Жучка

      Холодно. Холодно. Боги мои, как холодно… ничего нет в мире, кроме
обжигающего, огромного холода. Холод - это нечто очень странное. Сначала он всего лишь мелкое недоразумение, неудобство… но проходит время - и холод вырастает. Становится всё больше и больше. Он уже охватывает тебя целиком, он высасывает последние крохи тепла из твоего дрожащего тела и властным взмахом руки напускает на тебя боль. Болит всё - обмороженные конечности, всё тело целиком, всё то, о чём ты даже не знал, что это может болеть - всё это даёт о себе знать болью. Боль холода.
       Потом боль уходит. Она отступает медленно, вкрадчиво. Это - показатель того, что жить осталось недолго. Потому что боль в данном случае - твой защитник. Пока больно - ты живой. Если уже не больно… ты скоро умрёшь. все это знают.
       Но с болью можно договориться. И с холодом тоже можно сжиться, как это ни странно. Но понять это может только тот, кто сам когда-либо сумел сжиться с холодом и болью.
       Снег в глаза. Ничего не видно. Но если остановлюсь - если лягу в сугроб и перестану двигаться - холод обнимет меня, ласково укачивая в своём последнем, смертельном объятии. Я знаю это. И поэтому бреду через снег и ветер. В моей жизни… в моём существовании совершенно нет смысла. Нет никакой высшей цели. Только одно-единственное дикое, животное желание -- выжить, не сдохнуть, не замёрзнуть тут, в сугробе, в очередном безымянном городе…
      Человек. Не успела отскочить в сторону. Ударил ногой. Но мне уже не больно. Он не получит удовольствия от моего жалобного визга. Хоть что-то.
 Дорога. Свет фар. Темно. Можно переходить. Кусты. Деревья. Затишье. Ветра нет. Здесь словно бы в три раза теплее.
  - Жучка! Иди сюда! Куть- куть… иди, иди!
      Машина. Старая, судя по всему, но я в таких вещах не сильно разбираюсь. Человек внутри. Мужчина. Открыл мне пассажирскую дверь, переднюю.
  - Иди! Иди сюда, Жучка! Я тебе поесть дам. Правда, не знаю, станешь ли ты жрать эту колбасу… если не под водку… да иди же, не бойся! Хоть живая тварь рядом будет, хоть, с кем поговорить… поговоришь со мной, Жучка?
      Пахнет едой - одуряющее, лишая последних крох рассудка. Если я поем… если я поем - уже не замёрзну. Не замёрзну, не погибну тут, под равнодушным, ледяным небом, которое обо мне забыло. Он не ударит. Это… это мой человек. Тот самый. И это осознание бросает меня вперёд, бросает ему на колени, заставляет вылизывать ледяным языком его горячие, обжигающие руки… язык больно ужасно, но я ничего не могу с собой сделать. Он смеётся и закрывает дверь машины.
   - Вот так-то лучше. Вот и умница. Умная ты собака, Жучка. Погоди, газетку постелю… нет, не на сидении… А, впрочем, какая разница-то? Ешь тут. Я тебе хлеб с колбасой помну, а то колбасу сразу слопаешь, а хлеб потом уже не захочешь. Знаю я вашего брата. А так - побольше и посытней будет. Ешь, ешь, собака…
     Каюсь, жрала… как не знаю, кто. Чуть не вырвало, подавилась потому что. Но сдержалась, сумела. За три стука сердца подмела подчистую всё, что он на газетку положил. И так стыдно стало, что сил нет…
 Осторожно, очень осторожно последний кусочек положила ему в ладонь. И отвернулась.
    - Доедай, - сказал он и шмыгнул носом. - Ещё чего не хватало. Я не голодный. Я и закусывать не хочу.  Ешь, кому сказано. Ты ешь, а я с тобой разговаривать буду. Ты хороший собеседник. Ты ничего не скажешь.
      Я кивнула. Но он не заметил, слава всем богам. Крошки быстро кончились. Тепло здесь, в машине. Просто… даже не знаю, с чем сравнить. Лапы болят ужасно, но это - хорошо, это значит, что совсем не обморозились, чувствительность возвращается. И огромное тепло вокруг, мягкое, сладкое, и словно молоком пахнуло, откуда-то из щенячества… повозилась и головой устроилась ему на колени. Пусть там, снаружи, воет метель и ледяные вихри снега хлещут землю, соединяя с равнодушным небом. Здесь и сейчас - мы в своём собственно мире.
       Пьёт он что-то гадкое, воняет противно. И курит ещё. Но всё это можно стерпеть ради огромного, вселенского тепла. И ради руки, которая осторожно касается моей головы.
     - Вот я и дошёл до того, что пью водку и разговариваю с собакой. Впрочем, не так всё плохо. Мне есть, с кем поговорить. В самом деле, не так всё плохо складывается. И именно теперь, когда я решился, когда всё обдумал и решился… мне есть с кем поговорить. Наверное, ты для меня сейчас - самый лучший собеседник. Единственный возможный собеседник. Разговаривая с тобой вслух, я смогу лучше сформулировать свои мысли, ведь ты не будешь мешать мне истеричными воплями или… или ехидными, жалостливыми улыбками. Как те, которые называют себя моими друзьями. Друзья, ага. Пока им это выгодно. Где они сейчас, мои друзья? Где?!
    Я поворачиваю голову и смотрю ему в лицо. Продолжай. Я слушаю.
  - Правильно. Их здесь нет. Потому, что они - не друзья. Им пофиг на меня. Это только название, что друзья…
    Он пьёт из горлышка, кашляет, долго и мучительно, курит и гладит меня по голове. И говорит. Говорит, говорит… его голос журчит, как вода в канаве, и уносит меня в быструю дрёму, полную мгновенных, ярких снов- галлюцинаций…
    - … и меня уволили. И с этой работы тоже уволили. Потому что я - не могу вцепиться в уши, не могу в мозг въесться. Продажи не улучшаю. И поэтому я - неэффективный. Ну да и фиг с ним, я и другую работу смог бы найти, не в первый раз, но вот она… как она кричала, Жучка, бедная моя собака, ты не представляешь себе, как она кричала… что я неудачник, захребетник, и она работает, как лошадь, а у нас ипотека и двое детей, которым я не могу не то, что будущего обеспечить - даже высшего образования, и она на меня лучшие годы жизни потратила,, но ещё не всё потеряно - если меня срочно выгнать и найти ей нормального мужика, а детям - настоящего отца… и в этот раз, псина, мне отчего-то стало от этих слов так больно. Я так много раз всё это слышал - но впервые мне стало очень больно…
     Что ты, человек,  знаешь о боли? Три года назад меня взяли в дом. Я была ещё совсем молодая и глупая. Девочка играла со мной, везде брала меня с собой, её родители кормили и наливали в миску воду. Я была счастлива. Я совершенно обо всём забыла и думала, что моё место - рядом с ними, рядом с ней, с моей хозяйкой, что именно ради этого я и пришла в этот мир - быть рядом с ней… глупая, наивная идиотка.
      Они закрыли дом на ключ, загрузились в машину и уехали. Хозяйка поцеловала меня и уехала. Я не могла бежать за машиной, я быстро отстала, у меня были ещё щенячьи лапы. Вернулась к дому. Я ждала очень долго, ждала, что она вернётся. Листья совсем облетели, стало холодно. Снег пошёл. А я всё ждала. Я так и околела бы там, на крыльце, если б не Пит. Он мне объяснил, что хозяйка никогда за мной не вернётся. Что они так делают - сначала привязывают к себе, а потом бросают. Потому что не любят по- настоящему. Вот это было - больно.
      Пит был добрый. Он научил меня воровать еду, лазить по помойкам и драться с другими голодными. Научил, что нельзя привязываться к одному месту и, не дай боги, вступать в стаю. Потому что, рано или поздно - придут люди и убьют. Хорошо, если застрелят, это почти не больно. Намного хуже, если убьют палками. Или от яда умирать - это очень больно…
 Мы шли вместе всю ту бесконечную зиму и не дали друг другу умереть. Пит умер весной. Он был старый уже и воспаление лёгких его доконало. Я закопала его в землю, как сумела. Почему-то мне казалось неправильным, что кто-то голодный сожрёт его ненужное уже ему тело. Странное, глупое чувство.
      Это было больно: два года назад, когда я прибилась к стае в большом городе. Очень голодно было, а в стае - легче, и еду добыть проще, и жить не так страшно. И были добрые люди, они нас подкармливали, когда мы подлезали под забор. Щенков кормили, и нас, заодно. Одна женщина меня кормила, почти каждый день. Гладила по голове. в ней было много боли, и я её жалела, очень. Она носила свою боль с собой, как шкуру.
   - Динка, идём, идём. Да иди ты со мной, глупая собака! Стой! Я тебя на ремне поведу, будет тебе и ошейник, и поводок… пошли.
      Это называется - стройка. Место, где дома для людей ещё не готовые, и люди там не живут. Всё холодное и пустое. Она меня там заперла, но я кричала - потому, что чувствовала беду. Тогда она пришла и повела меня… ткнула в окно, в стекло.
    - Смотри. Смотри, Динка, навсегда запомни. Я тебя отпущу, когда они уедут. Когда всё успокоится. А ты смотри и запоминай.
      Это было гуманно, так это называется на человеческом языке. Их застрелили. Всю стаю. Даже щенков. А тех, которые слепые ещё были - ногами… и я смотрела.
      Какой-то человек на неё кричал и ругался. Но она тоже закричала, прижала меня…похожа на кошку была, сильно. Только не противная. И тот человек нас не тронул.
 Потом она вывела меня за забор и толкнула прочь.
     - Уходи. Теперь ты знаешь, чего мы все стоим. Чего стоят наши косточки в обед и улыбки, и сюсюканья… уходи и никогда не возвращайся. Нет, не смотри так. Я не могу взять тебя домой. У меня и дома-то нет. У меня и меня нет. Уходи, Динка. Не приходи в большие города. Здесь люди… жестоки, как люди. Не оборачивайся. Если ты обернёшься… мне будет слишком стыдно.
      И я ушла, не обернувшись. Она спасла мне жизнь, и ей было стыдно. И мне было нестерпимо больно от того, что она винит себя.
 И потом, когда мальчишки-подростки облили меня бензином и бросили спичку - было больно. Но у меня хватило ума прыгнуть в сугроб, и они меня не догнали и не смогли добить ногами. Как Дружка. А его крики я ещё долго слышала во сне и просыпалась - с криком.
       Но я избежала одной боли. У меня не было щенков. Слава всем богам. И их не утопили в помойном ведре, пятерых крепких, здоровых малышей. Как у Белочки. С ней потом случилось что-то странное, и она ходила и везде их искала, своих малышей. И позже её отвели в специальное место, и там она уснула навсегда. Хозяин предал её. Убил. И это - тоже больно.
 Что ты знаешь о боли, человек? Что ты- ты! - можешь знать о боли?
      - И всю дорогу так, понимаешь? Всегда так. Что бы я ни пытался - ничего не выходит. Я неудачник, это она правильно говорит. Что такое неудачник? Как бы тебе объяснить попроще… Вот если ты родилась от родителей с длинной родословной, очень чистопородистых - тебе бы не пришлось мёрзнуть и голодать на улице. Тебя бы сразу взяли жить в богатый дом, жрала бы мяса от пуза и была бы счастлива. Но ты беспородная дворняга и шансов на удачу у тебя - один из миллиона. Понимаешь? Ты такая же неудачница, как и я. Но тебе проще. У тебя нет жены, которая постоянно чем-то недовольна. Всегда, круглосуточно. Даже, когда спит - у неё недовольное лицо. Даже когда она со мной в постели… она глаза закрывает- и представляет, что она не со мной, с кем-то другим, уж не знаю, с кем, да я и знать не хочу, кого она там себе представляет, она же ненавидит меня, презирает меня… я бы давно с ней развёлся, только… Светке девятнадцать, она учится, постоянно деньги нужны. А Пашке тринадцать, каждые полгода новая обувь и всё такое… она одна их не вытянет, понимаешь? А кто её возьмёт с двумя детьми? Её и без детей-то никто не возьмёт, стерву оручую… и я осознаю, что всё это - совершенно безнадёжно, как впрягся - так уже из колеи не выберешься, и пытаться даже бесполезно, безнадёжно, понимаешь, Жучка, безнадёжно…
       Безнадёжно почти четыре года бежать из села в село, из города в город в поисках… безнадёжно - тащиться по шоссе, напрямик бежать лесами и полями, скрытно, перебежками, по ночам, пересекать большие города… в поисках… в безнадёжных, безумных поисках… Я приехала сюда на открытой платформе товарного поезда. Было ужасно холодно, но потом я нашла старый мешок. К утру снег намёл здоровый сугроб, но мне под мешком стало даже тепло, мешок и снег защитили меня от ледяного ветра, и я спала и видела сны.
 Безнадёжно - искать всю свою осознанную жизнь и быть уверенным, абсолютно и совершенно уверенным, что поиск безнадёжен…
   - … И вот тогда я понял, что жить мне, собственно, и незачем. Они же меня ненавидят. Родители - за то, что не оправдал их надежд. Что меня приходится стыдиться. Жена - да тут вообще…что я и ей, и детям жизнь сгубил. Дети - что я им не могу купить того, что у их ровесников есть. Я неудачник, Жучка. Они стыдятся меня и ненавидят. Я и сам… сам думаю, что они все правы. Моя страховка покроет всё. Покроет ипотеку, я ведь уже пять лет плачу страховку… я уже давно об этом думал, понимаешь? И у них будет квартира. И не будет больше повода стыдиться. Я уже всё продумал. Немного неисправная машина, ну что ожидать от отечественного автопрома? Отравление газом. Бытовая ситуация. Ещё год назад мне было страшно. А теперь уже нет. Рано или поздно - боль становится сильнее страха. Добрая ты псина, Жучка.  Киваешь и молчишь. Я вот допью сейчас, если сумею, а то как-то идёт не так. Тебя выгоню. И всё. И не больно, и не муторно. Не думай, я не эгоист. Никто обо мне не заплачет, гарантия. Слезинки не проронят. Если только ты, добрая псина. О, у меня ещё конфета есть. Будешь?
     И тут что-то во мне ломается. Трескается, как лёд под лапами, и я падаю, всё глубже и глубже…
Потрясла головой, отгоняя. Всё отгоняя.
  - Евгений Петрович, хватит самокопанием заниматься. Не надоело ещё, а? Плачется он. Больно ему. Да ты в половину не испытал столько боли, сколько я, пока нашла тебя. Решился? Наконец-то. Чуть лапы не протянула, пока ты решался. Рот закрой. Я - не пьяная галлюцинация. Видишь ли, сокровенные желания иногда сбываются. Просто это не всегда выглядит привычно.
- Ты… кто? - спросил придушенно.
- Твоя душа, например. Ты искал меня, а я - тебя. Вот и встретились. Наконец-то.
- Так не бывает…душа в виде говорящей собаки.
- Тебя больше устроит душа в виде поющей кошки? Или пляшущего хомячка? Впрочем, время выходит. Времени осталось мало. Я - проводник отсюда.
- Отсюда - и куда?
- Туда, где тебе - место. Глупый вопрос. Ты позвал. И я, как идиотка, искала тебя четыре года… хотя, были люди, гораздо более достойные. Но меня позвал ты, и я искала тебя. Ну? Идём.
 Он прикурил очередную сигарету и потёр лицо руками.
- А как же…
- Хочешь сходить и проститься? - спросила я нейтрально. - У нас мало времени. Но если только очень быстро… я не очень разбираюсь в вашем времени, в этих минутах и часах…
- Нет, - мотнул он головой решительно. - Посмотреть на окна? Всего лишь обойти дом и посмотреть на окна? Нет. Я… я боюсь, что… что испугаюсь. Идём. Идём, пока я… пока я не боюсь. Но, знаешь… звать тебя Жучкой уже как-то неправильно и невежливо, что ли… как мне называть тебя?
    Мы вышли из машины, не закрыв дверцы. Я слизнула снег, упавший на морду. Снег был тёплый. Значит, уже совсем скоро. Махнула хвостом.
 - Я - проводник отсюда. Этого достаточно.
- Но как тебя звали, когда ты была человеком?
    Проснувшаяся в тепле блоха тяпнула за шею, зараза, и пришлось сесть и почесаться. С шеи-то не выкусишь. Завеса задрожала и мир вокруг подёрнулся рябью. Уже совсем рядом. Уже скоро. Уже почти. Снег полетел вверх.
 Посмотрела снизу вверх в его растерянное, ошеломлённое, но совершенно не испуганное лицо. И рассмеялась.
- А с чего ты взял, что я была человеком? Меня звали Жучкой. Ты угадал.