Загляни за горизонт!

 
          Тяжело откинувшись на спинку кресла, он с шумом выдохнул, потянулся к пачке сигарет и, достав одну, закурил. Перед ним на письменном столе лежал лист бумаги. Он ещё так посидел какое-то время, неспешно озирая невидящим взором своё сумеречное жилище, затем, не глядя, загасил в пепельнице  сигарету и снова мысленно вернулся к листу на столе, облокотился локтями, поддавшись вперёд, вчитываясь в только им видимое. Шевеля губами, снова перечитал то, что было на листе и снова откинулся в кресле.
          Решение было принято. Отступать от него было поздно. Конечно, никто его не неволил. Однако, он был настолько организован, что не мог себе позволить усомниться в правильности своих выводов и, тем самым, в самом себе.
— Было бы хорошо попрощаться хотя бы с самыми близкими, — подумал он, но тут же отбросил эту мысль. Задуманное им не укладывалось в общедоступное для понимания, и поэтому он был уверен, что те, кому он был небезразличен, могут, или хотя бы сделают попытку, поколебать его уверенность. Он этого не страшился, но всё же не был уверен в своей решимости и твёрдости до конца.
— Да ну их, — отрешённо, словно отрезал, произнёс он, освобождаясь внутренне тем самым от пут, которые до сих пор удерживали его в этом бренном мире. — Не об этом надо думать сейчас. А они со временем забудут. Погорюют-погорюют и забудут. Что я для них?
          Не совсем отдавая себе отчёт в последующих действиях, он наскоро оделся, в последний раз рассеянно окинул прощальным взглядом своё безмолвное пристанище и вышел в ночь. На столе одиноко белел чистый лист бумаги...
          Осторожно ступая, обходя снеговые дорожные заносы и ледовые залысины, он вышел на шоссе и размеренно зашагал по безлюдному зимнему пространству ночного Пущино в направлении Института биологической физики Академии Наук — цели его пути. Справа, за Окой, в дрожащем морозном воздухе тёмным силуэтом угадывалась бывшая дворянская усадьба с запущенным парком. Проходя мимо крытой автобусной остановки, подивился надписи, оставленной кем-то на щербатой стенке  размашисто и так кстати, впопад для него сейчас — Оставь надежду, здесь стоящий.
          Философия ждущего автобус нетерпеливого пассажира была ясна и адекватна. Алгоритм его собственного решения вписывался сюда диаметрально противоположно. Он остановился, подумал и, оглянувшись, проверяя, — не видит ли кто, — удивляясь своему хулиганству, нагнулся, подобрал острый камушек и рядом пониже нацарапал на податливой поверхности стенки многозначительное — Но загляни за горизонт!
          Подумалось, — Может статься, что это обернётся собственной эпитафией. Мысленно охватил вмиг целиком общность идеи, непроизвольно подивился полному отсутствию обычной в таких местах непечатности, но исправлять недосказанность не стал, оставив это на "съедение" кому-то, более искушённому в этих делах для самоутверждения. Откинул камушек, нагнулся, вытирая руки о снег, и, распрямившись, стал вслушиваться в тишину и невольно сам попытался последовать своему же призыву — заглянуть за горизонт. Но сколько бы он ни вглядывался, не смог разглядеть там сейчас ровным счётом ничего. Автобусы в это ночное время уже не ходили, и даже пустынное шоссе терялось в дымке. Городок спал. То, на что он решился, выкристаллизовывалось у него в сознании постепенно…
          …После окончания биологического факультета МГУ, его, как подающего надежды молодого перспективного учёного-стипендиата оставили усовершенствоваться там же, на кафедре вирусологии. Перспективность этого направления была ему интересна теми проблемами, которые приходилось там решать. Помимо лабораторных занятий со студентами университета, ему, как младшему научному сотруднику кафедры доводилось заниматься хозяйственной тематикой практического применения, в том числе, для научного центра в подмосковном Пущино, где стараниями бывшего Президента Академии Наук А.Н. Несмеянова когда-то был создан и построен мощнейший отечественный биологический научный комплекс, со временем расширившийся родственными институтами в структуре Её Величества Биологии.
          В одну из командировок по хозтематике в Пущино, он попал с отчётом на приём к заместителю директора Института биофизики Академии Наук, доктору физико-математических наук, профессору Заславскому. Отчитавшись о проделанной работе, он собирался уходить, но профессор попросил задержаться. Усадив озадаченного молодого человека в кресло за общим длинным столом для совещаний, сам подсел к нему за стол и стал, как показалось, с неподдельным интересом расспрашивать о его работе на кафедре университета. Был при этом приветлив и вежлив.
— Коллега, — наконец, обратился профессор к молодому человеку. — У нас открывается вакансия старшего научного сотрудника со скорой перспективой защиты кандидатской диссертации и работой, как мне кажется, в направлении вашего будущего плодотворного роста. Предлагаю вам занять эту вакансию и посвятить себя служению науке-матушке на другом, более значительном уровне. Должность старшего научного сотрудника назначается в качестве аванса и с верой в вашу будущую успешную работу в нашем институте. Сделав многозначную паузу, замдиректора по-доброму, наконец, спросил, — Как вы смотрите на то, что я вам предлагаю? Мы верим в вас.
Лестное обращение — "коллега", прозвучало для молодого человека по-отечески тепло и располагающе. И если говорить честно, то такая перспектива — работа в научном центре мирового значения — для него была очень заманчивой, не говоря уже о признании его скромных заслуг в науке. Подумалось, что такое, наверное, выпадает раз в жизни, и если он этим не воспользуется, то будет не прав. Но для порядка спросил профессора, какими именно проблемами ему предстоит заниматься.
— Проблем много. Хватит на всех, — пошутил профессор и уже серьёзно добавил: — Выбирайте на свой вкус. Но я бы вам посоветовал прежде всего углубиться в вопросы исследования механизмов действия электромагнитных и акустических полей, а также ионизирующих излучений на клетку и клеточные системы. Они того стоят. Это — одно из главных направлений нашего коллектива в настоящее время. Со своей стороны гарантирую всяческую поддержку.
          Его дорога обратно была, как в тумане. Он не чуял под собою ног. Уладил дела в университете, рассчитался и совсем уже скоро всерьёз и надолго, захватив нехитрые пожитки, обосновался в Пущино, в лаборатории института по исследованиям регуляции в биомедицинских системах. Дали ему небольшую однокомнатную квартирку в двадцати минутах ходьбы от института. Впрочем, бытовые вопросы у него всегда были на втором плане. Главное — это наука!
          Сплочённый коллектив единомышленников на редкость органично и слаженно работал над задачами лаборатории под руководством доктора биологических наук Озерова. Номинально новоиспечённый старший научный сотрудник являлся как бы его заместителем, но со временем энергия и потенциал позволили ему фактически заменить стареющего завлаба. А после защиты диссертации и проводов Озерова на пенсию, он, в возрасте 28-ми лет, по праву занял место заведующего лабораторией  — одной из наиболее профильных лабораторий института…
          ...Стоя на автобусной остановке, он подумал, что, может быть, этот его непредусмотренный привал — последний перед экспериментом, на который он решился. Здесь, на развилке жизненного пути, можно было окунуться в бездну, пойти на риск, играя в русскую рулетку — “пан или пропал”, а можно, и это ещё не поздно — повернуть обратно. Что-то гаденькое подталкивало его это сделать: ну зачем тебе всё это?      
— Зачем ты живёшь? — вопрошал его, перебивая человеческую слабину, другой голос, набирающий снова силу и зовущий к решительным действиям. 
— Погоди. Остынь. Ты уверен, что эта ветряная мельница именно твоя? — снова сковывал по рукам и ногам липкий страх неуверенности. — Помнишь, что тебе втолковывал академик Аганбегян, приезжавший в прошлом году с лекцией по оптимизации и научной организации экономики?..
          Умница-академик в перерыве между заседаниями в их короткой полемике пытался обуздать его горячность по поводу неоправданных бюрократических проволочек с продвижением  авторского свидетельства на перспективный усовершенствованный спектрограф инфракрасного излучения. Академик тогда ещё сказал, и это запомнилось.
— Уважаемый. В этой жизни надо уметь соизмерять свои силы, умело их распределять. Применяя спортивную терминологию, быть стайером, а не спринтером. Не выдохнуться раньше времени. В конце концов, раньше или позже, получите вы своё авторское свидетельство на спектрограф. А что дальше? Возникнут новые, ещё большие проблемы. Ещё древние знали, что чем больше вы знаете, тем больше вы не знаете. К примеру, если площадь круга условно принять за область ваших знаний, а длину образующей окружности этого круга условно принять за область непознанного, то очевидно, что с увеличением площади круга — увеличивается объём ваших знаний. В то же самое время, возрастает длина окружности, обрамляющая увеличенный круг, то есть — непознанное. Этот диалектический постулат на первый взгляд является парадоксом, но парадоксом закономерным. Однако, этот принцип не заводит в тупик, но лишний раз наглядно подчёркивает неисчерпаемость знаний. Их неисчерпаемость и их бесконечность. Такую же, как наша Вселенная. Так что, остановитесь, не спешите и предоставьте всё на милость Божью, — с озорной улыбкой заключил заезжий академик, успокаивая молодого учёного...
          …Руководствуясь этой стратегией в подходе к научным поискам, он знал, он чувствовал и мог доказать на множественных примерах  открытий, что всё великое рождается на стыке наук. Переплетение наук — это единственный способ прорывов в развитии цивилизации. И только на этой основе возможен научный прогресс. Следуя принципам и традициям в мире научного гостеприимства, выражаясь метафорически, он всячески приветствовал хождение наук в гости друг к другу, не забывая роскошно “сервировать стол”, подбирая соответствующие “напитки и еду”. Процесс познания бесконечен, а значит, как выразились бы математики, его интеграл по верхнему пределу не имеет ограничения.
          Он стоял, и казалось, что он один-одинёшенек в этом ночном безмолвии. Воспалённый мозг инстинктивно цеплялся за любую возможность  понимания значимости своего начинания.
— Нет места одиночеству в этом мире. Наша планета населена различными популяциями — видимыми и невидимыми, буквально сражающимися за право на жизнь. Человек убивает, чтобы прокормить себя и властвовать; вирусы убивают человека, приспосабливаясь к противоядиям, модифицируясь, чтобы выжить. И так — без конца по закону единства и борьбы противоположностей — всеобщего закона природной и общественно-исторической действительности. По закону равноправного и непременного соседства отрицательного и положительного, начиная с электромагнетизма и кончая социальной природой взаимодействий в обществе. С основополагающим фундаментом вселенского равновесия энергетического баланса — безусловным наличием природообразующей энтропии — подруги голландского учёного Ван-дер-Ваальса, которую, по чьему-то меткому шутливому выражению, нельзя пощупать. Всё на планете подчинено сохранению равновесного баланса единой картины, поддержанию определённого содержания белкового материала с участием всех вместе и по отдельности различных форм живой и неживой природы. При этом зачастую наблюдается как деструктивный, так и созидательный дуализм во взаимодействии связей. Луи Пастер, например, в своё время продемонстрировал доказательство созидательного действия смертоносных бактерий в процессе интенсификации всхожести посевов, а также формировании отложений мела, известняка и образования железной руды.
— Да, прав был академик. Жизни не хватит на то, чтобы не только познать мироустройство, но и практически сделать возможным что-то во спасение человечества. И вот сейчас этот миг для меня настал! Необходим риск. Может случиться — летальный. Но он оправдан. И оправдание этому — чьи-то спасённые жизни. Быть мне или не быть самим собой? Послужить во славу науки или прозябать в её недрах?
Всем своим естеством он ощутимо представил подставленные ему плечи тех, кто беззаветно, не щадя своей жизни, вознёсся над обыденностью, предпочтя служение науке плотским утехам и комфортному существованию. Плечи врача Эммериха Ульмана, рискнувшего испытать на себе вакцину от бешенства, созданную Луи Пастером. Плечи Джозефа Гольдбергера, проверившего на себе пеллагру на инфекционность. Плечи Роджера Смита, исследовавшего на себе яд кураре. Плечи доктора Уайта, умершего после того, как сознательно занёс себе в рану гной больного чумой. Плечи великого гражданина — Ильи Ильича Мечникова, выпившего несколько раз с перерывами разводку холерных вибрионов в период эпидемии холеры во Франции в 1892 году, а не заболев, удручался по этому поводу, так как не нашёл этим самым противоядие. Он возглавил экспедицию Института Пастера в Россию в очаг эпидемии чумы в 1911 году, а также завещал своё тело после смерти для исследований…
          ...Взгляд скользнул по написанному им на стенке. "Загляни за горизонт!" А что за ним? Что за этой зыбкой линией на краю непознанного, условно и только лишь видимо разделяющей земное-обыденное и небесное-возвышенное? Преодолеть себя, подняться над собой, доказать, и прежде всего себе, что ты чего-то стоишь, что ты кому-то нужен...
Всю свою такую недолгую жизнь неосознанно он именно это и пытался делать — заглянуть за горизонт. Приподнимаясь на носки и вытягивая шею, взбираясь на терриконы отработанной породы уже открытого, продвигаясь к горизонту. По мере его поступательного продвижения горизонт с такой же скоростью предательски удалялся. Нужно было совершить прыжок! Вознесение!
          И... он решительно зашагал к лабораторному корпусу...