Искры пламени воспоминаний

                Искры пламени воспоминаний
   Когда я родился, минуло уже полгода со дня кончины устода Садриддина Айни. Помимо того, что давали учебные программы и что об основоположнике современной таджикской литературы нам говорили учителя, я открывал для себя устода по мере погружения в его книги, прежде всего «Воспоминания», которые я перечитал много раз на таджикском и русском языках в переводе Сергея Бородина. Хотя я не раз не бывал на малой родине устода – бухарском кишлаке Соктаре, но все его улицы и закоулки, также как Верхней Махалли, где прошли детские годы устода, мне казались знакомыми как и улицы и переулки посёлка Вахш.
   Как будто и я вместе с друзьями детства устода бегал в пустыню смотреть на передвижения барханов, вместе с ними пас скот.
   Когда отец устода издали показал ему на проезжавшего поэта Исо, будто и я присутствовал там. Таково было воздействие «Воспоминаний» на меня. Потом как будто я вслед за жаждующим знаний Садриддином последовал в Бухару, видел тесные и тёмные кельи в медресе Мири Араб, познакомился с братьями Махдуми Гавом и Пираком, наблюдал с интересом за их попыткой создать таджикско-русский разговорник, гулял возле хауза Девонбеги, излюбленного места бухарцев. Повторюсь, всё это было под впечатлением от чтения «Воспоминаний». Позже я ознакомился и с другими произведениями устода, мне стала ещё больше очевидной масштабность личности и значимость объединяющего нацию слова Айни в то сложное и противоречивое послереволюционное время.
   Прочитал и множество заметок, посвящённых устоду Айни. Особенно понравился мне очерк Сатыма Улугзаде об их совместной поездке с Айни и Джалолом Икрами в Бухару.
   Со временем я познакомился с людьми, видевших Айни и даже общавшихся с ним. Некоторые факты и эпизоды из их рассказов, быть может не всем известные, я по журналистской привычке зафиксировал в своём блокноте. Одним из таких людей была сестра академика Бабаджана Гафурова Тоджинисо Гафурова. По профессии она была журналисткой и переводчиком и одно время работала редактором в Таджикском государственном издательстве. Однажды когда готовилась к печати повесть С.Айни «Ятим», возник какой-то вопрос и Т.Гафурова написала устоду письмо в Самарканд, где он большей частью жил. Устод незамедлительно ответил, но при этом не преминул отметить, что в письме не указана дата, а без этого элемента эпистолярный жанр существовать не может. «Этот урок устода я запомнила на всю жизнь», - говорила Т. Гафурова, вспоминая об этом случае.
   Как-то на одном литературном вечере в малом зале Союза писателей старый учитель из джамоата Гулистон района Рудаки Солех Бобизода рассказал следующее:
   - В те далёкие годы я учился в Душанбинском пединституте и с одним однокурсником снимал квартиру невдалеке от дома, где жил С.Айни, недавно избранный Президентом Академии наук Таджикистана. Мы иногда видели как старый писатель выходит за калитку и оперевшись на посох,  сидит на стульчике, чтобы подышать свежим воздухом. В один из таких дней мы проходили мимо дома устода, почтительно поздоровались и хотели идти дальше. Устод пальцем поманил нас, когда мы приблизились, он тихим голосом сказал:
   - Мой осёл мучается от жажды, однако поведать об этом бедняга не может. Во дворе есть вёдра и коромысло. Если вы принесёте из речки воды, наполните корыто и поставите возле осла, то сделаете благое дело.
   Мы охотно выполнили просьбу устода. Он поблагодарил нас и стал расспрашивать, кто мы, откуда.
   Когда он узнал, что родом я из махалли, расположенной рядом с гробницей Мавлоно Якуби Чархи, слегка задумался.
   - Вы знаете, - сказал устод, - что Мавлоно не только крупный богослов и был одним  из самых образовайнейших людей своей эпохи, но и видный представитель суфийского братства накшбандия, девизом членов которого считался: «Сердце с богом, рука за работой». Это значит, что все люди, в том числе и духовенство хлеб насущный должны добывать своим честным трудом. К Мавлоно для поклонения приезжал сам Абдурахмон Джами. Я бы тоже хотел посетить гробницу святого. Вы можете в такой-то день проводить меня туда?
   Я согласно кивнул головой и в назначенное время пришёл к устоду. Он верхом на осле, а я пешком отправились в путь. За устодом была закреплена служебная машина, но он почему-то предпочёл ехать на осле. Когда мы пришли, устод вначале посетил гробницу, затем долго сидел в тени огромных вековых чинар, о чём-то думал и только затем пустился обратно.
   Я имел честь быть знакомым и с сыном устода Камолом Айни, очень эрудированным и общительным человеком, вылитом как  его великий отец. Как-то он спросил меня, выпускником какой школы я являюсь. Я ответил, что школы №1 Вахшского района.
   Тогда он сказал, что жители этой плодоносной долины в основном съехались туда из других регионов. Поинтересовался, откуда мои корни. Я ответил, что родители мои из кишлака Рарз, что в верховьях Зерафшана. Услышав ответ, мой собеседник просветлел лицом и сказал, что не раз там бывал. В другой раз он вытащил из своего портфеля старую пожелтевшую фотокарточку. «На этом снимке, который когда-то сделал я сам, запечатлены рарзские старики. Посмотрите, может узнаете кого».
   Но сколько я не всматривался, никого среди седовласых стариков узнать не смог. Показав на одного из них, Камол Садриддинович сказал: «Это дядя Сангин. К нему я вот и ездил».
   Из рассказа К.Айни в тот день я узнал, что один рарзец по имени Сангин в своё время как и другие его односельчане- отходники на заработки ездил в Самарканд.Там его на базаре и заприметил устод и потом он много лет служил у писателя в доме, вёл его хозяйственные дела.
   «Дядя Сангин стал для нас как родственник,- вспоминая о тех днях, продолжил К.Айни. – Домулло (К.Айни так называл своего отца. – М.С.) в перерывах между работой любил беседовать с ним, интересовался говором жителей горных кишлаков, иногда делал пометки. Домулло говорил, что диалекты и наречия горцев остались такими же чистыми как и их горные родники. Домулло утверждал, что необходимо находить и собирать как крупицы золота отдельные слова и обороты из бесед с горцами, сохранившимися в первозданной чистоте и вводить в литературный язык. Он и сам так поступал, когда состовлял толковый словарь таджикского языка. Даже когда дядя Сангин ушёл со службы, наши связи не прекратились до самой его смерти.»
   К.Айни рассказал ещё один интересный и поучительный эпизод из жизни устода. Ещё до Великой отечественной войны правительство подарило устоду легковую машину марки «Победа», выделили и шофёра. «На этой машине, - вспоминал К.Айни, - мы ездили на железнодорожный вокзал встречать Абулькасима Лахути, когда он впервые приехал в Самарканд навестить устода и привезли его к нам домой».
   Но когда началась война, устод принял решение отправить машину фронтовикам. «Сейчас не время для роскоши, - сказал домулло. – Если она пригодится бойцам на поле сражения, будет лучше».
   В одном из своих выступлений Лидер нации Эмомали Рахмон отметил:
   - Благодаря независимости мы подняли идею национального самосознания на уровень государственной политики, национальный язык стал государственным, но основу всему этому в своих бессмертных творениях заложил ещё устод Айни. Поэтому мы заслуженно первым удостоили устода высоким званием Героя Таджикистана.   
                М.Самими