de omnibus dubitandum 100. 341

ЧАСТЬ СОТАЯ (1869-1871)

Глава 100.341. ПЕРВЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ…

    Душистый белый снег… Покрываются цветами акаций могильные плиты. В землю вошли эти плиты, над костьми казацких старшин. Они привели Черноморское Войско {Черноморское Казачье Войско, созданное в 1787 г. между Южным Бугом и Днестром, частично было переселено в 1792 г. на Кубань, где заняло Кубанскую пограничную линию по правому берегу реки от ее устья до р. Лаба}, переселенное волей Екатерины II, сюда, в раздольные кубанские степи.

    Церковная ограда окружает старенькую деревянную церковку св. Екатерины, в Екатеринодаре. Беленькая церковь утопает в акациях. Они покрываются в начале лета пряно-ароматными белыми гроздьями.

    Это – первое из еще отчетливых детских воспоминаний {Ср. дневниковую запись В.В. Стратонова от 9 января 1889 г. о его детстве: «Как говорят и как гласит метрическое свидетельство, я родился в Одессе 5 апреля 1869 года.

    Отец мой в то время был там директором Ришельевской гимназии. В то время он уже пользовался всеобщей любовью и уважением, память о которых сохранилась до сих пор в Одессе, в чем мне неоднократно приходилось убеждаться. По общему, почти, голосу, это – замечательная личность (свой голос как сына я устраняю).

    “Восприемниками моими от купели”, выражаясь официальным языком, были гг. [Николай Иванович] Ленц и [Константин Андреевич] Пятницкий, в то время, если не ошибаюсь, – инспектор и учитель той же гимназии, а ныне – и бывший, до последнего года, директор Одесской гимназии, а второй – и теперь директор Ришельевской гимназии.

    Обоих, но особенно последнего, молва сильно не хвалит; о Пятницком, который, говорят, сам напросился в мои крестные, рассказывают, что он и взяточник, и чуть ли не доносчик etc., etc. Жизнь моя в Одессе длилась до 2-летнего возраста.

    Осенью 1870 года у отца вышла с попечителем [Одесского учебного округа] история, вследствие которой отец отказался служить и вышел в отставку; об этой истории я поговорю как-нибудь после: она этого заслуживает.

    После хлопот, связанных с поездкой в Петербург, непонятно за какие заслуги отец получил место члена суда в Екатеринодаре, куда мы и переехали в апреле [18]71 года.

    Всего этого времени я, конечно, не помню. Говорят, что я был в детстве вообще тихим ребенком. Сознавать себя я уже начинаю приблизительно с трехлетнего возраста. Первые воспоминания, в которых я убежден, [что они] принадлежат мне, относятся к какой-то географической карте, висевшей на шкафу с книгами.

    Помню, как я был поражен, что на карте города представляются в виде точек. Воспоминания вообще очень смутны приблизительно до пятилетнего возраста. Как бы в беспорядке передо мною проносятся картинки: разбитый старшим братом глобус, в то время, как он показывал мне, что здесь – Америка (таким образом, я подавал надежды стать географом), затем тот же глобус, искусно склеенный дядей Колей [Николаем Исаевичем Стратоновым - братом отца]; газета “Голос” и книжка с картинками и фигурами, по которым я самоучкой выучился грамоте; церковная ограда Екатерининской церкви (см. фото), где мы играли детьми; смутно вспоминаются члены нашей семьи.

    Должно быть, к ближайшему времени относятся воспоминания о моих капризах: напр., однажды при плаче [нрзб] я пошел во двор и выпачкался песком. Вспоминаются смутно два пожара: первый – в двух кварталах от нас в какой-то праздничный день и второй, устроенный моим старшим братом, сестрой и, если не ошибаюсь, Иваном Николичем, в нашем саду.

    Построили себе домик из палочек и сена и подожгли его; конечно, скоро потушили, но условились не рассказывать об этой игрушке старшим, однако в тот же вечер я донес "по начальству", за что на меня долго косились наши любители сильных ощущений. К этому же времени относится данное мне кем-то из знакомых прозвище “философ”, удержавшееся отчасти за мной почти до окончания курса в гимназии.

    В 6–7 лет у меня уже идут довольно правильные занятия науками: изучаю чистописание, чтение. Занятия идут, насколько помню, с матерью. Характер мой становится довольно капризным. Требуются исправительные шлепки и стояния по углам.

    Лет семи я начинаю вести дневник, состоящий из перечислений часов вставания и укладывания спать, воспоминаний о таких событиях, как приготовление варенья, прогулки и приходы гостей, часы обеда с воспоминаниями иногда о кушаниях, характеристикой некоторых гостей, и все в этом роде.

    С большими перерывами дневник этот я вел, кажется, до 11-летнего возраста, но потом его уничтожил. Начал его вести по советам отца. Между тем мои познания обогащаются. Читаю довольно свободно книжки детского содержания, начинаю изучать французский язык, получаю кое-какие сведения и по географии и закону Божьему. Иногда даже размышляю.

    Во время войны 1877–[187]8 года живо интересуюсь злобами дня, зачитываюсь телеграммами о военных действиях и слежу по карте за успехами русского оружия. Большой восторг возбуждают во мне известия о взятии Плевны и Софии. В каждой телеграмме обращаю внимание на число убитых русских и турок. С этого времени начинается и период занятий с гувернантками и со старшей сестрой Еленой» (Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (далее – НИОР РГБ). Ф. 218. Карт. 1068. Ед. хр. 3. Л. 142–144)}.

    Наша семья жила в домике, выходившем на эту Екатерининскую площадь {Ср. с воспоминаниями матери В.В. Стратонова: «Наш дом состоял из шести маленьких комнат с выбеленными стенами, крашеными полами и камышовой крышей. Железных крыш в Екатеринодаре было чрезвычайно мало. Дом стоял в большом дворе, походившем на рощу благодаря множеству фруктовых и других деревьев. Против нас, на площади, находилась Екатериненская церковь. Она была деревянная и очень старая. За церковью виднелась неширокая полоса векового леса, доходившая до реки, или вернее пруда, – Карасуна» (С[тратоно]ва О.А. г. Екатеринодар – 40 лет назад // Кавказ (Тифлис). 1911. № 92. 26 апр.)}. И здесь, в церковной ограде, любили мы проводить ранние детские досуги.
 
    Давно уже нет деревянного дома под камышовой крышей, где мы жили. Он принадлежал нотариусу Соломко. Скромный домик заменила каменная громада. Нет больше Екатерининской церковки*. Какой убогой показалась она мне в зрелые годы… На ее месте позже был воздвигнут великолепный собор.

*) Деревянный храм во имя святой великомученицы Екатерины был построен в Екатеринодаре в 1814 году на площади между улицами Екатерининской (ныне ул. Мира), Борзиковской (Коммунаров), Базарной (Орджоникидзе) и Котляревской (Седина) казаком Минского куреня Петром Кучером.
Кучеру был предоставлен лес, железо, гвозди, его была лишь работа, и за эту работу ему первоначально должны были уплатить деньгами 4 200 рублей, и кроме того дать провизии: 30 четвертей ржаной муки, 10 пшеничной, 10 четвертей пшена, 10 пудов сала, 5 пудов соли, 10 яловок или быков, 50 баранов, 3 тысячи рыбы тарани, 2 тысячи сулы и разной рыбы, масла конопляного два ведра, жиру три ведра и водки десять ведёр...
План храма тяготеет к равноконечному греческому кресту
и имеет те же истоки, что и план Воскресенского войскового собора: украинское зодчество.
Ось «запад–восток» более протяжённа, чем поперечная, и акцентирована тремя ярусными объёмами. Западный, который можно назвать трапезной, и восточный, алтарный, равны по высоте и имеют только два яруса: восьмерик и поставленный на него восьмигранный барабан небольшого диаметра. Центральная часть – трёхъярусная, состоит из двух восьмериков на четверике.
Рукава трансепта церкви (по оси «север–юг») образованы пятигранными объёмами, не имеющими ярусного завершения.
Небольшая по размеру Екатерининская церковь производит впечатление лёгкости и устремлённости к небу. За счёт доминирования центрального объёма над боковыми создаётся стройный пирамидальный силуэт. Он подчёркивается небольшим выносом рукавов креста, удачно найденными пропорциями и линией изгиба кровли.
Церковь была обшита тёсом, скрывающим бревенчатую кладку.
Позже напротив западного входа была сооружена кирпичная колокольня.
Этот храм простоял на площади, названной Екатерининской, до 1914 года, когда был освящён построенный здесь же семипрестольный Екатерининский собор, ныне кафедральный. Тогда старую церковь разобрали и перенесли в Новые Сады (сейчас посёлок Северный), где она была собрана в несколько изменённом виде и освящена во имя Рождества Пресвятой Богородицы.
В 1978 году церковь, уже считавшаяся памятником архитектуры, сгорела.