Несовершенство

  Какие пальцы длинные. Длиннющие… Такие тонкие, ровные, ну чисто Рахманинов. Задумчиво приглаживает щетину. Волосы эти. Выгорели на солнце – будто калифорнийское мелирование за бешенные деньги сделал. И запах. Вот же сука, дышать тобой, не надышаться. Снится мне это запах, не моюсь после секса, чтобы ночь переночевать с этим запахом. Откуда ты взялся такой? – я лежу рядом, носом в его плечо, противоречие на противоречии, хочется то ли умереть от счастья прям тут, то ли бежать, вопя и зажмурившись, от этого счастья на край света, и умереть уже там. В общем, умереть пока в приоритете.
 
  Хмурится, потирает невозможно длинным пальцем лоб, читает «Похороните меня за плинтусом». Я тоже её читаю, лежа рядом, и с ужасом узнавания. Но ему я это не расскажу. Перевожу взгляд с его рук на свои. Хочется спрятаться под одеяло, а еще лучше закопаться под землю, всем своим несовершенством. Руками тоже. Совершенно не женские, с крупной кистью, просвечивающие всеми венами, вечно сухие и обветренные. Короткие пальцы, короткие, в угоду гитаре, ногти, с облупившимся от ударов о струны, зеленым лаком. Что же ты нашел во мне хорошего? А я что нашла? Зачем я здесь?

  Смотрит на меня. Тонюсенькие морщинки по уголкам губ. Спрашивает:
- Что?
- Всё.
- Что «всё»?
- Ничего, любуюсь тобой. У тебя лицо меняется каждую секунду, будто разные люди в зеркало по очереди смотрятся.
- Я актер пластического театра, это естественно для меня…

  Улыбается. Глаза включил. Вот кто не видел – не верят. Он их правда включает, два голубых фонаря, когда хочет показать собеседнику свой интерес. Чем меня всегда очень раздражает. Театральность, нарочитость какая-то. Естественно это для тебя, – думаю я, - вот только это все ты? Или ничего из этого – не ты? Ты сам где? Ты вообще есть? А я с тобой – это я? А почему тогда я с тобой такая странная?

  Подозреваю, что мы ужасно смотримся вместе. Красавчик и чудовище. Это если изнутри. Снаружи тоже такое себе. Ты крупнее его, – это вступает мама, - если совсем по чесноку, рядом с ним ты выглядишь жирной. Ох мама, как я рада, что он тебе не нравится. Все, кто тебе нравился отказывались отменными мудаками, зато смазливыми. Помню, как ты уговаривала меня все-таки выйти замуж за N., несмотря на то, что он мне волосы кухонным ножом отрезал, и палил в меня из травмата, пока я в тапках, через питерский ноябрь, от него убегала. Ты говорила – ну и что, потерпи, зато какие красивые будут дети! Да, сногсшибательно красивые невротики. Но это я отвлеклась. Да, странно смотримся. Люди на улице внимательно изучают сначала меня, потом его, потом снова меня. С немым вопросом.

  Знаете, есть такие люди, на которых смотришь, и не понятно, что они забыли вместе. Почему вообще они вместе? Даже то, что они стоят рядом – какая-то ужасная ошибка, матрица сломалась, насилье над природой. Вот это мы. Худенький, невысокий мужчина, светловолосый, с мелкими чертами лица, и голубыми глазами ребенка, а рядом крупная, с цыганщиной, то ли красивая, то ли чертовски страшная, я.
 
  Все зависит от освещения.