Замёрзшие слёзы небес...

Время неумолимо идёт вперёд, бесстрастно отсчитывая секунды, минуты, часы, дни и недели, месяцы и годы, столетия…Его не остановить, не повернуть вспять… Исторические события тоже нельзя вернуть. Но самые значимые из них хранит наша память.
Недалёк тот день, когда стрелки Истории на долю секунды замрут на цифре «75», чтобы почтить память тех, кто пал в бою за мир и счастье на земле, за детский смех, за шёпот влюблённых, за возможность жить, дышать, встречать рассветы…
Вечная память тем, кто не вернулся из боя, кто ценой своей жизни отстоял право жить для грядущих поколений… Вечная память невинным жертвам, сожжённым заживо в печах крематориев и в машинах-душегубках, вечная память замученным в лагерях смерти, расстрелянным в упор только за то, что они были еврейской национальности…
Лагерь смерти «Тростенец» под Минском. Сколько лет я проезжала мимо, не зная о нём, не думая, ничего не чувствуя… И вот оно, прозрение…
Тишина. Жуткая, звенящая… Каждый шаг приближает к цели поездки. Бетонная дорожка – «Последний путь, дорога смерти…» Это бывшее урочище Благовщина – так значится на карте-указателе. Теперь здесь часть мемориального комплекса «Тростенец» - безжалостной машины по уничтожению людей. Он являлся крупнейшим лагерем смерти, созданным нацистами, и стоит в одном чёрном ряду с такими широко известными фашистскими фабриками смерти как Освенцим, Майданек, Треблинка. Считается, что Тростенецкий лагерь объединяет несколько мест уничтожения: сам концлагерь, урочище Благовщина, где проводились расстрелы, и урочище Шашковка - место массового сожжения трупов.
Я иду, как на Голгофу. Тяжелеют ноги, сбивается дыхание. Мысли путаются, и вдруг слух доносит лай собак…Что это?
Свора чёрных псов, похожих на овчарок, следуют за нами сзади, слева, справа. Они злобно лают, тяжело дышат и клацают зубами… Но ни я, ни мой спутник не испытываем чувства страха.
Прихвостни фашистские! Вон пошли! – кричу я что есть сил. – Не боимся мы вас! – и поднимаю с дорожки несколько увесистых кусков битой щебёнки. Псы недовольно порыкивают и уходят в глубь редкого лесочка.
Кто они? Оголодавшая свора брошенных собак, или чёрные тени тех извергов, которые по-барски устроившись на чужой земле, мечтали поставить на колени миллионы людей и сделать их своими вечными рабами? Я не верю в привидения, но эта встреча была неприятна и как-то внутренне настораживала…
Редкий сосновый лесок впереди и какие-то жёлтые пятна на каждом дереве. На карте это место обозначено как массовое захоронение узников концлагеря. «Яма». Пятьдесят метров в длину, пять в ширину и шесть в глубину. И таких ям-могил здесь – 34… Партию заключённых, обречённых на смерть, выгоняли из бараков заставляли прыгать в яму. Иллюзий не было: каждого ждёт пуля. Свинцовый град не оставлял надежды. А конвой уже гнал перед собой следующую партию обречённых. Им приказывали брать лопаты и засыпать землёй убитых… С немецкой педантичностью (не пропуская порядка уничтожения людей) яма наполнялась доверху…Тогда в ход шли тракторы. Тяжёлыми гусеницами они выравнивали края ямы, «утюжили» землю вокруг, заметая следы преступления.
Теперь на месте ям-могил растёт сосновый лес с чахлыми деревцами. И на каждом из них прикреплена табличка-памятка о самом родном и близком, оставшемся в одной из них. Приезжают родственники, чтобы поклониться последнему шагу, судорожному вздоху дорогого им человека…
Больно читать имена жертв, больно погружаться в эту человеческую трагедию. 206 тысяч     человек из Беларуси, Чехии, Австрии, из Западной Европы остались навечно в земле урочища Благовщина.  Кланяюсь, крещусь, шепчу молитву и выхожу, повернувшись спиной к дороге, не смея отвернуться от ямы…
Благовщина – это малая часть Тростенецкого лагеря смерти. Основная «фабрика» уничтожения людей находилась в Шашковке. Но идти туда уже нет ни моральных, ни физических сил: сильная боль, как обручем, сжала голову, сердце не билось - трепыхалось в груди… «Домой, - решила я. Возможно, завтра продолжу своё путешествие, когда пойму, что я готова посетить вторую часть комплекса. А пока – в тепло своей квартиры. Чашку горячего чая – и думать, переосмысливать увиденное. Сделать краткие записи, пока всё свежо в памяти…»
Осенью 1943 года в километре от деревни Малый Тростенец, в Шашковке, гитлеровцы построили печь для сжигания трупов расстрелянных людей. Это была яма площадью 8 кв.м. и глубиной 4 м. с отлогим подходом к ней, огороженная колючей проволокой и плотным дощатым забором высотой три метра. На дне ямы были уложены параллельно шесть рельсов длиной десять метров, поверх рельсов — железная решетка.
Фабрика смерти работала, не переставая. Местные жители видели машины, идущие в сторону печи. Это были специально оборудованные грузовики, так называемые «душегубки», и грузовики с живыми смертниками, которых на месте расстреливали, а затем забрасывали зажигательными бомбами и поливали горючими смесями. Расправа происходила очень быстро. Порой в печь толкали живых людей… Дикий нечеловеческий крик стоял над Шашковкой…Горели живые люди – чьи-то родители, братья, сёстры, а жгли их нелюди с перекошенными от злобы лицами и пустыми холодными душами. Пепла от кремационной печи-ямы было так много, что изверги не успевали рассыпать его по огромному колхозному полю…
В печи урочища Шашковка было уничтожено более 50 тысяч человек… Как постичь разумом обычному человеку эти страшные цифры? Как поверить увиденному? Как принять сердцем?..
Переходим дорогу. Примерно в километре от урочища Благовщина - Шашковка…
Асфальтированные дорожки с трёх сторон сходятся в одной точке – «Врата смерти» -памятник невинным жертвам. Полуоткрытые десятиметровые исполины-двери – символ безысходности: за ними ничего нет, пустота. Шаг вперёд – и НИЧТО…Только небо и огромное колхозное поле, засыпанное в страшном 1944 году полутораметровым слоем пепла. Судорожно переплетённые высохшие от голода тела заключённых, перевитые колючей проволокой, руки, старающиеся сомкнуть створки дверей, не отпускают от себя. Они кричат, взывая о помощи…Кричат уже 75 лет. «Храните мир и покой на земле, люди! Не размыкайте рук в борьбе за мир – возьмитесь за руки и не отпускайте их… Нет чужой беды и чужой боли…»
Кладу красные гвоздики у подножия монумента. Как последние капли растерзанных жизней, горят они на сером граните… В горле стоит сухой ком…Страшно сделать хоть один шаг…
И вдруг среди ясного солнечного дня с неба посыпались снежинки.   Остановились рядом редкие прохожие, не веря глазам своим. Девочка лет пяти подставила ручку, стараясь поймать белоснежное чудо, и весело засмеялась, когда ей это удалось. А снег падал, не переставая, ложился в тёплые руки людей – и не таял…Замёрзшие слёзы небес взывали к нашей памяти, ибо нет срока давности у преступления против человечества.
И пусть у этого монумента гуляют молодые мамы с колясками, пусть звучит детский смех, пусть невесты в белоснежных нарядах кладут живые цветы, пусть приезжают, пока живы, родственники расстрелянных и заживо сожжённых мучеников – пусть продолжается ЖИЗНЬ, пока о каждом из нас плачут небеса…