Октябрь 41 года. Отрывок из опубл. романа Тени Эзе

 За городом автобус пошел на предельно возможной для него скорости – 50 км в час. Шофер спешил.
 Из тридцати пяти мест было занято только десять, сидели  по одному.
Шофер, молчаливый парень, с обветренным лицом,  в потертой тужурке и  кожаной кепке, поминутно смотрел на редкие в то время наручные часы – он обязан был  доставить группу  на базу ровно в пятнадцать ноль - ноль.

 - Нападение сзади!
Андрей мгновенно пригнулся, поймал руку с ножом за предплечье и запястье, рванул вниз  и бросил противника через правое плечо, расставив ноги для упора.
-Нападение спереди!
Кто-то метнулся к Андрею, и нож в правой руке противника на долю секунды  оказался перед его лицом. Андрей  почти упал на правую ногу, вытянув ее для упора, а левую согнул в колене,  правой рукой перехватил чужое запястье, вывернул руку с ножом,  сделал выпад правой ногой и подсек ногу противника, тут же перехватывая его руку на болевой.
 - Штыковой бой!
Андрей схватил лежавшую на земле винтовку со штыком в ту минуту, когда противник уже был рядом.
- Коли! – противник сделал выпад, и штык качнулся рядом с  плечом Андрея.
-Отбивай! – Андрей  резким движением вправо отбросил дуло чужой винтовки с примкнутым к ней штыком.
- Посредственно, - произнес инструктор.  Нетвердый захват плеча противника в первом случае, частичная потеря равновесия во втором, слишком медленное отводящее движение со штыком. Повторять.

Три месяца назад «Андрей»  бежал пятым в группе. Старался не отставать, но это было трудно. Впереди легко бежали  в камуфляжных куртках и штанах крепкие ребята. Кажется, «Лавров» - настоящий бегун на длинные дистанции: вон как красиво ставит ногу в шнурованном ботинке на мысок, спина ровная, и  «Стриж» не отстает. Да и «Крымов» тоже.
«Андрей» родился в 21 году в Подмосковье, до войны  работал  в кузнечном цеху, был физически крепок, а тут еще увлекся довольно новым видом спорта – боксом.

  В июне, через день после общего митинга на заводе, его вызвали в  районный военкомат.  Там была огромная очередь: несколько сот заводчан были призваны  сразу.
-Вот предписание, - сказал уставший, небритый военком с красными глазами  и протянул бумажку.
«Андрей» прочитал: двадцать восьмого  июня прибыть на стадион «Динамо», при себе иметь запас продовольствия на три дня, минимум вещей.
На стадионе было шумно. Крепкие парни, как оказалось боксеры, пловцы, лыжники, обсуждали, куда их пошлют, гадали, скоро ли окончится война. Среди них оказались и знаменитые на всю страну мастера спорта. «Андрей» смотрел на них во все глаза. С трудом верилось, что это те самые люди, фотографии которых он видел в газетах.
Вызвали в небольшую комнату. Там человек в гражданской одежде, невысокий, широкоплечий, с очень внимательными глазами, сообщил, что «Андрей» зачисляется в 7 отряд 3-его батальона 1 бригады Особого назначения. Вместе с двумя десятками таких же крепких парней посадили в автобус и повезли. Ехали минут сорок. Остановились у большого углового дома светло-песочного цвета. «Андрей» прочитал адрес:  Фуркасовский пер. дом  1 дробь 12.  Поднялись на второй этаж. По одному стали заходить в комнату.
Здесь же, как и другие,  он и получил  свое новое имя – «Андрей».  Затем снова автобус. На этот раз ехали не менее двух часов. За окном мелькали загородные поселки, дома, как в тех местах, где вырос «Андрей», пересекли железную дорогу. Пошли зеленые подмосковные леса, деревеньки.
-Приехали, - сказал шофер.

 До тридцать первого августа пробыли здесь. Каждый день изнуряющие занятия.
 - Вы должны уметь многое, - поясняли инструктора:  знать  противника, уметь пользоваться его оружием и техникой, отлично маскироваться в любой местности, бесшумно передвигаться.
-Тот не разведчик, кто  не наблюдателен. Умей подслушать, что говорит враг, умей проникнуть в его расположение, знай язык врага.
- Время пошло, - скомандовал инструктор, тот самый  человек с внимательными глазами.
Они побежали по тропинке, на которую уже упало много листвы. Шурша ботинками,  добежали до завала, перемахнули его и по той же тропинке вышли к небольшой темнеющей речке. Быстро заткнули пилотки за ремни и вошли в воду по колено, затем по пояс, по грудь, вода дошла до подбородка. Стало уже по-настоящему холодно. «Андрей» закрыл глаза, оторвался от неровного дна и поплыл. Когда добрался до противоположной стороны, другие уже выбегали на берег. Вдруг с трех сторон к ним стремительно бросилось несколько человек, в руках блеснули ножи. «Андрей» не успел сообразить, что произошло, как его сбили с ног, и он увидел над собой занесенный нож. Перехватил руку с ножом, напрягся и с силой ее отогнул.
Инструктор оказался рядом. Он недовольно покачал головой.

-Учитесь правильно  готовить заряды, - говорили на минновзрывном деле, -  рассчитывай, что подрываешь – грунт – масса тротила одна, кирпич, - другая, а если камень, железо, бетон – совсем иная.
Учили прикреплять мины к рельсу так, чтобы связка  тротиловых шашек не развязалась, показывали, как ставить мины под мостами.
Потом были занятия по маскировке, немецкий язык, сначала со словарем, потом без словаря.
 И  каждый день стрельба по стендам, по движущимся мишеням, рукопашный, прыжки с парашютом.
К августу отправили первую группу. Что с ними стало – им не сообщили.

О заводчанах «Андрей» знал мало – пару раз разрешили позвонить, строжайше запретили что-либо о себе рассказывать. Говорите только – жив, здоров.
В конце июля «Андрей» узнал о  бомбардировке района, о пожарах, но родные  были живы. Узнал и том, что 9 июля на заводе был сформирован отряд ополченцев, человек около пятисот, куда попали многие его друзья по цеху.
В начале октября вернулись в столицу. Настроение было тревожное.
Восьмого  октября «Андрей» позвонил домой. Накануне выпал первый снег, за окнами здания, где они ожидали отправки через линию фронта, тихо падали мелкие хлопья
Звонок  оказался страшным.
 Мать рассказала про заводчан. Тогда же, в июле, их отправили куда-то в Бутово, на соединение с большой дивизией ополченцев. А потом в сторону  Варшавского шоссе.

Из отдельных разговоров сослуживцев, обрывков фраз  «Андрей» уже  знал, что там, на юге, в боях в окружении, полегло немало ополченцев, пытаясь остановить противника,  но он тогда еще не мог предполагать, что почти все попавшие на этот участок заводчане полегли в первых боях.
-Плач вчера стоял страшный, - говорила мать, -  как дошли до нас известия, что наши почти все погибли, что тут началось. Народ вышел на  улицу, женщины кричат, девчонки голосят. Ужас. Все твои друзья погибли: и Леша, и Василий, и Кузьма, и Николай Румянцев – все. Да и в соседних цехах ребят совсем не осталось. Человек тридцать  вернулось  всего, да и те израненные. Мы думали, что и ты там где-то был. Но тебя в списках погибших не оказалось.
Мы уж, сынок, бога благодарим, что тебя там с ними не было.
После этих известий «Андрей» не мог дождаться, когда их отправят на настоящее дело.
Но что-то замедлилось. Они сидели и ждали. Слухи становились все тревожней.
Четырнадцатого октября, около половины первого, пришел инструктор, одетый необычно: на нем была шинель пехотного командира два кубика в петлицах, фуражка с полевой зеленой звездочкой, на поясе кобура. В руке он держал ППШ.
-Выезжаем. Время на сборы пятнадцать минут. Переодеться в штатское, получить личное оружие. Одежду вам выдадут внизу. Автобус уже ждет.

- Опаздываем, - бросил шофер инструктору. Тот посмотрел на часы. Когда выехали, было ровно 13 ноль-ноль, времени  достаточно, но на подъезде к Абельмановской заставе творилось что-то невероятное. Мычали коровы, кричали женщины и плакали дети,  черные «эмки» застревали в людской массе, здесь же двигались телеги, шли люди, нагруженные мешками, с чемоданами, рюкзаками. По обочинам пытались проехать  «газики». Похожий на пароход, медленно двигался фургон с надписью «Московские котлеты», за ним, на некотором расстоянии, другой фургон - «Хлеб».
 Какие-то мужики, по виду рабочие, остановили легковую машину, «эмку», выволокли человека в плаще и шляпе с портфелем. Человек прижимал портфель к себе, что-то пытался говорить.
Автобус въехал в людское море, шофер, молча, не отвлекаясь ни на минуту,  вел машину.
Инструктор держал руку на расстегнутой кобуре «ТТ».
 Когда поднялись по Николоямской, уже недалеко от заставы, в районе монастыря, автобус попытались остановить несколько мужчин подозрительного вида. Вокруг продолжало шуметь людское море. Инструктор приказал не вступать ни в какие разговоры, затем взял с сиденья ППШ и положил около себя. Шофер, все так же, не отвлекаясь ни на секунду от дороги,  положил около себя  наган.

 К автобусу быстро пробиралась  группа  подозрительных мужчин:  на рабочих не похожи, короткие пальто, сапоги с отворотами, кепки, надвинутые на глаза, на шее кашне, лица небритые, у первого, который уже был близко, посверкивали колючие глазки, правая рука в кармане пальто. Роста совсем небольшого.  Он остановился прямо рядом со стеклом водителя.
« Андрей» нащупал в кармане небольшой ТК и сжал сетчатую рукоять.
-Стой! – закричал невысокий хриплым голосом   - стой, кому сказал!
Теперь все, сидевшие справа, увидели в руках у  группки  мужчин, уже бежавших к их автобусу, оружие.
- Если что, огонь открывать только по команде, бить на поражение, - инструктор привстал с сиденья и наклонился к шоферу.
-Леша, - спокойно сказал он, - вперед и резко влево, к Яузе.
"Андрей" достал оружие движением большого пальца опустил насечку предохранителя вниз.
Шофер выжал сцепление и  нажал педаль акселератора,   Автобус взревел мотором и стал набирать обороты. Нападавшие  шарахнулись в сторону.
-Пригнуться! – резко бросил руководитель и  быстро упал между сиденьями.
Все мгновенно оказались на полу.
Сзади звякнуло стекло.
-Вот не думал, что дома буду применять какие-то навыки, - сказал, лежа в проходе, и не выпуская руку из кармана черного пальто, светловолосый парень с чубом, выбивавшимся из-под козырька  кепки.
-Здесь тоже фронт, - инструктор быстро и легко встал и подошел к шоферу.
Автобус  катился вниз, к набережной Яузы.
- Леша, в первом же переулке около телефонной будки притормози, - бросил инструктор шоферу  и встал на первую ступеньку.

Радио перестало работать еще утром, но телефон пока работал.
Очередной звонок раздался  в кабинете заместителя начальника  Управления   без пяти два. На диване лежало его пальто, которым он укрывался ночью – уже несколько дней все перешли на особое положение, а утром перестали и топить. На стуле лежал выданный на спецскладе ППШ с тремя запасными дисками, лежал подсумок, в котором находилось несколько гранат.
На столе стоял стакан с остывшим чаем. Звонили беспрестанно. Последний звонок был с Завода имени Дзержинского, просили ускорить присылку взрывчатки. На стене висела карта минирования наиболее важных объектов: метро, заводы, электростанция, телеграф.
Заместитель начальника Управления снова посмотрел на секретный документ, полученный сегодня утром. Это было вчерашнее решение Политбюро.
Документ был страшный, и замначальника понимал его последствия.
"Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке). Немедля эвакуироваться органам Наркомата Обороны в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба — в Арзамас".
 Рядом с картой минирования висела карта, на которой пришлось еще 12 числа нарисовать синим карандашом большой кривоватый овал, в котором оказались войска трех фронтов – более 660 тысяч человек. Красные флажки  отступили вправо, синие стрелы своими заостренными концами  приблизились на некоторых участках к самой столице, расстояние снизилось до   ста с небольшим километров.
 На следующий день, тринадцатого, синие стрелы взрезали оборону в Подмосковье, и красные флажки воткнулись в карту почти у самой столицы. Были взяты на юге Калуга и Малоярославец, на западе Можайск, севернее – Калинин.  Возникла угроза захвата немцами Химкинского водохранилища. Туда срочно была направлена группа, которая должна была вместе с работниками водохранилища подготовить все для взрыва.
Совинформбюро передало  важное сообщение: сегодня ночью  положение наших войск на Западном направлении значительно ухудшилось, на одном из участков фронта произошел прорыв нашей обороны превосходящими  силами  противника.

Уже несколько дней в московских банях жгли документы. Черный пепел летал, подхваченный осенним ветром, по улицам, повсюду чернели его островки.
В Управлении тоже жгли сотни документов. Вывозить было уже невозможно, почти весь транспорт был задействован для фронта.
С тех пор, как стало известно, что в Смоленске захвачен партийный архив, который не успели уничтожить, был разработан план по уничтожению всех секретных документов, но когда необходимость в этом действительно возникла, стало ясно, что не хватает средств для сжигания бумаг. В котельной Управления день и ночь работали печи. И все равно сотни документов, упакованных в ящики, все еще  лежали в подвалах, пылились в архиве.
Вчера знаменитый Нарком прислал строгую директиву - «Метрополитен закрыть. Подготовить за три часа предложения по его уничтожению, разрушить объекты любым способом».
На оперативном совещании с работниками метро были выбраны места для закладывания взрывчатки, метро утром не открылось, повсюду образовались огромные  толпы москвичей.
Пришла  информация, что некоторые наркомы (шло перечисление имен) и крупные партийцы сообщили домашним и знакомым содержание секретного документа об эвакуации госучреждений. Потом на стол легла одна из вечерних газет, в которой говорилось, что над столицей нависла угроза. С утра перестал ходить транспорт, отовсюду поступали сообщения о начавшейся панике.
С одного из заводов позвонил растерянный парторг – директор бежал, прихватив часть документации, кассир, получив накануне зарплату рабочих завода за месяц, скрылся на служебной машине; с другого предприятия тоже бежал кассир и с  ним главный инженер. Сообщалось, что набитые всяческим скарбом машины самых различных руководителей прорываются к шоссе Энтузиастов, чтобы уехать  на восток – туда, где осталось последнее, не занятое противником направление. По той же дороге, через Первомайский район, идут тысячи жителей столицы, рабочие заводов, с которых сбежали начальники с деньгами, пытаются задерживать этих начальников, выставляют свои собственные патрули. На одном из заводов рабочие толпами ходят за начальником и кассиром, не отпускают их от себя.
Людей для наведения порядка практически не было. Утром на аэродром отправилась очередная группа для забрасывания в тыл. Час назад еще одна группа была отправлена в ближайшее Подмосковье, на восток от столицы, с целью подготовиться к выполнению специальных заданий в случае сдачи столицы. В сейфе у замначальника лежали ключи от Андроникова монастыря. Там решено было создать склад оружия и взрывчатки, было намечено еще несколько подобных объектов. Там же, в сейфе хранился список лиц, намеченных для будущей  работы в оккупированной столице: парторги предприятий, военкомы, хозяйственные работники Центрального и других районов. Все делалось наспех, людей уже не проверяли.

Вчера вечером он, наконец, смог отправить жену из города, когда эвакуировался наркомат, в котором она служила. Детей вывезли еще раньше.
Перед отъездом жена просила узнать, где сейчас ее племянник – сын сестры.
 Юра еще в июле записался в ополчение Куйбышевского района, воевал  на Северо-Западе, а потом, в самом начале октября, когда немцы  начали наступление на Малоярославец и Наро-Фоминск,  было принято решение  перебросить уже немного обстрелянных ополченцев на это направление. Когда в июле прощались с племянником, ему на всякий случай дали телефон Наркомата. Но тогда и представить было невозможно, что враг будет рваться в саму Москву. Сейчас в городе оставалась мать Юры.

Ночью заместителю начальника Управления позвонил незнакомый голос и сказал, что у тяжело раненного бойца в шинели обнаружили бумажку с телефоном. Когда разобрались, что это за номер – немедленно позвонили.
Так он узнал, что Юра уже вчера был в бою под  Наро-Фоминском.
Он получил пулевое ранение в голову, перебита рука, сломаны три ребра. Состояние очень тяжелое. Мать юноши, когда муж сестры  позвонил ей и осторожно сообщил, что Юра ранен, и, кажется, тяжело, чуть не потеряла сознание прямо в коридоре квартиры дома на Милютинском, где жила вся многочисленная семья.
Сегодня, около пяти утра позвонили и  сообщили, что санитарная машина доставила раненых на Казанский вокзал. Там формируется эшелон.
Мать сразу же поехала на вокзал.
Прошло три часа – она еще не звонила.
Срочные дела заставили забыть обо всем.
Раздался звонок.
Она звонила с вокзала. Голос ее дрожал, она с трудом сдерживала слезы. Она сообщила, что здесь творится что-то чудовищное.
Когда она добралась до  площади, там уже скопилась огромная масса. Все ждали поездов на Казанское направление. Но поездов не было. Никто ничего не сообщал, все проходы были заставлены  скарбом, подъезжали какие-то машины, из которых вытаскивали тюки, чемоданы, даже сундуки. Постоянно подходили машины с ранеными. Она  бегала от машины к машине  и  никак не могла узнать, куда отправили раненых из-под Наро-Фоминска, которых привезли рано утром.
Наконец ей удалось переговорить с врачом с двумя шпалами в петлицах.
-Идите на платформу, - устало сказал тот, - ищите эшелон на Казань, который должен быть отправлен через три часа.
Она вышла на платформу, и ей стало плохо.
Все пространство, которое можно было видеть, было заставлено носилками. Их были сотни, тысячи. Они стояли на всех  путях.  Раздавались стоны, крики. Приходили санитары  с новыми носилками и ставили их прямо на землю.   Найти здесь одного человека не представлялось возможным. При свете фонарей было видно, как  носилки поднимали и несли в сторону, где угадывались последние вагоны эшелонов.
Она заплакала прямо в трубку.
-Жди у входа на вокзал. Пришлю Толю, - сказал заместитель начальника Управления.
Как потом рассказал ординарец, когда он вернулся через три часа, дорога была уже вся запружена. Ему пришлось идти пешком. Найдя мать Юры, он сказал  ждать, а сам немедленно отправился узнавать номер санитарного эшелона, затем нашел начальника.

Медсестра привела их к четвертому пути. Здесь, после долгих поисков, они нашли Юру под серым больничным одеялом, почти без сознания. Мать упала на колени прямо перед его носилками, он ее не узнал. Толя с медсестрой тут же отправились в эшелон. Юру перенесли в санитарный вагон, уложили на чистую постель, с ним остались мать и медсестра. Толя опять побежал к начальнику поезда и получил документ, что раненый нуждается в уходе, и специальное разрешение для матери сопровождать его в пути вместе с медсестрой.
Эшелон должен был идти в Свердловск.

Когда ординарец сообщил это своему начальнику, тот уже снова с кем-то говорил по телефону.
- Курнаков?! Что случилось? – кричал он, нарушив конспирацию, -   вы должны быть с группой  на объекте – быстрый взгляд на часы на стене – через час, мне докладывать, ты понимаешь?
– Что? Знаю, знаю, хорошо. Где говоришь? В районе Абельмановской? – устало  сел на стул, - высылаю оперативную группу.

Автобус опять, как в июле, пошел мимо дач, иногда за штакетниками возникали и пропадали одинокие женские фигуры в чем-то сером, повязанные платками, пару раз встретились хмурые мужики. Промелькнули серо-стальные пруды, стеной справа и слева встал хвойный черный лес, дорога шла то в гору, то вниз. Прогрохотали по мосту через Москва-реку.
-Успеем, - бросил шофер.
-Хорошо, - ответил инструктор и стал смотреть в ветровое стекло на серую полосу  Рязанского шоссе. Шел мелкий снег.

Автобус  притормозил у развилки и повернул налево, через шоссе, затем  проехав с километр, взял направо, снова пошел между дачами, свернул в какой-то проулок, и тут, по ходу движения, в левом окне открылась необыкновенная церковь: длинная, вся в острых башенках и шпилях, серый темный камень.
-Ишь ты, – сказал светловолосый, - как в кино, у нас в клубе показывали, там клад искали.
-Господа строили, - инструктор вытер лоб и  поправил фуражку.
-Ловко строили, - усмехнулся светловолосый.
-Удивляться нечему, Лавров. Мы лучше строим.
-Точно! – Лавров засмеялся, показывая ослепительные зубы.
Церковь осталась позади. Автобус проехал еще немного и остановился.
-Приехали, - сказал шофер, точь - в - точь в пятнадцать ноль-ноль.