Яблочко наливное

В нашей деревне даже дети сызмальства знали – из рук чужих еду не брать! Угощает кто конфеткой или ещё чем, скажи вежливо, мол, спасибо, мамка не разрешает и всё тут. Потому как бывали случаи, что от слопанной конфеты потом ребёнка лихорадило, а матери ругались да сглаз снимали.
Свои угощают – бери, не бойся. А чужие, как бы ласково не просили принять сласти, сохраняй спокойствие, на угощение не кидайся. Бди.

А случилась в нашей деревне такая история.
Улица Первомайская длинная да кривая. Кто её так размечал, не знаю, но начало она брала аж у реки, проходила через всю деревню и заканчивалась у совхозных полей.

По пути улица, словно река полноводная сбирала в своё русло, как ручейки, переулочки да тупики. Бывало, соберёшься с девками пройтися, дак пока от одного конца улочки до другого дойдёшь – домой пора возвращаться.
Зато себя показали, всех женихов посмотрели: и тех, что в центре, и тех, что у машинной станции.

А до окраины мы ходить не любили. Там, где Первомайка поворот делает, был переулочек мрачный да короткий. Жил в этом переулке мужик с семьёй. Наши, деревенские, мужика того недолюбливали. А с чего его любить? Дом оградой обнёс – глухой забор выше человеческого роста, а за ним пёс – кавказец. Не пёс – зверь! Только хозяина слушался, чужих за версту готов был разорвать.

Люди даже ходить боялись мимо того дома – не ровён час, пёс забор снесёт и поминай, как звали. Эвон как на забор бросается, аж доски скрипят.

Мужик был богат, с деревенскими самогон не пил, первым в деревне купил машину, всё в город на ней ездил деньги зарабатывать. Кто просил по дороге прихватить (до больницы или ещё куда) – всем отказывал, мол, вы – босота, езжайте на автобусе, нечего мне своими штанами салон пачкать.
Жену свою мужик дома держал, работать не разрешал. Сиди, баба, дома, радуйся. Другие бабы вкалывают, как лошади ломовые, а ты домом, да детьми занимайся, да болтай языком меньше.

Так и сидела целыми днями в доме, как затворница. В центр даже за хлебом не выходила, зачем? Муж с города все продукты привозит. Сын с дочкой в школу сами бегают, большие уже. В гости, кроме мужниной сестры, да свекрови никто не захаживает, а больше у Любани никого не было.

О том, что у мужа зазноба в городе появилась, Люба сразу поняла. Но куда с бедой побежишь? Слухи по деревне в тот же секунд с ветром разносятся. Прознает муж, что с бабами трепалась - приструнит быстро. Да и не пожалеет никто, только позлословит, поёрничает. Всплакнула Люба, затолкала обиду в сердце глубоко.

Как-то утром, когда муж уже уехал в город, а дети ушли в школу, кто-то постучал по воротам.
Люба выглянула в окно и увидела, что у ворот стоит незнакомая молодая женщина. К Любе сроду из чужих никто не захаживал, а тут вдруг гостья.
Крикнула незнакомке, что пса закроет в ограде, и отворит ворота.

- Ой, простите, - сказала женщина, - я к вашим соседям приехала, еле добралась. Автобус сломался, пешком дошла. А соседей нет. Можно, я у вас подожду, вдруг объявятся. Да пить так хочется, водички бы.

Люба так обрадовалась, что к ней кто-то зашёл, что приняла женщину, как дорогого гостя. Проводила в дом, чай заварила, пирогов – конфет из буфета вынула. И говорила, говорила, говорила.

Молодая женщина, которая представилась Татьяной, была мила, хороша собой. Черноглаза, бровки дугой, волосы в косе. Нынче таких кос и у деревенских девок не осталось, эта, городская явно, а волосы дивные. Ела да нахваливала пироги, дом, хозяйку.

- Я ведь чего приезжала, - сказала Татьяна. – Привезла вашим соседям саженцы яблоневые. Работаю в питомнике, наши сорта далеко, в других областях славятся. Саженцы оставила в палисаднике, а яблочком вас угощу.
Татьяна вынула из сумки яблоко. Уж на что Люба, яблок повидала всяких, муж каких только не привозил, а такого никогда не видывала. Огромное, душистое, с красным бочком.

- Неловко как-то, - сказала Люба, принимая из рук Татьяны яблоко. – Вы же его соседям везли.
- Ну, что делать, - развела руками гостья. – Мне пора обратно, а то на автобус опоздаю. А Вы попробуйте, если понравится, я Вам тоже таких саженцев привезу.

Проводила гостью Люба, села у окна, яблоком любуется. А оно будто светом янтарным изнутри светится. Взяла Люба яблоко в руки, вдохнула аромат, не сдержалась и откусила. На вкус яблоко тоже было бесподобным. Сахарное, сочное, хрустящее…


- Мам, а чего люди говорят, что Михайлова жена в больнице? Заболела что ли? - спросила я у матери.
- Прикуси язык, - рявкнула сначала мать. – Тут детей учишь - не бери у чужих ничего, не ешь! Любовница мужа это приезжала. Хотела свести с ума Любку. Дала ей яблоко наговоренное, а эта дура сожрала. Михайло приехал, а она в углу комнаты сидит, глазами, как сова вертит, везде ей черти мерещатся.

Муж вошёл, а ей мнится, что не муж это вовсе, а дьявол во плоти. Как она на него кинулась, исцарапала всего, искусала. Рычит, пена изо рта. Мужик еле отбился. Связал да в психушку жену отвёз.
- И что теперь с ней будет? – спросила я, в ужасе прикрыв рот ладонью.
- Да ничего, выкарабкается. Бабка Дуня уже отмаливает её. Тут и Сашкин дед подключился, и бабка Тая. Отчитают, неужто мы своих в обиду дадим? Будут тут городские пакостить! Им же и вернётся, с лихвой.

- А откуда вы знаете, что любовница это? – спросила я.
- Дак в одной деревне, чай, живём. Всё на виду. Это только глупый Михайло считает, что за забором спрятался. Дурачина!

Через два дня Любу забрала свекровь из больницы. Люба уже не кидалась на мужа, была тиха и спокойна. Только её волосы в больнице сбрили, говорят, чтобы не рвала их на себе в состоянии аффекта. А когда волосы отросли Люба начала выходить из дома. Муж разрешил ей устроиться на работу, и она пристроилась в контору машинной станции.

Вот такая история. Почти, как о Белоснежке. Сказки сказками, а в жизни всё бывает гораздо страшнее. Жить бы вечно в психиатрической клинике Любке, если бы знающие люди наговор не сняли.