Костер

Алиса Алисова

КОСТЕР

...Первым не выдержал он. Работа встала — объявили жесткий карантин. Все замерло. Магазины еще работали. И аптеки. Появились люди в масках — в основном, пожилые, медленно влачащие полные пакеты каких-то припасов. Но в целом было малолюдно. Личный транспорт стоял по дворам и стоянкам — передвижение по городу без особого разрешения запретили. Общественный транспорт тоже встал. Мусор, правда, еще вывозили. Ну, и изредка тишину нарушали скорые, мчащиеся по пустым улицам. Но это бывало редко. Как ни странно — за окнами весело гомонили весенние птицы, предвещая скорое тепло. Почки на деревьях еще не раскрылись, но уже потолстели, напряглись, готовясь к самому важному событию.

Он вышел из дома — и пошел в направлении парка. Снег давно смело весной, наступающей медленно, неохотно — но неотвратимо. Была та пора, когда еще ничего не зазеленело, еще какой-то полуфевральский ветер нудно выл и гнал пыль и мусор, когда солнце будто просыпалось от тяжелого, больного сна, — но уже стряхивало с себя непонятную дрему, собираясь с силами, ибо никто и ничто не могло отменить его миссию — пробудить землю к новой жизни. И все это как-то странно контрастировало с мутностью души и мыслей, среди которых — ни одной дельной и достойной хоть какого-то внимания. Было тоскливо-пустынно. Прогулка не доставляла удовольствия — вопреки ожиданию. Он пытался уловить что-то приятное, какое-нибудь предчувствие новизны и возрождения — но все было глухо, непробиваемо, закутано душным старым ватным одеялом, которое никак было не стряхнуть. Все же он упорно двигался вперед, пытаясь на что-то надеяться. В этих усилиях он не услышал позади себя цокот копыт; когда оглянулся — было поздно. Два всадника на красивых, сильных, каурых, с белой звездой на лбу, конях догнали его и заставили остановиться. Лошади слегка пританцовывали, довольные неспешной прогулкой. Их гривы были ухожены и струились блестящим водопадом; пышные хвосты аккуратно пострижены. Всадники были стройны, мускулисты, в черном; лица закрыты такими же черными защитными масками; руки в длинных перчатках легонько удерживали повода, у бедра — короткоствольные автоматы. «Документ!» — потребовал один из них. Документов у него не было. На всякий случай он похлопал себя по карманам и развел руками — «нету, забыл». «Пошли!» — «Куда?» Ответа не последовало. Вдруг шалая мысль пронеслась — «через седло, что ли, перебросят». Но никто его никуда не собирался перебрасывать — его просто погнали перед собой, коротко иногда направляя — «налево», «прямо», «направо». Они не торопились, давали ему возможность идти обычным шагом, не подгоняли и ничего не объясняли. Лошади иногда натягивали повода, им было явно скучно и неудобно, но их сразу притормаживали, и все двигались не спеша — будто на совместной прогулке. Со стороны это выглядело, наверное, нелепо — но наблюдать было некому, они перемещались словно в пустоте.

Он думал, что его доставят в какое-нибудь медицинское учреждение, чтобы взять тест на вирус. «Но почему тогда не вызвали медицинскую бригаду — ну, или хотя бы полицию, например?». Вдруг осенило — «бензин, наверное, кончился в городе!». Он даже остановился от своей догадки. Но его тут же подтолкнули и направили — «идем, идем, не останавливаемся!».

Так шли минут сорок. Он начал уставать — больше от непонятности происходящего.

Наконец свернули за угол — и он ошалело споткнулся: посреди небольшой площадки, окруженной бетонным строительным забором, аккуратной пирамидой темнела высокая груда хвороста. Около нее копошились несколько человек в темно-зеленых прорезиненных комбинезонах, что-то поправляя и подкладывая. Чуть поодаль, друг на друге, стояло несколько пар носилок с чем-то закутанным. Всадники тоже остановились, не подъезжая близко. Один из «зеленых» выпрямился и посмотрел на них: «Что у вас? Зачем привели живого?». Всадник, который, как показалось ему, был постарше — не то, чтобы погрузнее, но как-то шире в плечах, — отозвался: «По приказу. Шел к Бородянскому ручью.» — «А! Тогда понятно. Минутку подождите, сейчас тут закончим.» «К какому ручью?! По какому приказу?! Что, наконец, происходит?!» — хотел он возмутиться, но вдруг севший голос перестал слушаться, горло сжало, во рту пересохло до такой суши, что он ощутил скрипящий на зубах песок, царапающий десны и н;бо, — «как в Сахаре», — неуместно всплыло в мозгу, и он вспомнил — нет, почувствовал — тот пронзительный горячий воздух, обжигающий легкие и все нутро, иссушающий насквозь, от которого нет спасения, — когда они возвращались из Кебели и попали в песчаную бурю, просидев пять дней в выдутой ветрами расщелине огромного камня. Воды хватало только на то, чтобы слегка смачивать язык; пили буквально по глотку. Почти терявших сознание, пребывавших в каком-то колокочущем, багровом бреду, их все же вывел тогда Самид, проводник, к людям.

...Хворост занимался неохотно. Тот же в «зеленом» махнул всадникам рукой — и те исчезли, а у него вдруг закружилась голова, и он почувствовал приятный привкус миндаля во рту, напомнивший ему незабываевый португальский марципан, лучше которого на свете нигде нет; полыхающие розовым бескрайние миндальные поля в ласковом закатном солнце овеяли его нежностью и прохладой; тело наполнилось легкостью и пронзительной чистотой — как омытое предрассветной волной — и он отпустил себя навстречу этой волне, расслабленно покачиваясь, как в колыбели, и его подхватило — и мягко понесло, баюкая и напевая что-то невыразимо прекрасное, чего на земле не бывает...

….