Лев Бакст. Зинаида Гиппиус

Портрет Зинаиды Николаевны Гиппиус. Вот если бы вы совсем не знали, кто эта женщина, ну просто совсем ничего не знали бы о ней, то чтобы мы подумали при взгляде  на этот  портрет. Я не уверен, что вы скажите, что это вообще женщина. Но это действительно женщина. Просто она скорее ради эпатажа любила иногда надевать мужской костюм. Он ей шёл. Она была привлекательной женщиной и волновала своим обликом многих мужчин. Ещё в юности она подписывала свои творения мужскими именами. И мне непонятен этот мотив. А ведь он был. И ему было объяснение. И при этом она вовсе и не желала отречься, скрыть свою женскую природу. И ей нравилось нравиться мужчинам.

    У неё были очень красивые длинные ноги. Вот посмотрите сами на эти  ноги. Художник Бакст нарисовал этот портрет на плотном листе бумаги. Но ему не хватило размера этого листа, чтобы ноги уместились на нём. И он был вынужден подклеить ещё один лист. Может быть, как, к примеру, императрица Елизавета Петровна, Гиппиус  тоже любила облачить себя в мужское платье, с тем, чтобы подчеркнуть всю красоту её женского естества. Зинаида Николаевна тоже имела тот же невысказанный мотив для этой эпатирующей  демонстрации.

   Она одета в костюм мальчика – героя одного популярного романа писательницы Бернадет. Такой золотоволосый семилетний мальчик, оказавшийся по рождению лордом, появился перед своим дедушкой-лордом в черном бархатном костюме, коротких панталонах, в рубашке с кружевным жабо. Это была  настоящая мода  на ношение этого костюма. И носили этот костюм не только дети, но и сильно повзрослевшие дамы. А Зинаиде здесь 37 лет. И осталось ей жизни приблизительно столько же лет.
 
                *****
 Ну пусть. Пусть будут ноги. А всё-таки, что мы скажем об обладательнице этих чудных ног. Ведь не случайно Бакст представил её именно такой. Видимо он хотел не только показать эти ноги, но и дать, так сказать, внутреннюю характеристику их обладательницы. Наверное, это ему удалось.

    Но сначала скажем несколько слов о художнике Баксте. Непременно надо сказать. Потому как, я считаю, что творение от его творца никак нельзя отрывать. И понимание творения становится несравненно понятнее только тогда, когда творец и создатель  становятся продолжением одного другому.

    Итак, кем же был художник Бакст. Полное его имя – Лев Самойлович Бакст. Но это не настоящее его имя. Поскольку настоящее его имя Лейб-Хаим Израилевич Розенберг. Родился он далеко от столиц в городе Гродно в 1866 году.  О нём сказано, что был он стенографом, иллюстратором, дизайнером, мастером станковой живописи и театральной графики. И прожил он свой век преимущественно в Санкт-Петербурге и Париже. То есть вся его жизнь была наполнена в избытке творчеством. Но белее всего он нам известен как участник объединения «Мир искусств», и благодаря участию в театрально-художественных проектах господина С.П. Дягилева. Но это отдельная история и очень обширная тема, которую второпях не хочется затрагивать.
   
         Родился будущий художник в ортодоксальной еврейской семье. Папа его пользовался большим авторитетом па части знания Талмуда. Его семья не была, так сказать, чтобы сильно богата. Но с женитьбой Лейб-Хаиму повезло. Он женился на единственной дочери  гродненского коммерсанта Бакстера. А тот был  поставщиком сукна для русской армии. Добрый был человек. Он содержал всю семью будущего художника. А потом вся семья переехала в Петербург. А в столице, как вы понимаете, совсем другие возможности для всего.

   Учился в гимназии, но не окончил её. По неизвестной причине. Но поступил вольным слушателем в Академию художеств. Тоже не плохо. Но слишком вольным слушателем, потому как и Академию он тоже не окончил, хотя и прошёл в ней четыре коридора. А жить надо. Не забудьте, он ведь уже женат. Подрабатывал книжной иллюстрацией. И даже устроил свою первую персональную выставку – большое событие в жизни каждого художника  Как художник он состоялся. Были заказы – были и деньги.

     В девяностые годы позапрошлого века он ездил в Париж и возвращался  снова в Санкт-Петербург. Дела его идут хорошо. Известность его растёт. Он примыкает к   кружку писателей и художников, формировавшемуся вокруг Сергея Дягилева и Александра Бенуа.

   Этот кружок единомышленников несколько позже превратился в объединение «Мир искусства». А это было очень важное событие, которое оставило заметный, можно сказать,  глубокий след в истории нашей живописи.

    Он пишет портреты известных тогда и сегодня своих современников. В том числе и портрет Зинаиды Гиппиус. Более того, он получил заказ от самого Николая второго  на картину «Встреча русских моряков». Он участвует с успехом во многих  выставках. И становится даже почетным гражданином Санкт-Петербурга.
 
    А потом случился поразивший меня факт. Еврей Бакст принимает лютеранство. Удивительно. Но всему есть причина.  Говорят ради  брака с Любовью Павловной Третьяковой, дочерью П. М. Третьякова, вдовой художника Н. Н. Гриценко.  И вы знаете, для заключения  брака он обратился с прошением на высочайшее имя, чтобы получить вместо фамилии Розенберг фамилию Бакст.  И получил он высочайшее соизволение именоваться Бакстом.

    Да вот беда - брак с Любовью Павловной быстро распался. Терпели друг друга три года. А потом он снова возобновился. Милые бранятся - только тешатся. Но это был не тот случай. Потому что марьяжный союз снова распался и теперь уж окончательно.  Правда, в этом сожительстве они сумели родить сына Андрея.

        Он работает в разных журналах и преподает в школе живописи. Кстати, одним из его учеников был Марк Шагал. И представьте себе, он тут демонстративно покидает христианство и снова  возвращается в иудаизм. Носит повсюду кипу. А это он напрасно. Необдуманно. Потому как  он был выслан из Петербурга как еврей, не имеющий права на жительство в столице.  Ну чего не сделаешь ради веры.
 
   Но он сильно не печалился по этому поводу.  С 1910 года он жил в Париже. Он создавал театральные декорации. И то, что он делал, - это была настоящая революция. Это он декорировал самые известные  балеты во время русских сезонов, ставшими легендарными. Ну не только благодаря художнику, но и всем балеринам и танцовщикам, постановщикам и конечно музыке. Балеты такие, как   «Клеопатра» ; «Карнавал», «Шахерезада» и «Жар-птица ; «Нарцисс» и «Видение розы», «Послеполуденный отдых фавна» и «Дафнис и Хлоя».
 
                *****
      Это было не простое время. Это было время революционного взрыва и не только в смысле баррикад.   Париж и весь мир познакомился с тем, что называют русским миром. Ошарашенный зритель увидел высочайшие образцы творения духа человеческого, явившиеся, как ни странно, с Востока, из России.

     В начале 19 века произошёл этот  взрыв, эпицентр которого находился в России. В разных областях. В музыке, в живописи, в литературе. Можно назвать десятки имен более чем известные. И мне приходит в голову, как открытие, такая странная мысль. А именно то,  что несколько революций в ряд в ощественно-политической жизни России, потрясшие впоследствии весь мир, тоже были явлением того же порядка. Поиск чего-то нового, ни разу не испытанного в истории. Поиск  и претворения в жизнь нового порядка во всех межчеловеческих отношениях.

     И  Русские сезоны  в Париже – это было проявление все того же взрыва. У каждого дела должен быть свой организатор. Без него никак! В области балета и не только, им стал Дягилев. Благодаря ему Париж и весь мир открыл то, что называется русским миром.  А это было огромное событие. Да ещё и каким, оставшимся в памяти Парижа навсегда.

                *****
    Лет, наверное, 30 назад я впервые приехал в Париж. Я был сопровождающим и переводчиком большой тургруппы из Донбасса. Всё время было наполнено всякими экскурсиями. И это хорошо. Но было и свободное время. То есть, для меня уже и не рабочее время. Свобода!  Ну не сидеть же в гостинице. Вот я и пустился в путь пешком по городу куда глаза глядят. И пришел я так к центру Помпиду. А рядом я увидел что-то необыкновенное и поразительное Такой водоем, а в нем какие-то механизмы, фигуры крутятся-вертятся, разбрасывая брызги воды. И всё так весело, красочно, звонко. Есть и стихи, посвященные этому фонтану:

  Здесь скрипичный ключ гарцует,
и Петрушка обнял небо,
и прохожие танцуют -
эка невидаль и небыль!

Змейки, рычаги, колеса,
и текучесть форм, и яркость,
к нам врывается без спроса
жизнь с невиданным подарком!

    И от всего этого мне повеяло чем–то родным и близким. Оказывается, фонтан называется Стравинский. А картина всего, что я увидел, была навеяна балетом Петрушка. И на сердце стало так тепло. Я знал, что премьера балета «Петрушка» состоялась как раз в Париже ещё в 1911 г. И там это не забыли. Вот он, фонтан.

   И всё благодаря Стравинскому, всей балетной труппе во главе с Нежинским, красочным,  балаганным декорациям,  костюмам, созданным по рисункам Бакста.  А собрал все это вместе в один чарующий балетный спектакль Дягилев. И его имя тоже, конечно, помнят в Париже. Да ещё и как помнят.   Так, например, площадь не так далеко от Гранд-Опера носят имя Дягилева.  Планировалось поставить ему памятник на этой площади. Не знаю, может быть, уже и поставили.
   
 Странно, но  не был Дягилев  ни художником, ни композитором и еще менее артистом балета. Он был тем, кого сегодня называют продюсером. Тогда, правда, это называлось импресарио. По словам А. Н. Бенуа, «ни одна из затей не получила бы своего осуществления, если бы Дягилев не возглавил её и не привнёс бы своей энергии туда, где творческого начала было уже много, но где не было главного — объединяющей роли».
 
                *****
     Ну а теперь несколько слов об этой даме на портрете. У каждого, видимо, будет свое суждение. Суждение просто, как о человеке. Мне так она представляется жеманной особой. Она с вызовом смотрит на нас с портрета. Так и хочет всем нам сказать: Да,  я вот такая, с таким богатым, сложным, внутренним миром. И ещё вопрос, пущу ли я вас в этот мир. Будете ли вы достойны в него войти.

   Но это моё мнение. А что говорили об этой даме люди, хорошо её знавшие. И ваше дело, поверить им или нет. Но послушать всегда полезно. Вот как о ней пишет, хорошо знавшею её некая Тыркова-Вильямс. Прочтите и соотнесите рассказ с тем , что мы видим на портрете:

 «Зинаидой ее звали за глаза знакомые и незнакомые. Она была очень красивая. Высокая, тонкая, как юноша, гибкая. Золотые косы дважды обвивались вокруг маленькой, хорошо посаженной головы. Глаза большие, зеленые, русалочьи, беспокойные и скользящие. Улыбка почти не сходила с ее лица, но это ее не красило. Казалось, вот-вот с этих ярко накрашенных тонких губ сорвется колючее, недоброе слово. Ей очень хотелось поражать, притягивать, очаровывать, покорять. В те времена, в конце XIX века, не было принято так мазаться.  А Зинаида румянилась и белилась густо, откровенно, как делают это актрисы для сцены. Это придавало ее лицу вид маски, подчеркивало ее выверты, ее искусственность.  Одевалась она живописно, но тоже с вывертом. Однажды  пришла в длинной белой шелковой, перехваченной золотым шнуром тунике. Широкие, откинутые назад рукава шевелились за ее спиной точно крылья». Кажется, полноценный, психологический портрет молодой Гиппиус.  Хорошее дополнение к портрету. И какое яркое.
 
    А вот как о ней пишет жена писателя Бунина:

«О ней говорили, как о провинциалке, поднявшейся до литературного салона в Париже, зла, горда, умна, самомнительна.
Кроме «умна», всё неверно, то есть, может быть и зла,
да не в той мере, не в том стиле, как об этом принято думать. Горда не более тех, кто знает себе цену.Но, конечно, она знает свой удельный вес."

   А вот как воспринимал её  Бердяев. Он был философ, как известно, и знал, конечно, что писал: "Я считаю Зинаиду Николаевну очень замечательным человеком, но и очень мучительным. Меня всегда поражала ее змеиная холодность. В ней отсутствовала человеческая теплота. Явно была перемешанность женской природы с мужской, и трудно было определить, что сильнее. Было подлинное страдание. Зинаида Николаевна по природе несчастный человек".

    А вот отрывки разных суждений резных авторов. Собранные вместе они дают довольно осязаемое впечатление от этой дамы с красивыми ногами. По мне, очень интересные мнения и описания. Тоже хорошо способствующее для лучшего понимания поэтессы Зинаиды Гиппиус:

   «Ее называли и "ведьмой", и "сатанессой", воспевали ее литературный талант и нарекли "декаденской мадонной", боялись ее и поклонялись ей. Зеленоглазая красавица, лихая амазонка с косою до полу, стройным станом и ореолом солнечных волос, дразнящая своих поклонников язвительными словами и колкими намеками. Спокойная в своем замужестве петербургская светская дама, хозяйка известного в Петербурге салона. Неутомимая спорщица и устроительница каждодневных бурных философско-литературных и политическо - исторических дискуссий. Все это она - Зинаида Гиппиус"

    Вообще, она позволяла себе все, что запрещалось остальным. Например, носила мужские наряды (такой изобразил ее на известнейшем портрете Лев Бакст) или шила себе платья, на которые в недоумении и ужасе оглядывались прохожие и в Петербурге, и в Париже, до неприличия явно пользовалась косметикой – на нежную белую кожу накладывала толстый слой пудры кирпичного цвета. А в 1905 году, задолго до Коко Шанель, сделала короткую стрижку.

   А ещё говорилось и такое. Может, и были для этого основания.

   «Для нее самым важным всегда было равенство и союз душ – но не тел. Все это позволяло называть брак Гиппиус и Мережковского "союзом лесбиянки и гомосексуалиста". Мережковскому подбрасывались в квартиру письма: "Отомстила тебе Афродита, послав жену – гермафродита"

   Да и как не поверить. Вот что следует из её интимного дневника. А из него видно,  ей нравилось ухаживание и тянуло к некоторым мужчинам, но одновременно они ее отталкивали. "В моих мыслях, моих желаниях, в моем духе - я больше мужчина, в моем теле - я больше женщина. Но они так слиты, что я ничего не знаю".

  « Похоже, она так и осталась девственницей. Но их пятидесятилетний духовный союз с Дмитрием Мережковским дал русской культуре и литературе, возможно, гораздо больше, чем если бы они были традиционной семейной парой".

  Личный секретарь четы Мережковских с 1919 года был Злобин.  И он хорошо знал Зинаиду. И это его описание мне тоже очень нравится. Сразу видно, необыкновенная и незаурядная была женщина:

: «Странное это было существо, словно с другой планеты. Порой она казалась нереальной, как это часто бывает при очень большой красоте или чрезмерном уродстве. Кирпичный румянец во всю щеку, крашенные рыжие волосы, имевшие вид парика… Одевалась она сложно: какие-то шали, меха – она вечно мерзла, - в которых она безнадежно путалась. Ее туалеты были не всегда удачны и не всегда приличествовали ее возрасту и званию. Она сама из себя делала пугало. Это производило тягостное впечатление, отталкивало».
 
                *****
На рисунке Бакста, как было уже сказано, Гиппиус всего 37 лет. Впереди ее ожидают почти столько же лет жизни.  Да женщина необыкновенная. И как-то странно, что мы так мало её знаем. Вот что пишет по поводу этого Головин, тоже известный художник-декоратор:

        «Тонкая изящная женщина с пышными рыжими волосами, в камзоле и панталонах до колен полулежит на стуле. Ее длинные скрещенные ноги вытянуты по диагонали листа, отчего вся фигура кажется еще более удлиненной. В костюме и позе Гиппиус много вызывающего, манерного, неестественного, рассчитанного на внешний эффект. На бледном лице, окаймленном белым жабо, под узкими резко очерченными бровями - чуть насмешливо и презрительно смотрящие глаза, тонкие злые губы. У нее была особая манера курить, прищуривая правый глаз, особая манера разговаривать. Она бывала иногда довольно ядовитой, иногда несколько высокомерно» По его мнению. Бакст усилил эти черты. Он акцентировал угловатость колен, несколько удлинил руки и ноги, придав тем самым всему облику модели остроту и колючесть.

    «Твоя душа – без нежности, а сердце - как игла» - это так Зинаида, можно сказать, выразилась о самой себе. А вот теперь почитаем её стихи – образец её поэтического творчества и таланта. Эти стихи она посвятила самому художнику Баксту.
                ДВА СОНЕТА Л.С. Баксту.

I. Спасение

Мы судим, говорим порою так прекрасно,
И мнится - силы нам великие даны.
Мы проповедуем, собой упоены,
И всех зовем к себе решительно и властно.
Увы нам: мы идем дорогою опасной.
Пред скорбию чужой молчать обречены,-
Мы так беспомощны, так жалки и смешны,
Когда помочь другим пытаемся напрасно.

Утешит в горести, поможет только тот,
Кто радостен и прост и верит неизменно,
Что жизнь - веселие, что все - благословенно;
Кто любит без тоски и как дитя живет.
Пред силой истинной склоняюсь я смиренно;
Не мы спасаем мир: любовь его спасет.

II. Нить

Через тропинку в лес, в уютности приветной,
Весельем солнечным и тенью облита,
Нить паутинная, упруга и чиста,
Повисла в небесах; и дрожью незаметной
Колеблет ветер нить, порвать пытаясь тщетно;
Она крепка, тонка, прозрачна и проста.
Разрезана небес живая пустота
Сверкающей чертой - струною многоцветной.

Одно неясное привыкли мы ценить.
В запутанных узлах, с какой-то страстью ложной,
Мы ищем тонкости, не веря, что возможно
Величье с простотой в душе соединить.
Но жалко, мертвенно и грубо все, что сложно;
А тонкая душа - проста, как эта нить.

   Вот такие стихи. Не даром она стала  одной из центральных фигур  русского символизма. И тем не менее её ещё долгие годы называли «декадентская мадонна», «сатанесса», «белая дьяволица.»
               
                *****
     Но вот эта манерная дамочка в костюмчике маленького лорда очень не любила Советскую власть. Совсем не любила. Можно сказать и ненавидела. Но не сразу. Сначала она не любила царя. Особенно после 9-го января. После кровавого воскресения. Вместе со своим супругом они стали   непримиримыми противниками самодержавия, борцами с консервативным государственным устройством России. «Да, самодержавие — от Антихриста» — писала в те дни Гиппиус. И первую мировую войну она тоже не полюбила. Она резко выступила против участия в ней России.

   А потом она полюбила  Февральскую революцию 1917 года. Сначала полюбила. Она думала, что этот перелом власти покончит с войной и реализует идеи свободы.  Однако вскоре  настроение переменилось.

Октябрьская революция ужаснула Мережковского и Гиппиус: они восприняли её как воцарение «царства Антихриста», торжество «надмирного зла». В дневнике поэтесса писала: «На другой день  после переворота, чёрный, темный, мы вышли . на улицу. Как скользко, студено, черно… Подушка навалилась — на город? На Россию? Хуже…»

    Итак,в октябре 1917 года власть снова переменилась. Мы ждём перемен! И дождались. Гиппиус со своим мужем Мережковским в ужасе.  Но ещё имелась возможность печатать антибольшевистские стихи в сохранившихся газетах. Следующий, 1918 год, прошёл под знаком подавленности. Она пишет:

 «…Царствует особенная, — упрямая и тупая, — жестокость. Даже Луначарский с ней борется и тщетно: только плачет (буквально, слезами!)»  «Все в ком была душа, — и это без различия классов и положений, — ходят, как мертвецы. Мы не возмущаемся, не страдаем, не негодуем.»

     Понятно, что жизни в России, на Родине никакой. А жить так хочется. Но не в России. Валить надо. Да ведь как? И стали думать, как вырваться. И нашли выход. Очень изобретательный.
 
 Муж Мережковский получил мандат на чтение лекций красноармейцам по истории и мифологии Древнего Египта. Представляете, нужен был этот древний Египет красноармейцам. Но мандат давал разрешение на выезд из города. Их было четверо. Ехали со скудным багажом, рукописями и записными книжками. Путь был очень не простым. Им пришлось перенести четырёхсуточный путь в вагоне, «полном красноармейцами, мешочниками и всяким сбродом.

                *****
      А потом был Париж.  И что ещё? А ещё ненависть к режиму большевиков и чувство отчуждённость от родины. Оба чувства очень стойкие. Мука сплошная. И где же выход. Она привыкла уже к литературным тусовкам в Питере. Вот и в Париже по её инициативе было создано общество «Зелёная лампа» , призванное объединить  разнообразные литературные круги эмиграции.
 
     Люди есть люди. Им надо общаться. Они без этого не могут. Общаются, как правило, по общности интересов. А тут интерес, можно сказать, просто очевидней не бывает. Он жизненный интерес. Остаться без Родины. Ну кому-то на это наплевать. Мы таких видим даже и здесь,  на прозе.ру. Мало что свалили, так ведь злостью исходят, и всякие пакости нам тут пишут. Хотя их никто ведь сегодня в шею и не гнал. Но ведь надо же чем-то оправдать своё такое решение. И нам тут исповедуются таким вот странным образом.
 
    Но в те годы была другая история. Эти думали так: Эта совпедия не надолго. Не выдержат. И никакого такого мира своего они там не построят. Все мозги утекли. Кому строить? Не получится! Надо подождать. Ну, а пока потусим. Мы тут свой мир сохраним.  Надо объединяться, надо потерпеть и подождать. И ждали. Затаились. Свалится эта богохульная и богомерзкая власть. А она всё не валится. А она всё крепнет и вызывает всё большую симпатию в мире. Компартии как грибы после дождя.
 
    Зинаида ещё в Питере порвала с А.Блоком и В.Брюсовым, сотрудничавшими с новыми властями, которые были для неё воплощением «царства Дьявола». Да и потом эта литературная иммиграция из России в Париже очень внимательно следила за всем, что происходило в культурной жизни на Родине. Следила и делила на наших и не наших. А критерий был прост. И это был вовсе не талант Вот как Зинаида это всё себе представляла:

«Ведь когда мы просто литературу советскую критикуем, мы делаем не умное и, главное, не милосердное дело. Это все равно, как идти в концерт судить о пианисте: он играет, а сзади у него человек с наганом и громко делает указания: «Левым пальцем теперь! А вот теперь в это место ткни!» Хороши бы мы были, если б после этого стали обсуждать, талантлив музыкант или бездарен!» Ну и понятно, что Есенин и особенно Маяковский были совсем не наши. Совдепедевские, одним словом.

     А годы идут и идут. И ничего к лучшему  не меняется. Разочарование. Оно наступает особенно тогда, когда наступает череда признания. СССР.  А это, по её мнению, предательство. И, наконец,  всё пришло к войне. К большой войне. Гитлер напал на СССР. И перед всей миграционной тусовкой встал, как нож к горлу, жуткий вопрос. С кем вы мастера культуры? С Гитлером или с Россией, какой бы она не была. А что если Гитлер победит? То с кем же нам оставаться. А под его пятой уже пол-Европы. Даже и больше.
 
    А это была необычная война. Это была война на уничтожение. И надо было принимать какое-то решение. Это Набоков сбежал из Франции в США. А что делать остальным? И для каждого это вопрос личный, вопрос, обращённый к совести, ко всему , что было и ещё будет в жизни. И не уйти от него. А ведь для многих из них совсем недавно лозунгом были слова: "Родина без свободы для меня не родина, а свобода без родины хоть и очень тяжела, но все-таки остается свободой" А тут что получается? Остаться свободным от Родины, чтобы остаться с Гитлером!?

  И после этого вся эта тусня разделилась. Надо признать, что большинство из них остались патриотами. Иные и жизнью заплатили за это решение. Как, например, княгиня Оболенская. Она была участницей французского Сопротивления. Её арестовали. И было следствие в застенках Гестапо.
 
 Следователь недоумевал, как это русские эмигранты-антикоммунисты могут оказывать сопротивление Германии, воюющей против коммунизма: «Они с ума сошли, что ли? Какой им смысл быть с голлистами, в этом коммунистическом гнезде? Послушайте, мадам, помогите нам лучше бороться с нашим общим врагом на Востоке». На это Оболенская ответила: «Цель, которую вы преследуете в России, — разрушение страны и уничтожение славянской расы. Я русская, но выросла во Франции и здесь провела всю свою жизнь. Я не предам ни своей родины, ни страны, меня приютившей».  После вынесения смертного приговора Вере Оболенской было предложено написать прошение о помиловании, но она отказалась. Её казнили, Её  гильотинировали в берлинской тюрьме.
 
    А вот и другой пример. Есть одна песня, которую во Франции знают все. От мала до велика. «Песня Партизан» ( Le chant des partisants) Она родилась во время войны и известна так, как, например, «Война священная» у нас. Слова написали два известных писателя Жозеф Кессель и Морис Дрюон. Музыку написала Анна Марли. Но это её французское имя. А вот настоящее ее имя Анна Юрьевна Смирнова-Марли. Русской она была. Из российской иммиграции.
   
   Но были и другие. Вот, пожалуйста, глава императорского Дома и претендент на российский престол Владимир Кириллович уже 26 июня выступил с обращением:

«В этот грозный час, когда Германией и почти всеми народами Европы оглашён крестовый поход против коммунизма-большевизма, который поработил и угнетает народ России в течение двадцати четырех лет, я обращаюсь ко всем неизменным и преданным сынам нашей Родины с призывом:
способствовать по мере сил и возможностей свержению большевистской власти и освобождению нашего Отечества от ужасного ига коммунизма».

   Вспомним и такого генерала Краснова и что он сказал по тому же поводу. 
«Я прошу передать всем казакам, что эта брань не против России, но против коммунистов, жидов и их приспешников, торгующих русской кровью. Да поможет Господь немецкому оружию и Гитлеру!».

  А вот и ещё одно его высказывание:«Шагайте в германские войска, идите с ними и помните, что в Новой Европе Адольфа Гитлера будет место только тем, кто в грозный и твердый час последней битвы нелицемерно был с ним и германским народом».

    Чему же удивляться, что повесили этого генерала. Ему уже было 77 лет. Останки его находятся в неведомой могиле на погосте Донского монастыря в Москве. Могилу его вы вряд ли найдёте.
А вот могилу генерала Деникина вы, конечно найдете на том же погосте. Сам Деникин, оставаясь убежденным противником большевизма, призывал эмигрантов не поддерживать Германию в войне с СССР, а тех, кто все же пошел на сотрудничество, называл «мракобесами», «пораженцами» и «гитлеровскими поклонниками».
 
В ходе войны Деникин на личные деньги собрал вагон медикаментов для отправки бойцам Красной армии, чем поставил в тупик советское руководство. От помощи отказываться не стали, но имя дарителя огласке не предали.
                *****
  А что же Зинаида Гиппиус со своим супругом Мережковским?  Они  выступили с осуждением «Мюнхенского сговора».  А равно  «Пакт о ненападении», заключённый 23 августа 1939 года между СССР и Германией, Гиппиус назвала «пожаром в сумасшедшем доме».
 
  Сразу после нападения Германии на СССР Мережковский выступил по германскому радио, в котором призвал к борьбе с большевизмом. Зинаида, «узнав об этом радиовыступлении, была не только расстроена, но даже напугана».  Первой её реакцией стали слова: «это конец».  И слово «конец» означало не то, что вы подумали. Речь в её понимании  не о конце большевиков или Гитлера. Речь шла о конце их репутации в глазах эмигрантской общественности. А настроения, царившие в ней, она хорошо знала.  Она не ошиблась: сотрудничества с Гитлером, заключавшегося лишь в одной этой радиоречи, Мережковскому не простили. А, значит, не простили и ей. Они стали нерукопажатными. даже в своей среде.
 
     Большинство эмигрантов не приняло идеологию фашизма: "Между русскими гитлеровцами и нами такая же пропасть, как между нами и коммунистами".

          А вот Мережковский ненавидел коммунизм. Он ненавидел не только саму его, так сказать, теоретическую часть, но особенно практическую часть. Коммунизм в его глазах было рабство. Рабское подчинение одной вере, одной идеологии. Тотальное отсутствие свободы. В своей ненависти он дошёл до увлечение фашизмом. Он лично встречался с Муссолини. В нем Мережковский видел возможного спасителя Европы от «коммунистической заразы».
 
Он так непроницательно не разглядел в слепоте своей ненависти, что фашистская идеология – это тоже диктатура, но отрицающая человеческое в человеке.
 
   Говорят муж и жена – одна сатана. Но это был не тот случай.  Зинаида Николаевна не разделяла этого представления – любой тиран был ей отвратителен.   Но её   отношение к фашистской Германии было неоднозначно.  И она была не готова идти в той же ненависти до сотрудничала с гитлеровцами.
 
   А вот  Мережковский  в той самой речи сравнивал Гитлера с Жанной д’Арк, призванной спасти мир от власти дьявола, говорил о победе духовных ценностей, которые несут на своих штыках немецкие рыцари-воины. Зинаида , узнав об этом выступлении, кипела от гнева и возмущения. «Теперь мы погибли» - сказала она.  Однако она не смогла оставить мужа, особенно теперь. Ведь после этой речи от них отвернулись практически все.  Через несколько месяцев Дмитрий Мережковский  скончался. Проводить его в последний путь пришли лишь несколько человек.

   Последние годы своей жизни она  провела в одиночестве.  После смерти мужа Зинаида Николаевна была  не в себе. Сначала она с трудом восприняла его смерть, даже хотела покончить с собой, выбросившись из окна. Затем вдруг успокоилась, говоря, что Дмитрий Сергеевич жив, даже разговаривала с ним.

     Она умерла через несколько месяцев после конца войны. Ее смерть была потрясением для нашей диаспоры в Париже.  Даже ненавидевшие Гиппиус приходили, чтобы лично убедиться в том, что она мертва. Те, кто уважал и ценил ее, видели в ее смерти конец целой эпохи.  Бунин не любил мертвецов. Он боялся мертвецов Он никогда не приходил на похороны, а тут пришел и не отходил от гроба.
 
Её похоронили под одной плитой с Мережковским  на русском кладбище  Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. Я был на этом кладбище и видел эту могилу. Цветочек на эту могилу я не положил. Мой дед был убит под Москвой в ополчении. А отец вернулся с войны инвалидом.