения. Но я боюсь расплавиться, да. - Потом он добавил: - Впрочем, боюсь - неправильное слово. Я думаю, что расплавиться от тепла Творца - это самое прекрасное, что можно придумать. Если бы я выбирал, я бы выбрал это. И не надо было бы думать ни о каких расстрелах. Но...  я думаю, что ему это было бы неугодно. Почти наверняка.

- Неужто вас так пугают расстрелы? - удивился врач. - Я многих перевидал с периферии, многие выполняли их совершенно спокойно. Гораздо чаще у вас там замерзают или сходят с ума от запаха. Ну или, вот как вы, падают от истощения ресурсов в какую-нибудь яму.

- Ну, как это?! - закричал Исследователь. - Как это может не пугать? Как это вообще можно, одному человеку убивать другого человека?!

- Успокойтесь, - велел врач. - Что-то у вас связано с предыдущими этапами. Может, убили кого и сами забыли? А теперь вытесненное воспоминание об этом вас мучает.

Исследователь поморщился.

- Я не хочу убивать, и думать об этом не хочу, - повторил он. - Я хочу спасать. Я хочу спасти своего друга кататоника. Я хочу мыть стену, хочу засыпать трещины.

 

Какое-то время он лежал, ничего не менялось. Пытался думать о себе. Получалось плохо. Ведь человеку могут только рассказать о нем другие люди. Конечно, ум полезен, но не очень. Ум хорош, если нужно вести расчеты. Но когда не знаешь, что рассчитывать, то ум не помогает. Исследователь пытался вспомнить предыдущий этап, до Периферии, в надежде найти там какой-нибудь ключ (хотя он даже не знал, к чему это должен быть ключ). Помнил только свои исследования мышления и общества. Его мировоззрение тогда было бедно. Но, с другой стороны, откуда взяться богатому мировоззрению, если он тогда не знал о Периферии, не встречался с Творцом смыслов? Чего он вообще мог знать? Врач сказал: вы не думаете о себе. Он честно пытался вспомнить себя. Но вспомнил только свою роль среди других, только то, чем он от других отличался. И работу: исследования мышления и общества. Сколько он ни отмахивался от этих воспоминаний, сейчас не нужных, они заслоняли все остальное.

Потом наступил момент, что-то переключилось, он почувствовал что-то вроде циркуляции энергии внутри воронки. Сразу же захотелось встать. Но он дисциплинированно дождался разрешения врача.

И сразу же спросил:

- Разрешите отбыть на Периферию?

- А вот это пока рано, - ответил врач. - Пока я разрешаю вам только ходить по территории.

 

Вообще говоря, Территория - очень интересное место. В иных обстоятельствах оно несомненно заинтересовало бы Исследователя. Скорее всего, он мог бы тут ходить бесконечно. До Светлых ворот здесь далеко, но все светло, чисто, осмысленно. Откуда они берут смысл? Подумав умом, Исследователь пришел к выводу, что должны быть непосредственные каналы.

Но он не интересовался Территорией. Конечно, можно было ее изучать, но у него были другие дела. Он должен был вылечиться и отправляться к себе на Периферию, на свой участок. Поэтому он никуда не уходил с того места Территории, где была больница. Рядом с ней были храм и школа. Вот вокруг них трех он и ходил.

Храм был всегда открыт, но там обычно не было богослужений. Часто играл орган. Органистов Исследователь не видел, их место было под потолком. Видимо, они сменялись. Иногда, когда он приходил, горело больше свечей, а иногда меньше. В пустой храм он не входил. Что-то ему мешало. Только стоял на пороге.

Рядом с храмом была школа. Один раз Исследователь в нее зашел. Вот там было действительно интересно. Шли занятия - то ли по математике, то ли по каббале. Преподаватель-раввин рассказывал о мистическом смысле математических операций: сложения, умножения, возведения в степень, взятия производной, интегрирования и операции выбора произвольного элемента из континуума. Последнее показалось Исследователю особенно интересным, и он в другое время обязательно остался бы, но сейчас не мог. Его звали дела. Все школы остались в прошлом, более им не было места в его жизни.

Когда вернулся в больницу, врач похвалил его:

- Вы управляете своим умом, а не ум управляет вами.

 

В конце концов Исследователю удалось дождаться, когда в храме началась служба. Оказывается, священник был тот же врач (он же начальник спасательного отряда). Когда Исследователь увидел знакомое лицо, он перестал колебаться и вошел в храм. Народа было мало. Одно лицо Исследователь, кажется, мельком видел на Периферии, кажется, это был один из начальников соседних участков. Но он не стал об этом думать. Священник читал какие-то богослужебные тексты, все в них было совершенно непонятно, хотя, кажется, проскакивали отдельные знакомые слова. Как и положено молящемуся в храме, Исследователь встал на колени. Священник научил его, что руки надо складывать лодочкой. Так и он их и сложил и стал молиться. Чтобы, если можно, его минула чаша сия, то есть расстрелы, но, впрочем, пусть будет так, как угодно Богу (ну или Творцу смыслов; возможная разница между ними Исследователя на данном этапе не интересовала). А также о том, чтобы спасти от обездвиженности друга-кататоника. Ну и чтобы самому больше не падать в трещины, чтобы хватило ресурсов. На что? На что нужно. В основном, надо полагать, на то, чтобы мыть стены. Ему отвечала теплота, как бы: «Слышу». Этого было вполне достаточно. От этой теплоты можно было зарядиться энергией.

 

Понятно, что он уже был здоров. Врач вызвал его для разговора.

- Не буду рассказывать вам всего, тем более что я тоже всего не знаю, - сказал врач, - но нам сейчас важно, что, во-первых, я уполномочен говорить от имени вашего командования, а, во-вторых, это командование поручило мне передать вам, что вы не должны возвращаться на Периферию.

Исследователь ответил:

- Что?!

Нельзя передать, как он был не согласен. Он был готов не подчиниться. Он сразу передумал очень много смыслов. Позже он думал, как странно - не подчиниться приказу, ведь он вроде был хотел исполнить волю Творца смыслов. Но ему казалось, что эта воля в том, чтобы он был именно на Периферии.

 Врач уточнил:

- Не возмущайтесь. Вы не должны этого делать, но вы можете. Если желаете сами. Давайте посмотрим, какие альтернативы.

Исследователь стал стоять и слушать.

- Во-первых, вы можете поступить в спасательный отряд, быть спасателем. Обучитесь, получите профессию врача. Будете летать на ту же самую Периферию. Спасать тех, кто упал в яму, замерз, отравился и так далее.

- Падают, думаю, чаще в трещины, а не в ямы, - сказал Исследователь.

- Ну, с точки зрения спасателя, никакой разницы нет, - заметил врач. - Затем станете врачом, овладеете сначала искусством пришивания ног к телу, а потом - прилаживая воронок к образам. Вам вот я приладил, вы замечаете, а видели бы вы, какой там был люфт, сколько туда насосало пустоты!

- Спасибо, - поблагодарил Исследователь.

- Не за что. Это моя работа.

- Но ведь кататоников так не вылечишь?

- Ваших, периферийных - нет, не вылечишь. Если кто-то попадает в состоянии обездвиженности сюда, на Территорию - тех мы, конечно, лечим.

Врач показал ему больницу. На первом этаже лежали больные. Сколько их там было, Исследователь не понял. На втором жили спасатели. Точнее, отдыхали. Жили они во время своих экспедиций.

Везде было светло. И очень велика концентрация смысла. Например, хотя Исследователь все видел впервые, все было сразу понятно: вот больные, вот у этого дыра в воронке, его лечат, этому оторвало образ, его тоже лечат, а вот у этого все в порядке, у него только ушибы, он почти восстановился. И скоро он убудет на Периферию, где он - Исследователь вгляделся внимательнее - где он начальник второго порядка. Но не его начальник. "Интересно, сколько там всего начальников второго порядка, сколько всего порядков, сколько вообще людей," - подумал он.

- Еще я могу предложить вам должность ответственного за каналы, - продолжал врач, когда они вернулись. - Там надо хорошо понимать, но я вижу, что ваш ум годится. Вкратце говоря, вы будете специалистом по смыслу. Мы получаем смысл по непосредственным каналам, от Управления традирования смысла; можно сказать, от самих Светлых ворот.

Исследователь спросил:

- А разве каждый не может спросить о смысле напрямую?

- Про свой собственный смысл каждый может, конечно, спросить напрямую. Но только про свой собственный.

- Мне про другой не надо, - сказал Исследователь.

- Хорошо. Третья ваша возможность - быть преподавателем и ученым. Вы видели в школе, там, где, занимаются мистическими учениями. Там первое дело - научиться различать смысл и значение...

Исследователь не стал даже вникать.

- Я должен быть на Периферии, - сказал он. - Таков лично мой выбор. Я чувствую, что это совпадает с замыслов Творца смыслов обо мне и даже не только обо мне. Кто видел ее изнутри, тот никогда не сможет оставить ее за спиной. Но если будет прямой приказ начальства, то я, конечно, буду нести службу там, где прикажут.

Врач покачал головой.

- Нет, прямого приказа не будет. Кстати, я сделал запрос по каналам относительно вашего прошлого этапа. Не было ли там за вами убийства или чего-то в этом роде. Ну и вот отвечают, что что-то в этом роде было. Я не стал уточнять. Во всяком случае, не приступайте к совершению расстрелов, пока не разберетесь с этим.

На прощание Исследователь зашел в школу и храм. В школе увидел нескольких незнакомых человек и того раввина, которого видел в первый раз. Раввин ему приветливо улыбнулся. И правильно - чего бы не улыбаться человеку, который всю жизнь занимается Каббалой?

- Скажите, а все-таки в двух словах - в чем мистический смысл операции выбора произвольного элемента из континуума?

- Совсем в двух? - тот засмеялся. - Ну, совсем в двух будет так: Б-г все знает.

"А чего я, собственно, ожидал," - подумал Исследователь. Возможно, на периферии ему больше пригодилось бы каббалистическое дифференцирование, но увы - этим надо заниматься или серьезно, или никак.

В храме народа не было. Он стал слушать орган. Ни о чем не думал, потому что не знал, ни о чем подумать, ни о чем попросить. Вроде бы Творец смыслов уже знал все его просьбы. Вот так молча стоял, слушал орган, потом до него дошло. Как узнать, что было на предыдущем этапе, о чем он забыл? Надо лишь перевернуть образ. Он перевернул и вспомнил.

Да, это была несчастная случайность, он совершил это без намерения. Был увлечен исследованиями, поспорил с коллегой. Коллега был неправ. Повысил голос, допустил несколько некорректных выражений. Да в тех условиях никто не обратил внимания. Там было в некотором роде почище, чем на Периферии. Все равно что два уголовника с Периферии дали друг другу по морде. В наряд обоих мыть стену вне очереди, и все дела... Но у коллеги случился удар, и он умер.

Никто, конечно, не обвинял Исследователя в убийстве, даже по случайности. Между этими двумя вещами даже не провели связи. Да и сам Исследователь нес службу на Периферии, а не, скажем, на Территории и не у Светлых ворот, вовсе не из-за того случая. А по причине длительного обрыва связи с Творцом смыслов. А из-за того случая он только проникся отвращением к убийству.

Убийство - это не дело человека. Тот, кто убивает, сует руку в чужую воронку, а там пустота, и это чужая пустота. Тот, кто убивает, трогает чужую пустоту, и его собственная пустота как бы сворачивается, его воронка делается как бы перекошена,  и он этого он сам полумертв. Лучше было бы ему даже не рождаться.

Он задал врачу вопрос, который беспокоил его больше всего:

- Скажите, - спросил он, - а на Периферии есть способ поддерживать связь с Творцом смыслов?

- Нет, - ответил врач. - Кроме памяти. Туда не идут каналы. Так надо, иначе будет иссякать пустота... Вы только что отказались учиться, так что не поймете, почему так. Я дам вам с собой немного упакованного смысла. Вот, - он протянул крепко закрытую коробочку. - Повесьте себе на шею. Легче будет помнить. Открывайте в самом крайнем случае и не берите много. А больше ничего нет. Ждите, когда придет время отпуска. Или закрытия вашего участка - бывает, что участок закрывают, если больше половины состава вдруг освобождается по амнистии.

Что же, нет так нет. Исследователь взял коробочку и аккуратно повесил на шею.

 

Интересно, что еще есть такой сосуд, наподобие чайника. Чайник вставляется в воронку, а носик его торчит наружу. О том, что чайник есть, многие даже не подозревают, потому что обычно он спрятан в воронке вместе с носиком. Чайник можно наполнять и выливать. А также он может кипеть сам по себе.

Большинство людей не умеет пользоваться чайником. Поэтому обычно получается, что из него выплескиваются ядовитые продукты брожения, которые попадают внутрь воронки и все портят.

О чайнике Исследователю рассказал врач, еще до прощания, а теперь Исследователь думал, что он должен вернуться на Периферию с чем-то. Ведь он изменился. И он мог, он должен был что-то принести туда.

А когда напоследок стоял в храме, он понял, что он теперь должен нести любовь. То ли Творец смыслов ему это подсказал, но значит очень деликатно, так что он не заметил. То ли он сам понял. Да, в принципе, это же ясно.

И вот как это может получиться: нужно наполнить чайник любовью и принести ее туда. Человек может наполнить свой чайник чем угодно, хотя многие не знают об этом. Тем более может не знать об этом тот, кто утратил связь с Творцом смыслов. Если связь с ним есть, то Творец смыслов это может объяснить. В принципе, это может объяснить и один человек другому человеку, но это намного труднее, потому что обычно никто не может показать другому, где у него чайник. Только Творец смыслов может сделать это понятным непосредственно.

- Настоящей любовью сам человек воспользоваться не может, - сказал ему врач. - Так что в принципе жалеть ее не нужно. Выливать из чайника, а там может появиться и новая. Чаще всего трудно не то чтобы расстаться с любовью, а вытащить чайник из воронки и наклонить его так, чтобы хоть что-то выливалось. В этом и есть основная трудность. Если это сделать, то любовь будет выливаться, и хватит ее надолго.

Странно, конечно, с любовью к уголовникам. Это гораздо больше подходит не для рядового начальника участка, а для какого-нибудь особого, сингулярного человека - например, для священника. Но священников на Периферии нет. Ведь это служители смысла, а смысл до Периферии не доходит. А вот любовь, выходит, может дойти... Странно, но, стало быть, так надо.

 

Ну вот, и с этим Исследователь отбыл назад на Периферию, к себе на участок.

Долгая одинокая дорога, опять вдоль труб. То мрачная ночь, то полный туман. Холод, мелькание каких-то призрачных огней вдалеке. Все как в первый раз, хотя в данном случае Исследователь был существенно лучше укомплектован: у него был ум на месте, исправленная воронка, в ней чайник, на шее коробочка со смыслом. Может быть, поэтому по дороге никто не попадался и его не бил. А может быть, так получилось, потому что никого не было.

Мельком прикинул радиус и по нему подсчитал примерную площадь Периферии. Получилась огромная величина. Наверное, на ней умещалось порядка 1010 человек. В смысле, уголовников. И еще раз в тысячу меньше неосужденных... Впрочем, досужие размышления, - прервал он сам себя.

 

***

Периферия встретила его невыносимой вонью. Довольно долго он был сосредоточен только на том, чтобы не задохнуться и не отравиться. Потом рванул не на участок, а к тому месту, где упал в трещину в стене и где расстался с кататоником. И увидел: тот лежал на том самом месте. Вместо трещины была яма. Видимо, он и не двигался с тех пор.

- Ты вернулся, - тихо сказал он.

Коробочка со смыслом как бы сама пошевелилась на груди у Исследователя.

- Я принес тебе спасение, - сказал Исследователь, садясь с ним рядом на землю. - Спасение и много рассказов. И задачу. Задача состоит в том, чтобы понять, наконец, что такое смысл.

Он достал коробочку и открыл ее.

Долго смотрел в нее. В ней, внутри, была вся Территория, все его прошлое, вплоть даже до Светлых ворот. Память, законы мироздания, словом, все. Все это было нужно ему, а не кататонику, но он протянул ему коробочку.

- Спасение твое мне не нужно даже даром, - ответил кататоник.

И правильно, оно было ему не нужно.

Исследователь убрал коробочку. Кататоник помолчал и попросил:

- Только не уходи больше, ладно?

Что тут происходило без него? Исследователь не стал выяснять. Вздохнул, взвалил друга на спину и потащил его в барак. Какой смысл разговаривать у трещины, когда и без того удивительно, как это он тут не замерз, пока ждал его.

- Тогда смотри, чего я тебе налью, - сказал он, доставая из воронки чайник.

И, что характерно, второй чайник тут же показался ему навстречу.

 

Начальник второго порядка вызвал его, кратко похвалил за быстрое возвращение и послал на учебу, овладевать техникой расстрелов. Он отправился без вопросов. Уже был к этому готов.

Его учил инструктор, чем-то напоминающий врача.

- Что у вас отвращение к убийству, это хорошо, - сказал он. - Расстрелы и нужно совершать с отвращением.

Исследователь ничего не говорил. Ему было странно любить уголовников, но расстреливать - не странно, а предельно непонятно. Судя по всему, самое естественное отношение к уголовникам у нормального человека - это отправить их на периферию и либо запихнуть в барак, либо заставить мыть стену.

Однако он овладел требуемой техникой. Техника была довольно странная. Расстрел - это удар по воронке. Происходит он около стены. Он происходит так, чтобы прострелить стену насквозь. Расстрельные орудия специально изготавливаются для этого. Воронка встает поперек стены, на какое-то время в стене появляется канал. Пустота воронки и пустота за стеной соединяются, далее что-то происходит, этого никто не знает, и затем стена силой своего давления сплющивает воронку, закрывает канал, восстанавливает свою целость. Про образ ничего не говорится. Он может отлететь куда угодно. Но обычно никуда не отлетает, а сам собой, от удара, расплющивается о стену. И то сказать, образы там были такие, что так и хотелось их расплющить. Они напоминали клубок спутанных грязных волос.

Сначала после того, как он стал расстреливать, все было вроде нормально. У него появились другие измерения. До тех пор он смотрел на уголовника и видел перед собой только уголовника. А если смотрел на стену, то видел стену. А теперь, когда смотрел на уголовника, видел вереницу расстрелянных им людей. И поэтому он видел множество потенциальных возможностей этого уголовника, которые никогда, возможно, не исполнятся. Но он их видел. Он чувствовал, что это знание переводит его в другое измерение. Наверное, делает более могущественным.

А когда смотрел на стену, то видел... о, что он видел! Но этого нельзя рассказать, а проще всего сказать, что он видел ее будущее. Больше он не прятал ум в сумку. Он использовал его для предсказаний. Землетрясения, дыры, трещины и разломы, прорывы пустоты - все это было связно с тем, что происходит на Периферии. За серией расстрелов на одном участке всегда следовала серия землетрясений на соседних. Если на одном участке кто-нибудь погибал, то на соседних появлялись новые трещины и множество, множество пятен.

Вообще, начальник любого участка отвечает за технику безопасности. Если у него в результате несчастного случая гибнет человек, все равно уголовник или неосужденный, то начальник идет под трибунал. А потом простым уголовником отправляется мыть стену. Поскольку большинство начальников безвозвратно сожгли свой ум, они не могут предсказывать аварии. Либо им остается надеяться на удачу, либо они принимают меры. Например, они запрещают контингенту передвигаться вблизи стены поодиночке. Это нерационально, мыть стену большим отрядом, но он несчастных случаев это, конечно, страхует. Или некоторые выставляют стражу.

Исследователь в этом смысле мог гораздо больше. Почти все аварии у себя на участке он предвидел и встречал их подготовленным. Туда не посылал безоружных людей с тряпками мыть стену, а посылал небольшой отряд с лопатами. И у него на участке не было несчастных случаев и катастроф.

Сначала он думал, что этот обязательный грех, совершение расстрелов, он искупит хорошей организацией участка. У него не гибли случайно люди. А еще он для многих находил поводы ходатайствовать об амнистии.

Но одно другим не искупалось, лежало как бы в разных измерениях. Измерение аварий, измерение расстрелов, измерение амнистий, измерение, в котором существовал друг-кататоник. Последний, кстати, стал поглядывать на Исследователя с молчаливым уважением. Расстрелы что-то изменили в его отношении.

Интересно, что собственную судьбу и собственный уход он тоже рассчитал заранее. И он ничего не сделал, чтобы это предотвратить.

 

Это случилось посреди серии расстрелов - редкий случай, когда сотрясение стены приводит к тому, что она лопается в том самом месте, где стреляют. Обычно-то сопутствующие расстрелам землетрясения бывают довольно далеко. Перед тем, как упасть в трещину, Исследователь увидел далекое будущее Периферии. На фоне вечных костров из мусора - много-много аварий, расстрелов, несчастных случаев, кататоников, безнадежных попыток залить это из маленьких чайников с любовью.

Потом стена лопнула, и его воронка встала перпендикулярно. Пустота соединилась с внешней пустотой. За ней покатилась, подскакивая на камнях, плотно закрытая коробочка со смыслом. Маленьким посланием от Светлых ворот в бесконечную пустоту за стеной.