Подснежник

  Весна выдалась затяжная. Первый подснежник проклюнулся около трубы теплотрассы на маленькой проталине среди потемневших сугробов ещё в конце марта. Стебелёк – холодный, как снег, – напоминал маленького дождевого червячка, а цветок – и вовсе не распускался. Но когда сорванный подснежник поселился, освоился и отогрелся  в маленьком, под стать ему стаканчике, по всей комнате распространился единственно неповторимый запах. Так пахнет земля, не почвогрунт, а Земля – планета наступающей весны. Потом, к маю, когда цветок превращается в высокого белоснежного красавца о семи-десяти лепестках, тот первоначальный запах исчезает. И ни одному парфюмеру мира, похоже, не удалось запечатлеть его в искусстве ароматов.
  А мне мечталось о другом подснежнике среднерусской полосы, воспетом великими поэтами, синем, похожем на колокольчик. И случилось неожиданное приглашение поехать в Тарусу. Компания что надо: физики из Протвино, девчонки с филфака Москвы и даже студент-историк из Ганновера. Настрой на Цветаеву и художников Борисова-Мусатова и чуть Поленова. Поднимались на гору к камню с надписью «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». Читали её стихи. Непереводимые, переводили на немецкий…  И вдруг молнией мысль – Паустовский! Скоро уезжать, а мы даже дом-то его ещё не нашли. Я, торопясь, взахлёб начала рассказывать, что в детстве у меня была книга «Летние дни», на обратной стороне обложки которой были нарисованы лисья берёзы в натуральную величину, да так, что все открывавшие моего Паустовского, пытались эти листочки отлепить, как переводку. А сама книжка почему-то пахла подснежниками. Когда-то мы с дедушкой решили написать «благодарственное письмо» Паустовскому и за листочки, и особенно за рассказ «Барсучий нос», да вот адреса точного не раздобыли. Теперь нет в живых ни деда, ни Паустовского, да и удастся ли ещё раз побывать здесь?
  – К Паустовскому!
Нашли дом. Постучали в калитку. Опасливо выглянуло из-за забора какое-то плюшкинское лицо:
  – Здесь живут… Здесь не музей! Проходите, проходите…
  – Будет, будет здесь музей, – обидчиво бормотала я уходя.
  Вдруг на пустыре с маленькой ничейной лужайки как бы сбегает навстречу стайка сине-колокольчиковых классических подснежников. Мы, не сговариваясь, нарвали маленький букетик, вернулись к дому Паустовского, положили их на крылечко…
Я возвратилась домой и написала песню совсем не о Тарусе и не Паустовском, но когда я её пою, вспоминаю именно об этой поездке. А называется песня «Кружение сердца».

  Ах, какое кружение сердца
  В ожидании новой весны.
  И куда мне от этого деться?
  Объясни мне хоть ты, объясни…
  На лыжне ещё прочно и снежно,
  И ещё не придуман весной
  Тот единственный синий подснежник,
  Так внезапно загаданный мной.
  И ещё не придуманной песне
  Стало тесно вдруг в сердце моём.
  И ещё мы, наверное, вместе
  К этой песне с тобою придём…