Солнечный мальчик

Он прекрасен. Он прекрасен и он мой. Он прекрасен и он мой здесь и сейчас. Я не верю, что это реальность. Беру его руку – жилистую, венистую, изящную, с паучьими пальцами – в свою, подношу к губам и целую тыльную сторону его ладони. Кожа пахнет летом. Сердце ласточкой летит вниз. Он улыбается – как он улыбается! Искренне, весело. Как ребёнок. Его русые кудри трепещут в лучах заката, солнце путается в кругах и спиралях волос, окрашивая голову в розовое золото. Солнечный мальчик. Мой солнечный мальчик.

Со мной что-то не так. Я люблю его так неистово, но это чувство лишь забирает силы, не оставляя ничего. Я чувствую себя выжженным полем битвы. Черной дырой эмоций. Паразитом, присосавшимся к более сильному существу, не в состоянии выжить без своего хозяина. Но ведь так не было раньше. До него. Любовь и страсть приносила мне радость, наполняла энергией, вдохновляла и толкала во все стороны, словно огромная неугомонная собака. Возможно, он затмевает меня. Пугает величием. Или наоборот, простотой, но, в то же время, великой красотой. Он слишком простой, а я ищу в нём тайны, пытаясь одновременно их раскрыть. Но с тех пор, как мы вместе, мне снятся кошмары. Только кошмары. Я обожаю сон. Я обожаю сон, ведь сны мои всегда интересны и увлекательны, спокойны и не вовлекают меня лично, потому что я всегда наблюдаю их со стороны. Эти же кошмары заполняют меня всю. Сон будто крепко вцепляется в мой мозг щупальцами с шипами вместо присосок и сжимает добычу.

Я прошу помощи у моего солнечного мальчика. Он обнимает меня. Говорит, что всё пройдет. Говорит, что кошмары нереальны, реален только он. И он любит меня. Моя ласточка снова летит вниз с обрыва. Я припадаю к его губам, как к источнику вечной жизненной силы, способной восстановить меня, способной оживить моё выжженное поле боя. Глажу его белую шею. Он усмехается. Моё произведение искусства.

В моей жизни нет никого, кроме него. Никто не мог сказать мне, что на самом деле происходит. Да даже, если бы и был кто-нибудь, не догадался бы. Не заметил бы. Не заметил бы, что мои голубые глаза посерели. Что круги под глазами из бледных превратились в чёрные, что мои светлые волосы сыпались старой ёлкой, что приступы апатии и бессилия участились, превращая моё существование в некое подобие жизни инвалида. Никто не сказал.

Я прошу у него помощи. Прижимаюсь к нему. Паразитирую. Питаюсь. Обнимаю его, будто грудной ребёнок, изголодавшийся по матери. Но его молоко не насыщает мою черную дыру. Кажется, я больна.

«Ты больна», говорит мне произведение искусства. В его глазах-хамелеонах неподдельная забота. «Лежать целыми днями – нездорово». Я знаю. «Тебе нужно снова стать здоровой и полной сил». Я знаю. Но мне трудно ходить. Дышать. Говорить. Я лишь тяну к нему руки, пытаясь прижать его плоть как можно ближе к своей, словно подорожник к первой ране на коленке. Сжимаю его мягкие руки слабыми ладонями. Бессильно плачу у него на груди. Никто не сказал. Никто не сказал.

Довольно скоро он устает быть моим единственным источником энергии. Солнечный свет угасает, и на его место приходит облачность. Моя наипрекраснейшая из всех роз говорит мне, что не может постоянно снабжать меня. Материнское молоко иссякло. Любовь стала войной. Прошу, не покидай меня, кричит моя ласточка, я ведь каждый раз поднималась обратно на обрыв! Мне неловко объяснять солнечному мальчику, что без него я умру. Ему неловко это слышать. Тянусь к его губам, но он отклоняется. Мы словно бедный и богатый, два класса, где одному не прожить без другого, но тот другой не хочет делиться. Я провожу носом по его ключицам. Кожа, пахнущая летом. Летом, до которого я могу не дожить.

В его глазах-хамелеонах неподдельная злость. Он устал от моей беспомощности. От идолопоклонства. От моей одержимости. Он больше не мой. Он больше не мой солнечный мальчик. Огромное чудовище сжимает мою голову щупальцами, проникая внутрь шипами, разрывая кожу, и я кричу, кричу, кричу так громко, как только могу.

Я просыпаюсь в луже собственного холодного пота. Голова липкая, со лба стекает солёная, но густая жидкость. В темноте комнаты сидит чёрная человекообразная фигура без лица и неистово хлюпает тем, что у человека было бы ртом. Звук настолько отвратителен, что я кашляю от позыва рвоты; в голове сразу мутнеет, а комната качается и двоится перед глазами. Фигура оборачивается на меня.

«Теперь ты абсолютно бесполезна для меня».

И черное нечто выпрыгивает из моего окна в весеннюю ночь. Я нащупываю на затылке огромную, истекающую кровью рану. Я нащупываю свою чёрную дыру.