Цвет любви. Глава IV

      Глава IV. БЕЗ НАДЕЖДЫ, НО С ЛЮБОВЬЮ. СООБЩНИКИ


      Он уходит. Он снова займёт своё место. По праву. Любви. С правом. На любовь. На жизнь, которой осталось так мало. На эти последние минуты. А я?.. Это же Я должен быть там! Но я остался. Потому что там, ему, сейчас нужен именно ты.

      Наверное, таков мой удел: стоять и терпеть, когда чужие врываются в мою жизнь и хозяйничают в ней, с корнем вырывают её суть, не думая о том, с чем я останусь. Не думая. ПОХОДЯ. Конечно, они по-своему правы. Я был слаб и мал там, в «Гардиан»… Я не открылся Рики… Нет, Тому-то я открылся… Детская страсть, взаимность… в пределах, очерченных тобой, и предательство. Хотя какое же предательство? Разве ты мне что-то обещал, разве мог я от тебя что-то требовать? Ты всегда отдаёшься новому полностью, но ничто в тебе, казалось, не может жить вечно. Казалось… Когда-то я чуть ли не торжествовал над Раулем, а потом получил по заслугам. Тоже ПОХОДЯ: Рики-то не знал. Потом, вероятно, стал догадываться, а когда только повстречал… Он-то что? — у него у самого крышу снесло, где ж ему было думать о других… Но почему-то всегда в итоге всего больнее оказывается мне…

      Сердце обливается кровью. Ты там, искалеченный, тебя через считанные минуты вообще не станет, а я стою здесь и не смею двинуться, потому что нарушить ваше единение сейчас — святотатство. Мне нет спасения. Даже если где-то и существует рай, как кто-то когда-то кому-то проповедовал, даже если я туда попаду и отыщу там тебя, мне всё равно не приблизиться: меня опять ототрёт обожаемой тобою рукой твой Рики. Мне останется только стоять в стороне: ведь там тебя охранять не надо будет, не надо будет проворачивать операции на чёрном рынке, рыскать по Церере, выполняя твои поручения. Служить твоей красоте, молча обожать тебя, когда скрывая это, когда и не таясь, получать в ответ короткие язвительные реплики, саркастические взгляды, отыскивая в них проблески симпатии, остывшего чувства, редкие как алмазы, — мне уже ничего не суждено испытать. Я смогу только издали смотреть на тебя — заворожённо, с мольбой о пощаде, но ты не увидишь, не пустишь меня в свой мир любви к Рики и счастья с ним. Я останусь вне, снаружи. Как мальчик у Христа на ёлке. Христос, ёлка… Терра… Терра! Чёрт! Чёрт! Лишь бы успеть!

      Катце кидается к ноутбуку. Хоть бы Рауль ответил! «Будь дома, будь в Эос», — заклинает рыжий. Слава богу, блонди на месте и не тянет, как обычно, с ленцой «по какому поводу ко мне, а не к хозяину?» — он на нервах, его взгляд сумрачен, изумруды чуть ли не окрасились в чёрные бриллианты.

      — Рауль, Ясон заперт в Дана-Бан, ему оторвало ноги после первого взрыва. Я не успею его вытащить. Ему остались считанные минуты до последнего взрыва.

      Пальцы Рауля впиваются в ладони, кажется, на манжеты сейчас брызнет кровь.

      — Что ты предлагаешь?

      — Червячный переход в зону вне пределов влияния Юпитер: это избавит его от гибели и от коррекции. В компьютер Гидеона можно влезть только с вашего терминала. Рауль, времени на раздумья нет.

      — Согласен, пересылай программу взлома.

      Мысль о том, что отныне он становится изгоем, рискует положением, памятью и жизнью, посещает Рауля поверхностно: он просто отмечает её. Ему не до того: глаза не отрываются от дисплея. «Быстрее, быстрее», — он молит так же, как Катце. Доступ… доступ… разрешён…

      — Есть. Отправная точка…

      — Дана-Бан. Количество объектов — 2 (Рики с ним), общая масса — 145 кг, основной признак распознавания — белковые структуры.

      — Найдено. Идентифицировано. Подтверждено. Цель…

      — Терра. Галактические координаты… Печатаю, пересылаю…

      — Ввожу. Место на Терре…

      — Твёрдая поверхность, рядом с водоёмом, центральные или умеренные широты, остальное — произвольно, — чёрт, дьявол! Дерьмо! Не догадался уточнить заранее! Хотя кто же знал, что понадобится так скоро… и кому понадобится…

      — Время входа…

      — Настоящий момент…

      — Выхода…

      — 2915 год нашей эры — по местному летосчислению.

      — Месяц… день… час…

      — Произвольно. Не успеем. Жми, Рауль, жми!!

      Палец сильно бьёт по клавише. Кажется, он сломал компьютер. Нет: цел. Лицо серо. Теперь он, наверное, покойник. Пусть так. Но все эти мысли — легко, по краю сознания. И только два слова красной кровью: ТЫ ЖИВИ. В глазах темнеет. Он собирает в кулак оставшиеся силы, фокусирует взгляд на экране. «Миссия успешно выполнена». Разрыв. Гул. Несмотря на закрытые окна, ощущается ударная волна. Здорово тряхнуло. Сколько секунд шёл звук? Шепчет пересохшими губами:

      — Миссия успешно выполнена. Ты слышишь? Тебя не контузило?

      — Нет, я был в машине. Её просто отбросило на несколько метров. Рауль, заметай следы взлома. Пересылаю программу.



      Когда всё было закончено, Рауль поймал себя на том, что ему отчаянно хочется напиться до бесчувствия. И желательно стаута, хотя он и не знает, что это такое.

      «Хотеть не вредно», — усмехнулся блонди. Сколько раз ему предстоит в этот вечер кривить губы, как бы безразлично и равнодушно выслушивая всё, что должно последовать в создавшейся ситуации? А последовать должно будет многое… «Будь дома. Заеду завтра с утра или позже, если вызовет Юпитер», — послал он сообщение Катце. Как глупо! Оказаться в одной лодке с бывшим фурнитуром и быть связанным с ним не только безответной любовью, но теперь ещё и преступлением! Но, пока ещё не пробил час расплаты, надо идти на разведку. Хорошо хоть, что пет-шоу, скорее всего, отменят. Итак, сейчас слегка рассеянный вид, томность во взоре, ленца в жестах.

      — Гидеон, какой идиот проводит взрывные работы без оповещения? Ты не видел наше сиятельное величество? У меня куча бумаг на подпись… Кстати, по какому поводу такое оживление? На пет-шоу ожидается нечто совершенно экзотическое?

      — Забудь, Рауль. Ты, как всегда, пребывал в стране грёз, а тем временем твой друг учудил.

      — В смысле?

      — Похоже, Ясон сыграл в ящик.

      Теперь очень натурально надо изобразить удивление, недоумение и непонимание.

      — «Сыграл в ящик»? Что за жаргон, что это значит? У меня действительно целая кипа…

      — Цепь взрывов в Дана-Бан. Система экранирования, конечно, в клочья. А в последний раз тряхнуло так, что монумент наизнанку вывернуло. Спасатели, техника и освещение прибыли быстро, и едва ли не первой органикой, которую они там нашли, оказались… прости, фрагменты правой ноги Ясона.

      Рауль бледнеет без всякого притворства.

      — Как он… там оказался?

      — Тёмная история. Его монгрела нигде нет.

      — Но это уже давно. Ясон же с ума сходил, две недели сам не свой…

      — Возможно, кто-то на этом сыграл и заманил его. Много неясного, его фурнитура надо допросить. Бывшего тоже. Хотя у них были только финансовые дела. Прости, Рауль, но хорошо, что мы встретились в этом коридоре и ты узнал это от меня. Я всё понимаю. Иди к себе. Мне на самом деле очень жаль. Утешься хотя бы тем, что ты теперь Первый консул.

      — Поверь, мне это сейчас не нужно. И я бы многое отдал… — голос Рауля глохнет. — Спасибо за то, что сообщил… так. До завтра.

      Гидеон молча кивает и смотрит вослед развернувшейся и удаляющейся фигуре блонди. Бедный Рауль. Какой удар! Пусть побудет один, без этих взглядов сочувствия и дежурных соболезнований.

      — Прими снотворное. Выбери там посильнее… Ну, сам знаешь, чего я тебя учу… Только без глупостей.

      Блонди оборачивается и кивает. Лицо белее перчаток. Бедный Рауль!

      И бедный Рауль возвращается в свои апартаменты и включает компьютер. Дисплей светится ровной безгрешной голубизной, ничто не выдаёт того, что он свершил вместе с Катце. Пока. Завтра надо заехать к дилеру, завтра его наверняка вызовет Юпитер. Значит, надо продумать план разговора. Завтра вся Эос будет гудеть как растревоженный улей, к нему будут приставать с сочувствиями и соболезнованиями и утешать тем, что он ныне Первый консул. Надолго ли? Как он будет избавляться от этих испытующих взглядов, сожалений, пусть и искренних, и очевидных попыток налаживания приятельских отношений с новой метлой? Гидеон был сдержан и вёл себя достойно, а вот остальные… И надо выработать линию поведения с ними, чтобы и не сели на голову, и не городили в усердном рвении абсолютно ненужное. Надо, надо, надо, пятьдесят, сто этих «надо», дилер, Юпитер, дела, служба, но ничего не придумывается, голова не соображает, через синюю вечность к нему несутся розовые губы. «Уля, Амка, Амик», — слетает с них. — Иди сюда», — приоткрываются, обнажая зубы, и их жемчужины нежно прикусывают подбородок, скользят от уха до уха, а плечо ныряет под мышку, поднимает руку Рауля, чтоб она быстрей обвилась вокруг шеи. «Улик, Улька», — летят в космосе и в сознании поцелуи, касания, скользящие ладони и синева. Синева глаз. Без края. В синюю вечность. Какой же он был идиот, не пошёл до конца, стерёг свою долбанную девственность и своё напыщенное благонравие! По капельке, постепенно, дозированно — чёртов фармацевт! А теперь…

      «Ноги… Господи!..» — стонет Рауль. На чужой планете, на какой-то дикой Терре в сотнях световых лет, без гроша в кармане, без ног, но с этим змеёнышем. Зачем они потащились тогда в Мидас, зачем именно в тот вечер мерзавец попёрся воровать кредитки, зачем они оказались на одной улице, зачем взгляд Ясона наткнулся на этого малолетку? Если бы не он, ничего бы не было, Катце отпал бы рано или поздно, Рауль оставался бы с Ясоном дальше и в конце концов их отношения вышли бы на последний пик и, не сходя с него, простёрлись бы в вечность. У них ведь было впереди столько лет молодости, здоровья, красоты и желаний! А теперь…

      Ноги, ноги. Такая кровопотеря, транспортация… Куда они попали? Как, придёт ли помощь? Прав ли был Катце, убедив его в необходимости перехода? Ну да. Никто ничего не успел бы сделать. Ни доехать, ни обнаружить, ни вывести, то есть вынести. Физически. И, даже если на этой Терре всё каким-то образом устроится, им нельзя пока сюда возвращаться. «Тряпка, тряпка, думай же! — подстёгивает себя Рауль. — Не барахтайся в своих соплях: они тебе не помогут. Не плачь, не реви, продумай разговор с Юпитер. Тебе надо убедить её в том, что жёсткая узда неуместна и рано или поздно приведёт к взрыву. Восстание. Праздник непослушания. Блонди, братающиеся с монгрелами. Да, если бы Рики был равен Ясону, Первый консул и не посмотрел бы на эту шваль, не потонул бы в его глазах. Обсидианец чёртов!»

      Голова разламывалась, лоб горел — пришлось покопаться в аптечке. Все мы люди, удивился Рауль, замерев с таблетками в руке. Ещё что-то? Ну да: стакан с водой. Как всё просто! Все мы люди.

      Убедить Юпитер. Попробуй убеди бабу! Прежде надо убедить её в том, что Ясон погиб: пусть стерве будет больно. Но много врать Раулю не придётся, он лишь завершит то, что начали другие: информация-то уже стекается. А потом вкрадчиво поинтересоваться, что мадам сделала бы, если бы знала о том, куда приведут её порядки. И если гадина дрогнет…

      Нет, даже если гадина дрогнет, здесь надо остановиться. Он оставит её в одиночестве и уйдёт, упиваясь своей болью, а старуха пусть сожжёт пару своих блоков в муках, особенно страшных тем, что сама в них и повинна. И вот тогда уже надо будет разрабатывать план разговора при следующей встрече.

      Хоть одно прояснилось, подумал Рауль. За спиной вырос фурнитур.

      — Господин будет ужинать?

      Ужинать. Странно. Бег времени потерян. Его никто не потревожил. Наверное, Гидеон постарался. Спасибо, старина.

      — А, ужинать… Что пет-шоу?

      — Отменили.

      — Что по Дана-Бан?

      — Работы идут. Там установили освещение, не уступающее дневному, но первые официальные выводы будут только завтра утром.

      Лик трясётся от страха. Мальчишку можно понять: он не знает, что известно Раулю. Сам-то он не скажет о том, что уже найдено: Рауль в припадке отчаяния и безысходной злости может запросто его убить. Но если он не скажет, а Рауль уже знает и догадывается о том, что и фурнитуры в курсе: обслуга вечно сплетничает о хозяйских делах, — так же вероятно, что блонди прибьёт его за умалчивание.

      — Завтра утром… Впрочем, что я тебя спрашиваю, ты же не эксперт. Пару салатов, бутылку белого, чай с лимоном и плитку шоколада.

      Лик уносится прочь, не веря своему счастью. Остаться целым после минуты, проведённой рядом со Вторым консулом, после всего, что сегодня произошло! В Эос всё перевёрнуто вверх дном, блонди, сильверы, руби бегают туда-сюда, о петах все позабыли, они тоже сбиваются в стайки и возбуждённо переговариваются, лишь один Советник сидит у компьютера, молчит и никуда не выходит. Не интересуется ни слухами, ни атмосферой. И к нему никто не приходил, никто не звонил. Да, элита тактична. А это значит… «Всё-таки знает! — ужасается Лик, выбирая вино. — Мне, правда, тоже очень жаль: такой красавец… Но главное — как бы выбраться целым». Остаётся подать ужин, приготовить постель и спросить о распоряжениях на завтра.

      «Готово. Иду. Юпитер, помоги». Лик берёт поднос. Снова начинает дрожать, посуда звякает. Скорее бы донести и поставить на стол. Входит, краешком глаза косится на блонди. Рауль словно застыл у компьютера. Видна только его спина.

      — Господин…

      — Постели синие простыни. Синюю наволочку. Синий пододеяльник.

      — Понял. Приятного аппетита!

      Лик скрывается в спальне. «Знает, знает» стучит в мозгу. Ещё один раз придётся пересечься, выходя из покоев.

      Рауль реагирует на вновь открывшуюся дверь.

      — На сегодня свободен. Завтра разбуди меня в шесть.

      — Да, господин. Спокойной ночи.

      — Стой.

      «Вот оно. Мамочка!» — холодеет Лик.

      — Подойди.

      Робкие шаги затихают в метре от Рауля. Не оборачиваясь, не изменяя позы, он лишь протягивает в сторону, немного отведя назад, левую руку.

      — Дай руку.

      Узкая ладонь несмело подплывает под сиятельные пальцы. Без перчаток. Рауль тихо сжимает их, ощущая влажную кожу. Мелькает мысль: «Стоит восстановить им все их причиндалы. Пусть трахаются на здоровье». Встаёт. Тащит фурнитура в центр комнаты, туда, где свет люстры особенно ярок. Задирает Лику подбородок. В глазах мальчишки ужас. Будто он знает, что его сейчас убьют, но не знает как и за что именно. Невинные глаза. Синие глаза. У всех его фурнитуров и львиной доли петов синие глаза.

      — Синие глаза, — бормочет Рауль, продолжая всматриваться. Нет, это не ужас — это что-то другое. Подбородок дрожит, губы кривятся, в глазах вскипают слёзы. Лицо запрокинуто. Блонди не даёт ему опуститься, и слёзы ещё не текут из глаз. Они разольются через несколько секунд, когда Лик два-три раза моргнёт.

      — Ты что? Почему?

      Лику уже всё равно. Пусть его завтра не станет, но он должен сказать.

      — Вы были такой красивой парой…

      Последние восемь лет только казались. Ты принял желаемое мною за действительность для всех. Тебя-то смерть Ясона должна устраивать, но ты искренне считаешь моё счастье важнее своего.

      Рауль обессиленно упирается левой рукой о стол, а правой треплет фурнитура по шевелюре. Выдавливает из упаковки на ладонь две таблетки антидепрессанта. Глотает одну и запивает. Другую бросает на деревянную поверхность. Жёлтая таблетка слегка подпрыгивает и замирает на тёмной полировке.

      — Прими. Иди к себе. Ложись. Завтра рано вставать.

      Лик берёт таблетку и глотает.

      — Спокойной ночи.

      — Спокойной ночи.

      Лик идёт к себе, наливает в стакан воды и делает два глотка. Машинально заводит будильник. Кидается в постель, не раздеваясь, и заходится в рыданиях. В отчаянии колотит кулаком по подушке, но таблетка действует быстро. Кулак разжимается. Он засыпает. Завтра рано вставать.

      Без пятнадцати шесть. Звонит будильник. Лик поднимается и растерянно приглаживает волосы. Теперь у него повышение. Теперь он фурнитур Первого консула. И Лик идёт в покои хозяина. В ванной шумит вода. Вскоре затихает, и Рауль выходит к нему. Под глазами синяки. Сердце Лика сжимается.

      — Доброе утро.

      — Доброе утро. Давай заканчивай со своими душевными треволнениями. У тебя повышение. Теперь ты фурнитур Первого консула. Жалованье прибавится, но и работы будет больше. Причеши меня.

      Лик как прежде, как святыню отводит за спину золотую гриву. Как прежде, его пронзает острое наслаждение, когда волна густых волос падает на его руки. О, это причастие, его ежедневная услада! Но как же изумруды будут жить теперь без сапфиров? Если больно им, то больно и ему. Это закон, это связь и это любовь, несмотря ни на что. Пусть без ответа — разве она от этого не сильнее?

      «Мне только не хватало распылять свои мозги на переживания этого мальчишки! Но и рука не поднимется, чтобы его наказать. И язык, чтобы хотя бы накричать. Неужели у других то же самое? О, Ясон, как ты много для нас значил! Значишь. Но это пока моя тайна».

      — Пошевеливайся, лоботряс. У меня мало времени. И вызови аэрокар.

      Теперь Катце.



      Войдя в квартиру дилера, Рауль видит бывшего фурнитура, лежащего навзничь на диване и тоже заходящегося в рыданиях.

      — Чёрт побери! — наконец прорывается злость. — Мне со вчерашнего вечера приходится плавать в чужих соплях!

      Но взрыв недолог.

      — Что ты, Катце? — Рауль садится рядом и гладит дилера по рыжим волосам.

      — О Рауль! Мы в таком дерьме. Мы убили…

      — Что? Я ничего не понимаю! А ну встань и яснее!

      — Что ты наворочал, кретин! Куда ты смотрел?

      От изумления Рауль даже не одёргивает напарника.

      — Да что, чёрт возьми, произошло? Ведь миссия осуществилась!

      — А данные ты смотрел?

      — Мой компьютер чист.

      — Ну да, я же всё замёл. В твоём. А сам писал на флешку, чтобы потом почистить и свой. — Катце поднимается с дивана и подходит к компьютеру. — И смотри, что у меня записалось.

      Вставляет флешку. Рауль приближается, по-прежнему ничего не понимая.

      — Смотри, блонди, смотри. Это твоих рук дело. На дату, на дату. Видишь?

      Рауль склоняется и читает «2015 год нашей эры по местному летосчислению». Лицо сереет. Золотые волосы, алые губы, зелёные глаза. Это светофор. Синяки под глазами и их бледные оттенки на верхних веках. Это уже флаг славного сообщества ЛГБТ.

      — Я… Как это могло произойти?

      — Очень просто. Ты перепутал девятку с нулём: они стоят рядом — и отправил Ясона с Рики на девятьсот лет назад. Я всю ночь копался в информации, как только увидел это «2015». Терра девятьсот лет назад — настоящий гадюшник. Все технологии, которые понадобятся Ясону и Рики, в зачаточном состоянии. Примитив, и одному богу ведомо, как Ясон будет разбираться со своими ногами, да ещё после перехода.

      — А что с трансплантологией?

      — Такого рода — единичные случаи и очень дорого, а они без гроша в кармане. Как чувствует себя блонди без ног, на сколько его хватит?

      — В зависимости от тяжести повреждения. — Рауль прикидывает в уме. — Купировать вовремя, не расходовать силы… Ну, не смертельно. Несколько дней в запасе.

      — Хоть так, — шепчет Катце, опуская голову.

      — Я не знаю, как так получилось. Я не хотел.

      — Да верю. Как ты мог хотеть? Что я, себя не знаю, что ли…

      О, рыжий, как ты меня понимаешь! Мы равны сейчас, равнее, чем когда-либо. У нас одна боль и одна любовь. Боль без края и любовь без ответа. Глажу его по волосам.

      — Какой же я идиот!..

      — Стресс вмешался, бес попутал, — усмехается Катце, но его лицо в то же мгновение становится серьёзнее. — Это ещё не всё.

      — Что ещё?

      — Уточнение места и времени выхода. Июль — самый жаркий месяц в истории метеонаблюдений на Терре, крохотный необитаемый островок на экваторе в сотне километров от материка и хоть какой-то цивилизации, температура воздуха — сорок девять в тени, песка — около семидесяти, количество осадков — три миллиметра в год. Как тебе такой экстрим для инвалида и парня-кастрата?

      Первая новость бьёт Рауля хлеще, чем вторая. Он оседает на пол. Пытается ухватиться за соломинку:

      — Системы связи?

      — Есть изолированная от глобальной. Возможно, Ясон на неё выйдет. Но цена спасения? Инвалид с мозгом гения, по уши влюблённый в своего спутника, которого тоже постигло несчастье. Слишком много уязвимых точек. Я уже не говорю о том, что в этих краях полно пиратов и весь регион пылает в междоусобных, этнических и религиозных чистках и прочей прелести, инспирированных заокеанскими сеньорами.

      — Катце, я умоляю, не мучь меня больше.

      — Да оба виноваты! Я так боялся Юпитер, что решил запрятать их подальше. Времени раздумывать не было. Я ошибся, ты ошибся. Думали, что спасаем, а что вышло… Если дойдёт до края… Ясон сможет запустить механизм самоликвидации, чтобы не страдать долго?

      — Может, но не надо об этом, я же просил. А почему Рики… кастрат?

      — Гай ему член отрезал, чтобы снять кольцо.

      — Вот подонок!

      — Угу. Ещё тебя не хватало обкорнать. Будут у Ясона достойные влюблённые: все равны как на подбор. Эй, Рауль! Нам надо их вызволять. Ты теперь Первый консул, над тобою только Юпитер.

      — Скорее всего, она назначит мне аудиенцию. Попробую воззвать к совести… и любви. О результатах оповещу. — Губы как деревянные, не хотят слушаться, тело не хочет слушаться. — Слушай, водрузи меня на свой диван и дай сигарету.

      Проходит десять минут. Какие мы с тобой неудачные преступники, Катце!

      Звонит комм. Ну конечно, Сама вызывает.

      — Я пошёл, рыжий. Всхожу на… как это у них, на Терре, называется?

      — На Голгофу. Возвращайся живым. Я буду ждать.

      — И тебе не хворать.

      Мы целуемся. Мирно. Скидываю рыжую чёлку со лба. Мы так близки. Нам нечего скрывать друг от друга.



      Рауль уходит, а Катце остаётся. Берёт сигарету и опускается на диван. Вкус блонди на губах. Не в первый раз. О, ему есть что вспомнить!