Дуркин дом

- Эй, рыжуха!  Новенькая? Красивая, и не скажешь, что из "этих", - за моей спиной раздался громогласный голосище. Я обернулась: голос принадлежал крепкой, явно очень сильной бабёнке (это была медсестра). Хиленькие медработники в дурдоме навряд ли смогут справляться с  особо буйными пациентами. Хрупких, вероятно, держат для лечения словом, а бла-бла терапия для душевнобольного иной раз  действует мощнее привязывания.
-Да, я свежеиспечённая. Очень свежая и ооочень хорошо испечённая. Я знаю, что не похожа на "этих", но всё же я - "эта" . И это моя первая ходка, - пыталась пошутить я.
Медсестра (позже я узнала, что ее зовут Нина Васильевна) понимающе улыбнулась, обняла меня за всё ещё вздрагивающие после припадка плечи и продолжила:
- Ну, тогда все понятно, тогда, пупсик мой, изволь ознакомиться с некоторыми правилами  пансионата "Солнышко". Если ты думаешь,что ты сюда пришла отсыпаться до полудня, валяться в томном бездельи и вообще - вести образ жизни светской львицы,  приехавшей на воды подлечить расшатавшиеся нервишки, то ты не очень правильно думаешь. Тут у нас хоть и не колония строгого режима, но расслаблять булки никто не даст. Встаём в 7 утра, сразу красиво застилаем кроватку. Кораблики из подушек и лебедей из полотенец,так и быть, можешь не выкладывать. Но чисто и аккуратно должно быть всегда - не только во время врачебного обхода во главе с заведующим отделением - а он патологически не выносит бардак. Кстати, заведующего зовут Святослав Брониславович Князев. И не перепутай! Не вздумай назвать его Брониславом Святославовичем - он жутко обижается.  Приучайся к чистоте и порядку.
- Да я как бы и дома стараюсь их поддерживать, - встала было я на защиту своей бытовой аккуратности.
- Очень хорошо, значит, здесь эти навыки тебе пригодятся. У нас  действует трудотерапия: все психи сами моют палаты, сами носят с кухни еду на всё отделение, сами выносят  мусор, и не морщь лобик, а то будет много некрасивых морщин. Труд, сама понимаешь, что и с кем сотворил. Организованной толпой идём шамать, таблеточки-укольчики, а потом обход. Шею к нему мыть не нужно, краситься тоже не обязательно - неземную красоту никто не оценит, а вот сидеть на попе ровно -это да. Всё, что тебя будут спрашивать, - на всё отвечай: как чувствуешь себя, как спится, как кушается. Можешь гулять, даже нужно топать ножками как можно больше: лекарства вызывают аппетит, а столовские кашки ведут к быстрому набору веса, так что ходи по территории, по парку, дыши свежим воздухом,  сжигай накопленный жирок намотанными километрами. Только не забудь вернуться назад: знаем мы вас: начнёте гулять и так до Гренландии догулять можете, собирай вас потом по краям света. Если лечащий врач тебе назначит прерараты, от которых ты будешь спать и пускать слюни на подушку, тогда спи и пускай слюни. Но мне что-то подсказывает, что тебя не будут усыплять (Васильевна, опытная медсестра, была права: мне назначили таблетки и уколы, которые стабилизировали настроение, но не вводили в состояние вялого кабачка. И это было замечательно: я до больницы прекрасно дома отоспалась на   сшибающих и совершенно бесполезных нейролертиках).Меж тем медсестра продолжила наставления о режиме "зоны":
-  Тебя ждёт  3-х разовое питание по системе "олл инклюзив" и  бонусом - кефир на ночь, - (я зажмурилась и представила детский санаторий с его традиционной вечерней кисломолочкой; сердце приятно защемило).
- Кормят у нас шикарно, хоть и до мишленовской звезды мы не доросли пока.
Я перебила:
- И даже гороховый супчик дают?
Медсестра похлопала меня по плечу:
-Даже гороховый супчик дают. И еще много чего -с голоду не помрешь.
Я безмерно обрадовалась: самый вкусный гороховый суп готовят только в больницах. Я, конечно, тоже супная мастерица, но такой суп у меня дома никогда не выйдет - нет мощных котлов, что превращают даже самую грубую крупу в нежнейшее блюдо.
- Короче, рыбонька моя, в свободное от приема препаратов и пищи время делай, что хочешь: гуляй, общайся с себе подобными, пиши, рисуй, да хоть танцуй - никто за это замечание не сделает: здесь все такие. Быть запертым в тесном помещении среди таких же несчастных, уставших, израненных душ - то еще удовольствие. Но тут ты под контролем и надзором 25 из 24-х часов в сутки. Вздумаешь истерить,что-то делать с собой -сразу угомоним.  Всё понятно?
- Йес, мэм!
- Ну, тогда марш в палату и жди аудиенции у лечащего.
Здание больницы было старинным, с многовековой историей, поэтому в палате были высоченные потолки (даже при огромном желании ни один суицидник не смог бы повеситься на люстре), стены выкрашены в приятный глазу деликатно-салатовый цвет. Никаких мерзких, традиционных для больниц раздражающих белых стен и кафеля, наоборот: здесь все дышало  спокойствием и настраивало на выздоровление. Я всегда представляла себе психушку каким-то мрачным местом, тюрягой, а здесь и решеток-то на окнах не было, у меня свободный выход (правда, особо острым не позавидуешь: ни выйти, ни позвонить на волю -отбирают всё, даже верхнюю одежду и обувь) .
 В коридоре стоял стеллаж-библиотека с несколько странным подбором книг: от Достоевского и Бердяева до справочника пожарника и энциклопедии огородника.
Именно в тот момент, когда я вошла и огляделась, я впервые за 3 месяца жесточайшей, практически беспросветной депрессии эмоционально выдохнула, а вместе с выдохом из груди выскочил и убежал в окошко жирный депрессивный червяк, так долго глодавший меня. Я впервые ощутила, что именно тут я стану на правильную тропинку к выздоровлению, что здесь мною займутся по-взрослому, а всё, что было до того, - было лишь жалкими полумеришками.
В палату зашла женщина средних лет и очень приятной наружности. Смотришь в ее добрые, всё понимающие глаза, и на душе отлегает. Ты держишься за нее, как утопающий за спасительное бревнышко, и веришь, что на нем сможешь добраться до берега бурной реки, которая хотела утащить тебя на самое дно . Марина Анатольевна (так звали моего врача) завела меня в кабинет и начала разговор.
- Ну, рассказывай всё по порядку: с чего всё началось и как ты докатилась до нас.
Я не знала, как упорядочить роящиеся в голове, будто колония  муравьев, мысли и чувства. Глядя в добрые, немного усталые глаза доктора, мне хотелось поделиться каждой своей эмоцией, каждым переживанием, будто это не врач, а родная мама, от которой  дитя ничего не сможет утаить - мама всё почувствует. Наконец, я перестала мяться:
- У меня всё хорошо, но я немножко хочу сдохнуть - вот так бы я описала свое нынешнее  состояние. Началось всё, как мне кажется, в глубоком-преглубоком детстве. Я была очень мнительным и переживательным ребенком, часто плакала при расставании с близкими, к которым была сильно привязана. Я почти ни с кем не дружила. Наверное, тогда в моей жизни появилась единственная подружка- депрессушка, и стала она моей многолетней компаньонкой Я ей плакалась, а она тащила меня в свое логово мрачной безысходности. От этой дружбы меня  стали часто посещать думы о собственной никчемности, бессмысленности моей экзистенции, а с ними впервые появились мысли о суициде. Я стыдилась поведать о таком самым близким. Они бы всё поняли, но мне было жаль расстраивать их, а ещё  мне было страшно получить клеймо психа. Потом были поиски себя, какие-то странные и некомфортные отношения с противоположным полом, болезненные расставания. Я много и тяжело работала - иногда без выходных и праздников, пытаясь заработать все деньги мира, но так и не заработала их. Зато люто устала, но все же терпела долго. Не знаю даже, во имя чего, по привычке, видимо, но - терпела.
-  И как ты все же решилась обратиться за помощью?
- Я помню день, когда поняла: это - дно, и мне больше некуда деваться, кроме как ползти вверх.
В этот день всё происходило так, как стало уже привычным на протяжении многих лет: подъем в 6 утра через силу, контрастный душ, пресная овсянка и чашка очень крепкого кофе, чтоб немного взбодриться после очередной бессонной ночи, проведенной в самокопании, бесконечные звонки по дороге в офис, то же и на работе. Как и всегда, голова целый день приклеена к экрану компьютера, но сил нет ни на что. Как и обычно, пообедать я успела ближе к ужину.  Я будто жила по инерции, по какому-то шаблону. Я давно перестала следить за днями недели, они все для меня были как близнецы. Разве что  в выходные я себе позволяла чуть дольше понежиться, а дальше - бежать, решать, делать, думать... Признаюсь: когда-то мне это все доставляло огромное удовольствие. Я действительно любила свою работу - и это не сарказм!  А сейчас я перестала ощущать радость - от работы, от денег, от жизни, от всего. Я не чувствую вкус, меня не радуют цвета, я не встречаюсь со своими малочисленными друзьями - у них у всех семьи и им нет дела до меня, ведь счастливые люди стараются держаться подальше от несчастных, дабы не пошатнуть свою радужную воздушность.. Когда-то я было заядлой театралкой и киноманкой, не пропускала ни единой премьеры. Сейчас мне сложно даже включить комедию - всё вызывает слёзы и отвращение.  Мне тошно и больно жить. А в этот день меня просто огрело по голове мыслью: убей себя! Жизнь не имеет смысла, мы и так все умрем, так зачем тебе переживать эту каждодневную бессмыслицу? Я казалась себе никчёмой, а люди вокруг - монстрами, уродцами. Мир как будто  раскрасился черными красками.  И мне просто до чёртиков захотелось расшибить голову об асфальт. Я встала на подоконник, открыла окно, но в этот момент увидела, что у меня не накрашены ногти на ногах. Мне стало стыдно перед патологоанатомами, которые увидят меня с такими жуткими ногтями и будут смеяться и фукать,  слезла с окна и трясущимися руками начала неровно красить ногти. Пока красила, немного пришла в себя и осознала, какая беда могла случиться. Вот так я и сдалась вам.
- Понимаю, ты попала в клуб уставших от жизни людей.  Блуждаете по лабиринту Минотавра, и нет Ариадны, что дала бы спасительную нить...Ну, ничего, ты еще отыщешь смысл жизни. Много смыслов! Это замечательно, что ты обратилась к нам вовремя, что не стала терпеть и не поддалась импульсу, что тебя спасла от шага в пропасть обыкновенная-необыкновенная женственность. Пойми и прими: все эти негативные мысли - лишь иллюзия, вызванная болезнью. Ты встанешь крепко на ноги и поймешь, что жизнь удивительна и стоит того, чтобы жить.
С этими словами врач провела меня обратно в палату. Там уже появились мои товарки. Из было трое, все пережили депрессию. Да и много у нас было таких же, как я. Будто депрессивная чума накрыла мир и скосила миллионы нормальных, успешных и красивых людей. И все же осознание того, что ты не одинок, придавало сил. Неожиданно для себя я, матёрый интровертище, социофобище, вдруг стала  открываться для общения. Ко мне подходили разные люди: кто диагноз узнать (и удивиться, как сильно я не похожа на депрессивную), кто засыпать комплиментами (даже сюда я прихватила модные одежки и весь арсенал средств по уходу). Со мной стремились дружить и "нормальные", и юродивые, и буйнопомешанные. И со всеми я говорила: с "вменяемыми" перекидывалась шуточками, юродивых выслушивала, давала советы и угощала конфетами, печенюшками. Я чувствовала себя навроде пахана на зоне: столько внимание и уважения -и всё одной мне!  Наверное, потому, когда впоследствии завелись воришки - а это нормальное явление для любой больницы, - меня не тронули. Просто с людьми нужно разговаривать, в какие б жизненные обстоятельства тебя не занесло.Общака у нас не было, но все охотно угощали друг друга.
-Девочки-красавицы, все бегом кушать! - раздался звонкий голос санитарки, приглашающей на завтрак. В коридоре воцарилось радостное оживление, кто вприпрыжку, а сонные (те, кому давали сильные седативные препараты) - вприползку двигались по направлению к больничному ресторану быстрого обслуживания, если так можно назвать столовую. Кто ел молча, причмокивая и урча, кто активно и громко обсуждал свои болячки. Буфетчица требовала тишины и быстрого поглощения пищи. Я попробовала было вступить с ней в гастрономический диспут о важности медленного пережёвывания и наслаждения каждым кусочком, каждой ложечкой, но та была непреклонна даже пред моими неоспоримыми аргументами. Действительно, не мишленовский ресторан. На завтрак дали овсянку в примерном соотношении: ложка крупы на литр молока. По сути, мы ели молоко с овсянкой, а не овсянку с молоком. Мой изнеженный домашними изысканными блюдами желудок поначалу отказывался от такой "баланды", но со временем привык и перестроился на кашевую диету. Все необходимые организму деликатесы я получала в передачах "с воли".
Потом стало понятно, почему нас подгоняли: после завтрака начинался обход, к которому  так активно готовили. Делегация из лечащих врачей, медсестры и заведующего отделением (им оказался смешливый, хоть и строгий мужчинка) подходила к каждой из нас, задавая массу вопросов о самочувствии, не упуская ни малейшей детали, подбадривая тех, кто паниковал, успокаивая тех, кто кричал. Некоторые, кто хотел поскорее выйти на волю, пытались скрыть своё состояние, но проницательный заведующий быстро выводил их на чистую воду, оставляя долечиваться.
Держать насильно никто не имел права, но участь сбежавших раньше времени - новый рецидив, а это - прямая дорога обратно, в больничку.
По окончании обхода нас позвали на таблетки и уколы. В коридоре выстроилась шеренга из разношёрстной публики, но всех нас объединяло одно: надежда в глазах, искренняя вера в то, что волшебные пилюли помогут облегчить душевную боль или ввести в состояние равновесия. Но, к сожалению, не всегда облегчение приходит быстро: некоторым приходится месяцами подбирать верную схему, а некоторые навсегда останутся безнадёжными. Человеческий мозг - самая сложная вещь на Земле. Человечество в своём прогрессе уже так далеко ушло: умные роботы, летающие машины, а полностью исцелить душевные заболевания так и не научилось. Биохимия мозга - слишком тонкая материя...
Даже занимаясь, казалось бы, рутинной работой - выдачей лекарств, медсестра не переставала шутить, разряжая обстановку.
-Так, Юлька-стриптизюлька, а ну, надень халат, кого ты тут своей голой красотой ослепить хочешь? Светка, ты ж моя конфетка! Не спи на ходу! Ирка, ну, ты ж не вампирка, чего ты кусаешь Любку, она не вкусная, пропитанная психотропными, тебе своих мало?! Надя,что значит: не хочу укольчик? Надо, Надя, надо! Леночка, что ты спрашиваешь? "Где реальность"? Леночка, доця, реальности нет, всё - иллюзия.
Помимо шуточек-прибауточек Нина Васильевна всем и каждой отвечала: для чего это, от чего то. Мы чувствовали себя, словно малые дети в детском саду, а медсестра была как воспитательница: и сползающие колготочки подтянет, и плачущего ребятёнка нежно успокоит, и развеселит, и подбодрит, и отругает расшалившегося малыша.
И так тянулись часы, дни, недели, но пролетали они на удивление быстро. Мне некогда было присесть толком. Я много гуляла, размышляя только о приятном, строя планы на будущее и совершенно выкинув из головы опостылевшую работу, приведшую меня на больничную койку. В отделении каждый был постоянно чем-то занят: те, кто не спал сутками под действием лекарств, читали, рисовали, танцевали, пели, играли в пинг-понг (подарок спонсора), сочиняли анекдоты, а я писала свои рассказики. Были б карты или шахматы - играли б и в них. Мы устраивали модные показы в пижамах, приседания и отжимания, но больше всего времени отводили общению. Говорили о разном, не только о своих хворях: о прошлом, о будущем, об искусстве, моде, о светских новостях. Политику только обходили стороной, зато организовывали философский кружок, где обсуждали учения Гегеля, Ницше, Канта, Сартра (я от этих диспутов воздержалась: когда-то я была так "окантована" учением Канта и прочих занудных господ, что решила для себя раз и навсегда выбросить из своей жизни философию. Я даже собиралась после "отсидки" сжечь все эти умные книжки, которыми забила себе голову, и устроить дикие пляски вкруг костра с тлеющими томами великих философов, которые тоже во многом повинны в моей болезни: слишком много я прокрутила через себя).
С каждым днем, проведенным в стационаре, моё состояние становилось всё лучше и лучше. Я отрешилась от любых стрессов, даже заблокировала все рабочие контакты, чтоб не посмели меня тронуть и пошатнуть начинающее проявляться душевное равновесие, спокойствие и умиротворенность)
Однажды пришел день, когда я была уже в достаточном равновесии, чтобы "откинуться с зоны". Конечно, я была безмерно этому рада: дома меня ждал биологический комфорт : ванная, в которой можно нежиться хоть часами, туалет, который не надо с кем-то делить, мягонькая кроватка и с десяток подушек, на которых я привыкла лежать, а не деревяшка с микроскопически тонким матрасом, на котором я не могла нормально спать, ворочаясь полночи,  любимая еда, любимые люди..И все же сердце слегка сжималось: мне было грустно расставаться с местом, где со мной обращались так бережно, где я задышала наконец полной грудью.
Прощаясь с моим чудесным лечащим врачом, я едва сдерживала слёзы (но мне нельзя плакать даже из-за захлестыающих меня положительных эмоций: любые сильные эмоции - стресс).
Я сказала на прощание:
- Я здесь не просто начала процесс исцеления, я полностью переосмыслила свою жизнь. Я больше не хочу загонять себя вусмерть, я хочу делать только то, что принесет мне счастье и умиротворение. Хоть пасти овечек где-нибудь в глуши Фарерских островов, вдали от цивилизации, хоть растить поросят и варить самогон где-то в деревеньке,  хоть писать книги, хоть много чего еще - но только то, что будет мне в радость, даже если я не буду зарабатывать миллионы. Зачем они мне, если они даются ценой здоровья и могут стоить жизни?