То сладко нам, то горько - уж так мы и живём!..

                1

— Тебе Акмаль посылал снимки, рассказывающие о том, как мы во вчерашнем воскресенье запустили высоко в небо воздушного орла? – это я.

— Не-е-ет. Какого орла? Живого? Откуда? – это племянник Санжар, на год младше Акмаля (последний ныне пребывает в возрасте позднего Пушкина).

— Сейчас пошлю...

— А-а-а! Я уже подумал, что живой орел!..

— Я же написал: воздушного орла! Ты вообще читаешь сообщения? А если я написал бы: воздушного змея, – тогда ты подумал бы, что мы Змея Горыныча запускали?!

— Нет, змей воздушный сразу понятно. А вот орёл как-то по-другому звучит. И при этом не замечается слово "воздушного". Игра слов. Специально так сделали!..

— Меня надо читать внимательно и вдумчиво. Только и всего! Ничего лишнего!

 — Ок!


                2

Итак, короткие комментарии к снимкам (о них – пояснение в Постскриптуме).

1. Расчехлённый орёл. Акмаль готовит его к полёту, создаёт ему опорный каркас.
2. Осталось в нужном месте закрепить длиннющий и крепкий поводок – моток полиэтиленового шпагата.
3. Взлетел орёл.
4. Таков он в небе.
5. Поводок у меня: ветерок хороший, размах крыльев немалый, уверенно парит.
6. Временами орёл так тянет, что кажется, вот-вот ноги оторвутся от земли.
7. После полуторачасового лёта решили начать посадку.
8. Спускаться не хочет, тянет в зенит.
9. Сбоку возвращающийся орёл схож с драконом.
10. Как охотничий беркут – летит к руке хозяина.

Вот как мы с сыном хорошо погуляли!


                3

Воздушный змей – название в русском языке, наверно, введено путешественниками, побывавшими в Китае: там ведь в небо нередко запускают конструкции в виде извивающегося змея, а то и дракона.
А мы в детстве сами лепили бумажных летунов. Их общее название – лайлак. Буквальный перевод – аист. Разные были лайлаки. И каждый вид имел своё название.
Калькот – лайлак из листа бумаги большого размера, но без какого-либо хвоста (каль – лысый).
Думдор – с хвостом. Такой лайлак может быть из небольшого листа, но тогда хвост должен быть довольно длинным, обычно тряпичным (дум – хвост).
Кокилдор – с множеством узеньких бумажных полосок длиной до 40-50 см, которыми облепливаются края обеих задних частей бумажного ромба. Полоски красиво реют, колеблются, развеваются в полёте (кокил – косичка). Иногда кокилдор может быть и с хвостом, бумажным или тряпичным.
Все названные виды лайлаков делались из обыкновенной бумаги, газеты или обёрточной, имели одинаковый каркас из тонкой фанеры или камыша: центральная прямая планка по диагонали ромба и поперечная дуга.
И был другой вид лайлака: вогнутый прямоугольник на кальке или достаточно плотной папиросной бумаге; сложный каркас, с нитевыми перетяжками, на которые лепились ленты из кальки; хвост длинный, тряпичный, закрепляемый по центральной оси. Для лёта такого лайлака требовался сильный ветер, крепкая нить. Перетяжки-ленты в полёте вращались, издавали громкий звук, иногда похожий на рёв, далеко слышный. Такой лайлак запускали юноши, а также молодые и взрослые люди. В Карши, где я родился и рос, такой лайлак назывался дардарак, а в Ташкенте – варрак.

Сладостное удовольствие, почти счастье, которое мы испытывали в детстве, запуская самодельного лайлака, никогда не забудется.

Помнится, и приятное общение с лайлаком, когда он парит высоко в небе и далеко от тебя. В том моём детстве, когда я каждую весну запускал лайлаков, 60-65 лет назад…

Моим первым и, в общем-то, единственным учителем в лайлаководстве был Гани-ака. Наши дома в части Карши, называемой в те времена Эски шахар (Старый город), с большими земельными участками (наш – вообще был огромным, как я понял много позже, чуть ли не гектар!), были буквально рядом, с общим дувалом (глинобитным забором). Мы, тогдашние пацаны, жили и росли во всеобщей атмосфере: относились с почтением, кто был старше хотя бы на 3-4 года, и поклонялись тем, кому было лет 25, считая их взрослыми. А Гани-ака казался мне очень взрослым. Хотя, как понял я через десятилетия, ему было не больше 30-ти. Наши матери, его и моя, были очень дружны, заходили друг к другу каждый день. Да и все жители махалли (округи) были взаимно знакомы, поддерживали добрые, искренние отношения. И я, мальчуган, знал их всех по именам. И всех в Эски шахар – по лицам. У Гани-ака были еще две сестрёнки, которых я тоже считал взрослыми: старшая Рузи (её позже отдали замуж) и младшая Кумри (её свадьба состоялась, когда мы уже года три жили в Янги шахар, Новом городе).

Так вот, 65 вёсен назад Гани-ака (тогда-то ему и было лет 30) работал на пекарне. Как я, 7-летний мальчуган, понял из обрывков разговоров наших матерей, Гани-ака был разведён, тесто на хлебзаводе месил ногами, работа у него сменная, то ночная, то дневная, два дня отдыха. Потому он и занимался мной: обучил меня всем премудростям и тонкостям лайлаководства. Теперь, наверное, никого из них, моих давних соседей – любимых мною людей, нет в живых…

А 42 года назад мне было 30. И я слепил однажды мальчику 7-ми лет (назовём его по-гайдаровски – Мальчиш) лайлака. То был кокильдор. Запускали мы его с Мальчишем пару раз в небо. Но тепла между нами, нашими сердцами и душами, не возникло. Ни тогда, ни позже, ни в постсоветские времена. Мальчишу, который в школе даже в троечники тянул с грехом пополам, повезло в постсоветизмах: стал Богатишем, и его за тугую мошну стали почитать все родственники. А я, который всегда был в отличниках – и в школе, и в МГУ, да и при всех режимах понимал их дурь, – ушёл из науки в свои 31, превратился в ходока по жизни, сменил множество профессий, в том числе рабочих, при Горбачёве стал активным журналистом. А после развала СССР… После – стало ещё хуже, чем было при Хрущёве, Брежневе, Андропове, Черненко. К счастью, встретились – только в интернете! – пара-тройка личностей, даривших мне отдушины. Самая сладкая из них – устроенная Мариной Куртиду, которая в то время жила в Салониках (Греция), там же работала и проводила международные фестивали литературы. Одна из её сотрудниц написала мне весной 2005 года: «Приезжайте! Обязательно приезжайте! Марина считает Вас современным Омаром Хайямом…». Я мог только отослать несколько своих произведений (они опубликованы в альманахе фестиваля «Родомысл»). Позже откликнулся еще и стихотворением «Марине Куртиду» из 16-ти строк. Вот первые четыре:

Фестиваль наш, фестиваль!
Звезды между нами!
И моря! Ну, словом, даль! —
Не идут трамваи!

Марина несколько лет назад ушла в Вечность. Вечная ей благодарность и память!..

Так вот, приятное общение с лайлаком состояло из отправки ему "писем". Нитки для лайлака мы с покупаемой катушки перематывали "восьмёркой" (самый удобный во всех отношениях манер!) на прямую палочку (иногда на карандаш, изрисованный до половины или меньше). И когда лайлак был в небе на всей длине поводка, а в руке у тебя только палочка (с завязанным на ней концом нити), кусочек бумаги (где-то вдвое больше пятака) прокалывался палочкой, переводился на нить, и "письмо" начинало подниматься по ней. Ветер доводил его до лайлака.

Сладко!..

А как было горько, когда твой лайлак застревал в проводах между столбами! Или в кроне высокого дерева! Или когда вдруг обрывалась нить, и лайлак в высоком полёте терпел крушение и, всё дальше и дальше отдаляясь от тебя, падал в небытие!..

Случалось и такое: день был прекрасный, солнечный; небо – лазурное; условия – отлично-лётные; твой лайлак был высоко и смотрелся чуть ли не мушкой; ты долго, несколько часов кряду, любовался на него и гордился собой; потом решил отлучиться по необходимости ненадолго и закрепил конец поводка к чему-либо на крыше; вернулся минут через 15-20, а лайлака-то и нет.

Горько!..

Проделка того, кто много старше. Совершалась таким образом: подходящее грузило (камешек удлинённой формы, гайка или болт) крепилось злоумышленником к своей нити, с улицы перекидывалось через поводок твоего парящего лайлака, и он был в ловушке. Дальше было и вовсе просто: твоя нить подтягивалась к руке – и тю-тю…

Теперь лайлаков никто не делает. Большинство детей, подростков и юношей (во всяком случае, столичных) и вовсе ничего не знает о лайлаках. Всё – покупное. Китайское…


                4

Осенью прошлого 2019 года мой холодильник затребовал ремонта. Телефонные переговоры с нужными людьми вёл Акмаль: изложил симптомы неисправности холодильника, условился о дне визита ко мне, назвал меня и мой адрес. Прибыли три человека. Привезли, как я понял позже, всё необходимое оборудование, составляющее передвижную мастерскую. Двое приступили к работе – старший и его помощник. Третий оказался хозяином фирмы. Лицо его мне кого-то напомнило. Умельцы делали своё дело на кухне. Работали часов пять. А мы сидели в комнате, пили чай и разговаривали. О многом. Оказывается, он (назовём его Честнышем) – из семьи, с которой я некогда жил в одном подъезде. Единоутробный братишка Мальчиша. Которому я давным-давно, когда Честныша ещё и в помине не было, смастерил кокильдора. Который вскоре был взят на воспитание бабушкой с дедушкой, жил у них. Который уже лет 15 последних, как признан всеми Богатишем. И сестрёнкой которого я восхищался: и когда она была подростком, и последующие годы, и 20 лет назад, когда переезжал на квартиру в другом районе. А Честныш был тогда ещё лишь подростком. Теперь-то он и поведал мне многое о сестре и о себе.
Дадим родной сестре Честныша имя Гузаль. У узбеков оно есть. В переводе – Прекрасная.
Повторюсь: когда ей было 20 (может, на полгода-год больше), в мыслях я дивился и восхищался её красотой, так же внутренне желал ей правильного пути (важного для любой девушки), достойного жениха, счастливой жизни. Последующие два десятилетия я её не видел, не знал о ней ничего. Оказывается, они давали ей всё полной чашей – и сладкого, и горького.
Богатиш два года назад, когда его единоутробной сестре Гузаль (она младше на 8 лет) понадобилась крупная сумма долларов, снабдил ими без промедления, великодушно и безвозмездно. И сестра слетала в Нью-Йорк, где ей сделали сложную операцию. И когда этой молодой женщине, матери двух детей, понадобилось через месяц там же пройти реабилитационный курс лечения, Богатиш сразу всё профинансировал. И в третий раз для Гузаль не составило труда получить от единоутробного брата большие деньги. В четвёртый раз механизм несколько забуксовал, но потом всё-таки сработал: полетела; прошла диагностику, которая опровергла пессимистические выводы ташкентских недоврачей; получила консультацию; приобрела рекомендованные лекарства, которые в Ташкенте, если и сыщешь, то втридорога; вернулась в приподнятом состоянии духа. Спустя полгода женщине пришлось несколько раз обивать пороги своего благодетеля, убеждать его в необходимости поездки к тем же врачам в той же американской больнице, снова и снова говорить известное всем близким, что, кроме него, ей не на кого надеяться.
— А ты не мог ей помочь? Хотя бы сделать какой-то вклад? – спросил я.
— Я поздно женился. И моей дочери было полгода. Матери нашей, вы знаете, давно нет в живых. Отец – беден. Моих доходов только и хватает на содержание семьи.
— Но у Богатиша тоже семья. Немалая, как ты поведал. Фирма огромная. Сотрудников свыше четырёх сотен. Жена, в конце концов…
— Для Богатиша дать сестре 10 тысяч баксов на лечение, чрезвычайно необходимого ей, всё равно, что подарить кому-то коробок спичек…
— Жёны обычно таковы, что им и спички дать кому-то жалко.
— Может, Богатиша в самом деле тормозила жена. Но он всё-таки проспонсировал Гузаль и в пятый раз.
— А отцу ты помогаешь?
— Иногда помогаю. Но ему вообще-то и не нужна никакая помощь. Пенсии хватает. Самостоятельный. Экономный. Независимый. Его здоровью и мы завидуем, и все, кто его знает.

Сейчас вспоминаю недавнюю публикацию на Фейсбуке Марины Паренской, с которой мы в годы горбачёвской Перестройки, трудились в одной газете. После развала СССР она, как и большинство наших коллег, покинула Ташкент, "Звезду Востока" и "хлебный город". Продолжила работу в газете своей родной Астрахани. Там и живёт. Всё пишет. И всё о работающем муже заботится. Внуков растит и воспитывает.
Окончание её публикации, вспомнившейся сейчас.
«Мама меня любила всегда – я принимала это как должное. Мне некогда было отвечать взаимностью. Я всегда была занятой. Все наши разговоры сводились к вопросам-ответам: как дела? как себя чувствуешь? Она хотела знать больше. А мне все было некогда.
Я пыталась наверстать упущенное. Сидела у постели, держала ее высохшую руку в своей. Наверное, она уже понимала то, что я знала. А мне так хотелось, чтобы сказка из нашей жизни оказалась со счастливым концом! Жизнь ее таяла с каждым днем, а мне все равно казалось, что весной всё может измениться к лучшему.
В марте её не стало.
Чего-то самого главного я ей так и не сказала.
Не успела.»

К этой публикации я тогда же сделал комментарий:
«Вижу по видным строчкам, что Вас, Марина, возносят. Да, справедливо. Только одно уточнение: чтобы дитя додавало маме или отцу то, мимо чего оно, дитя, пробегало и пробегало много лет, родитель или родительница должны дожить, пока дитю станет хотя бы под 60.»

С того дня, ремонтного и познавательного, вернувшего меня в прошлое и ещё раз подтвердившего правило, что мир тесен, минуло полгода. Холодильник пашет исправно: классные у Честныша мастера – Алексей и Хаким.
Кстати, расчёт с Честнышем за ремонт – немалые деньги! – сделал Акмаль. Они в детстве, когда жили в одном подъезде, были друзьями…

А в мире сейчас – эндемия и пандемия пневмонии, вызываемой коронавирусом COVID-19. В Узбекистане месяц назад число зараженных равнялось 10-ти. Казалось – много. Потом пошло нарастание. Сегодня, 30 марта, – 150.

А в рекордсмены по числу зараженных (и смертей немало) вышел Нью-Йорк, куда 5 раз для своего спасения летала Гузаль. Хорошо, что задолго до начала нынешней напасти.

А если ей понадобится полететь туда еще раз? Ведь Нью-Йорк закрыт на неопределённое время. Да и откроют, даст ли денег Богатиш?..


28-30 марта 2020 года.

P.S. Данная новелла – четвёртая ступень, четвёртая публикация. Две первые – удалены. На третью вчера была надежда, что последняя. Но сегодняшним утром, когда в сознании замаячила ещё одна часть новеллы, тогда в третьем материале оставил лишь фотоколлаж из 10-ти снимков, весь текст удалил, а для возможных читателей ввёл извинение: мол, готовится очередная публикация, а как она появится, тогда решится судьба этой, третьей. Так вот, судьба решилась: в третьей публикации  оставлены коллаж и первые две части материала. И ей возвращено название первого рассказа – «Хорошо гуляли!..» А здесь, в четвёртой публикации, коллажа нет. А вместо него – одна фотография, на которой Марина Паренская (она, напомню, – героиня части 4, новой, написанной сегодня) и Елена Хламова (справа, в "апельсиновой" рубахе). С ними я в 1986-91 годах работал в газете «Учитель Узбекистана». Снимок сделан в Москве, где живёт Елена, всего лишь два года назад. Выглядят потрясающе!..

Так вот, комментарии к коллажу в данной новелле оставлены. А сам коллаж – кто пожелает, смотрит в третьей публикации. Благо, что со ссылкой, родной для Проза.Ру, нет проблем.

http://www.proza.ru/2020/03/29/1618

А там, в «Хорошо гуляли!..», дана ссылка на эту, четвёртую публикацию.