Что написано пером...

     Недавно читал «Наполеонов обоз» Дины Рубиной. Роман в трех книгах. Мне нравятся ее произведения. Правда, всегда «на автомате» сравниваю писательницу с Людмилой Улицкой, с которой знаком еще и по ее пламенно-художественной публицистике. Чаще сравнение - в пользу Улицкой. Рубина, наряду с восхитительным описанием давних среднеазиатских и поздних израильских годов, иногда очень уж усложняет, закручивает… Возьмем хотя бы «Голубку Кордовы». Если точно, то - «Белую голубку Кордовы». Почувствовал это и в новом романе. Первую книгу прошел успешно. Понравилось. Тем более что встретились упоминания и даже описания ставших почти родными мест: Владимир, Горький, Вязники, Шахунья…
     Но со второй книги стал понемногу спотыкаться. Читаю в первой главе о внутреннем транспортном сообщении той поры. Поскольку с героем мы практически сверстники, то сразу вспомнилось и то, как было у нас тогда. Да точно так же. Страна-то одна, даром, что здесь описывается владимирщина, а я все это «проходил» в Казахстане…
     Итак, читаю: «А автобусы – что, их два на линии, и каждый, мягко говоря, не чудо автомобильной промышленности. Да вы их помните: узконосые, дверь – одна, справа от водителя, открывается-закрывается тем же устало-осатанелым водителем при помощи рычага, закрепленного на стыке двух никелированных трубок: одна ведет к двери, другая…». И дальше: «…на линии два ветерана отечественного автопарка, в каждом – тридцать сидячих мест, плюс сколько набьется в проход». Здесь, думаю, корректорская оплошность, нужно – «автопрома». Как-то бы написать о корректорах – персонах, важных не меньше редакторов и, как оказывается, и писателей.
     Передо мною – эти автобусы. Автобусики. Действительно, узконосые, такие же, как грузовые «газоны». Делали их в Павлове, на заводе, являющемся филиалом  Горьковского автозавода. ПАЗиками их тогда не называли, по-моему. ПАЗ – это уже позже, когда автобус приобрел почти современный вид, вид привычной городской маршрутки. Как правило, эти автобусы были желтыми или желто-голубыми.
     Помню, еще в начальной школе, в самых первых классах однажды меня взял в Акмолинск старший брат. Он там тогда учился, в техникуме. Мы поехали втроем, был еще Колин друг – Витя. По совместительству он был еще и нашим двоюродным братом, сыном дяди Марьяна, о котором я не раз писал в своих воспоминаниях. Вот в Акмолинске я впервые, наверное, проехал на таком автобусе. Маршрут его проходил по центру города. Не знаю, как тогда, а позднее, когда в Акмолинске, переименованном в Целиноград, учился я, это была улица Мира. По ней так же ходили автобусы с обязательной остановкой у «Детского мира». И глядя на это небольшое здание на углу, которое постоянно немножко менялось внешне из-за цвета штукатурки, новых витрин, я видел ступени ко входу в магазин, на которых тогда сидела какая-то нищенка в мужских штанах. Перед нею - мятая шляпа… Штаны – серые, пыльные… Автобус остановился на миг, водитель потянул никелированный рычаг, дверь кого-то впустила-выпустила, рычаг «на себя», дверь медленно захлопнулась. Поехали дальше…   
     Потом, уже будучи в средней школе, не дома, естественно, так как у нас в Барышевке, как уже не раз сообщал, была только начальная школа, на таких автобусах регулярно по субботам ехал в райцентр, откуда чаще пешком – в родное село… И обратно - на следующий день. Билет от Новокубанки до Шортандов стоил 35 копеек. Работу дверного рычага я изучил в деталях, так как иногда удавалось ехать на привилегированном одиночном месте впереди, рядом с этой конструкцией. И при благожелательном водителе можно было даже открывать-закрывать автобусную дверь при необходимости.
     Так вот, кроме этого одиночного места в автобусе было еще 18 мест или 9 двойных дерматиновых кресел-диванчиков: пять – по левой стороне, за водителем, и четыре – по правой. В этом можно убедиться, слазав в интернет на страничку Павловского автозавода. Это был ПАЗ-651, с девятнадцатью, а не с тридцатью сидячими местами. Мелочь.
     Дальше – больше, какая-то мешанина. Как будто, мастера на время сменил подмастерье. В четвертой главе: «Из Шахуньи они должны были пройти через Сухобезводное в Балахну, где председатель местного совхоза уже много лет нанимал цыган косить, скирдовать и перевозить сено. Получали они те же трудодни, что и колхозники, но не деньгами, - откуда деньги в совхозе? – посудой, тканями – всем, что могло пригодиться в хозяйстве табору».
     Ну, ладно, пусть совхоз. Живем рядом, не трудно было уточнить, что первый совхоз в Балахнинском районе появился в марте 1962 года в результате реорганизации 3-х колхозов Кочергинского сельсовета – совхоз «Правдинский». По годам как будто сходится. Но почему председатель? Совхозами, в отличие от колхозов, руководили директора. Ну, пусть, директоры… А какие в совхозах трудодни? Трудодни («палочки») – из колхозной жизни. Почему в совхозе не могло быть денег? И откуда там посуда, ткани для раздачи временным работникам – цыганам? Закупали оптом? За что? Почему опять речь о колхозниках?
     В следующей главе описываются последствия ситуации, когда ученик оказался начитаннее учителя – филолога, за что получил на уроке двойку: «Впоследствии эта самая «двойка по нимфе» сыграла свою роковую роль: из-за пониженной четвертной отметки Сташеку не досталось золота. Серебро – оно тоже почетно, конечно… Ему, например, пришлось сдавать вступительные экзамены в институт, и он сдавал, и сдал как миленький».
     Здесь, по-моему, несколько неточностей. Во-первых, «Двойка по нимфе» - это оценка на одном из уроков.  Но на «золото» ни она, ни четвертная оценка едва ли могли повлиять. Читаю в Положении о медалях: «Золотой медалью награждались лица, показавшие при сдаче экзаменов на аттестат зрелости выдающиеся успехи, имеющие примерное поведение и оценку «5» по всем основным предметам средней школы. Если учащийся имел оценку «4» не более чем по трем из остальных основных предметов, то он мог награждаться серебряной медалью». Речь идет о четверках, как минимум, годовых, а также о тех, которые получали на госэкзаменах.
     Награжденные золотой и серебряной медалью имели право поступления в ВУЗы СССР без вступительных экзаменов, при этом в первую очередь принимались награжденные золотой медалью, а затем – серебряной. В первую очередь, но и с серебряной медалью сдавать экзамены не требовалось. Здесь – конкурс!
     Правда, серебряные медали были отменены в СССР в 1968 году. Но, несмотря на извилистость жизненного пути героя, удается определить, что школу он закончил раньше.
     Читаю следующую книгу. Герой – уже в горах Испании. После Израиля. Но не оставляет прошлое, родное: «Вновь навалился затхлый запашок убоины в гороховецком леднике, каменная кабанья нога, которой он, полумертвый, пытался сбить навешенный Пашкой замок…».
     Давным-давно, в студенческую пору, в стройотряде я исполнял обязанности завхоза, закупал продукты питания, раз – два в неделю на совхозном складе получал дефицитнейшее мясо на весь отряд, которое нужно было как-то сохранить. На пищеблоке у нас был один бытовой холодильник. Не помню как, но получил ключ от полуобвалившегося совхозного «ледника», который из-за отсутствия в совхозе скоропортящихся продуктов не был востребован. Это хлипкое сооружение находилось в самом центре села, на территории сельпо, недалеко от нашего лагеря.
     Мы с девчонками-поварихами спустились по шатким сырым ступенькам в стылый подвал. Электричества нет. Из дыр в потолке робко поступал дневной свет, создавая мертвенный сумрак. Прошли по прогибающимся доскам вглубь, нашли кучу льда, присыпанного опилками… Пользовались этим «ледником» мы недолго – несколько дней.
     Не все мясо удалось сохранить – как ни пытались девчата вместе со мной отмыть следы разложения и соответствующий запах, несколько килограммов пришлось тайком утилизировать. Температура там была далеко не минусовая. Думаю, в гороховецком леднике, описанном в романе, также едва ли возможно было заморозить кабанью ногу «в камень». Гипербола… Ничего страшного… Тем более, что, в принципе, в ледниках, предназначенных для подобных целей, низких температур, ниже 10 – 15 минусовых градусов, достичь можно с помощью обычной поваренной соли, о чем узнаю в Большой советской энциклопедии (статья «Ледосольное охлаждение»). Только для этого понадобится серьезное инженерное сооружение с хладогенератором, трубопроводами и пр. Вряд ли даже зажиточные гороховецкие мещане обладали такими возможностями, да и потребностями.
     Чувствую, что понемножку скатываюсь к банальному брюзжанию. И не могу остановить себя. Опять прибегаю к сравнению. Рубина. Улицкая. И вот такой казус.
Вспомнил другой случай.
     У коллеги по работе дочь неожиданно стала довольно значительным писателем – автором детективов. Как-то Акунин о ней положительно отозвался. Несколько детективов экранизировано на ТВ. Я, правда, не смотрел. Да и самих детективов не читал, хотя одну книжку получил в подарок с отчей надписью. Начал читать, дошел до середины, но вдруг внимание привлекло то, как герой выхватил «из внутреннего кармана дубленки» пистолет… Представил, как этот герой дрожащей рукой разыскивает в жестких завитках овечьего меха внутренний карман, не находит… Возможно, мех был не жесткий, шелковистый. Но не может быть в дубленках внутренних карманов!
     Сказал коллеге. - Ну, ерунда, - получил в ответ. Скорее всего, так и есть - ерунда. Но книжка так и осталась недочитанной.
     Признаюсь, Дина Рубина тут почти ни при чем. Что называется, под руку попалась. Читать с пачкой стикеров я начал после того, как перенес серьезный шок при чтении разрекламированного претендента на «Большую книгу» или «Русский букер» (или другую какую-то серьезную премию) – роман «Лавр» Евгения Водолазкина.
Описывается четырнадцатый или пятнадцатый век. Автор – дока в старославянском языке, как узнал потом. Надо сказать, что о книге и об авторе узнал из множества рекомендаций, до сих пор встречающихся в «сети».  Уже позднее, из телевизора, узнал, что работает в Питере, начинал у академика Лихачева.
     В тот день читал этот роман по пути в Москву на «Стриже» или «Сапсане». Возможно, возвращался из Москвы. В общем, постукивало, покачивало. Не дремал. Вдруг читаю, как герой, пробираясь в лесу по весенним проталинам, тут и там встречает торчащие из подтаявшего снега прошлогодние пластиковые бутылки (?!).  В пятнадцатом, как минимум, веке… Как-то так…
     Не хочу открывать книжку снова, чтобы полностью скопировать предложение, т.е. процитировать. Но излагаю почти дословно! Так и представляю, как автор (или кто-то из помощников) дошел до этого места в сооружаемом романе, набрал в поисковике «лесные проталины» или «весенний лес», скопировал кусок и вставил в нужное место. «Нужное» - по его, писателя, мнению…  Халтура. Это все равно, что «фанера» на эстраде. Противно и слушать, и смотреть.
     Других несуразностей у Водолазкина я больше не искал, а обнаруженное заложил старым билетом, чтобы не забыть. Не забыл. И всякий раз теперь, перед тем, как раскрыть новую книжку, достаю из тумбочки не только очки, но и пачку ярких стикеров для закладок. Пригождаются не всегда. Но вот для «Наполеонова обоза» пригодились. 
     Книг в магазинах, новых имен – завались! Не перечитать. Вот и думаю: «Чего нам недостает? Редакторов с корректорами? Или писателей? Или еще чего?».


Нижний Новгород                2020, март