Вторая Жизнь Антиквариата

Каждый раз, когда я проходил мимо этого дерева в парке, оно издавало тошнотворный скрип, словно из внутри его кричали тысячи погребённых заживо детей.

— Ты слышишь это? — спросил я у друга. Я подошёл поближе к дереву: — Прислушайся.

— Да, я слышу, — сказал он. — И слышу каждый раз, как прохожу здесь.

— Я тоже! — ответил я так, словно мне удалось подловить за слово самого бога.

— А ты чему удивляешься? — спросил он, не разделяя моего восторга. — Ты не слышал что ли легенду про это дерево?

— Нет.

— Ну тогда слушай. Однажды жил на свете один человек. Неудачник. Он был плутом и интриганом. Это единственное, за счёт его он мог обеспечить себя. Потому что он ничего в жизни не умел. Ни сеять пшено, ни строить дома, ни лечить людей, ни делать добрые дела.

— И чем же он себя обеспечивал?

— Тем, что умел обворовать людей, ничего у них не взяв. Обводил вокруг пальца. Он мог устроиться на работу, наплести начальнику о своём профессионализме, получить трудоустройство и неожиданно выйти в декрет, затем на больничный, затем в отпуск и так далее. Он умел тянуть лямку. И доил начальника, пока тот платил.

— Да таких как он много.

— Да, в том то и дело. Я же сказал, что это история об одном неудачнике. Об одном из миллионов в нашей стране. Может, он и был хитрым, или хотел им быть, или казался себе таковым, но на большее, чем обхитрять бабушку возле киоска, он не был способен. Не было величины, масштаба личности, чтобы быть комбинатором, а не простым пройдохой.

— В чём же тогда легендарность?

— А легенда ходила по городу о том, что однажды этот придурок обидел не тех людей. Но это были не те люди, которые потом жестоко наказывают в закоулках ночного города. Это была одна ведьма из цыганского посёлка.

— Серьёзно?

— Оставь скепсис. Это же легенда. А значит, она не обязана быть правдой. Но даже если и так. Что? Скажешь, в цыганском посёлке цыгане не водились?

— Я в ведьм не верю.

— Я тоже. Зато цыгане верят.

— Так ладно, что дальше было.

— Так вот, о ведьме, говорят, она прокляла того парнишку. Что-то наговорила ему, плюнула несколько раз в спину, а уже на следующий день он слёг с недугом.

— Каким?

— Сначала он просто заболел. Лихорадка. Но она как-то странно быстро отпустила его. Вот так вот взяла и отпустила. В течение одного дня, он проснулся свежим и бодрым, затем ему резко стало плохо, к середине дня думал, что вот-вот умрёт, вызвал скорую, его увезли, а к вечеру всё стало в порядке и его отпустили домой.

— И всё?

— Спустя пару дней он обнаружил на себе изменения.

— В смысле на себе?

— Ну на теле. Спустя пару дней после того, как он выписался из больницы, у него на теле стали образовываться странные наросты, очень похожие на родинки. Их становилось всё больше и больше. Даже на лице были. Словно веснушки.

— Веснушки это мило.

— Да, если это рыженькая бестия, пытающаяся соблазнить своими формами. Но не если ты взрослый парень с роем чёрных точек по всему лицо, которые только то и делают, что множатся и растут.

— Да, согласен.

— Не прошло и месяца, как веснушки стали превращаться в бородавки. А бородавки в страшные наросты.

— Он обратился в больницу?

— Ещё как. Только наше отечественное здравоохранение с его участковыми терапевтами, которых загоняют в такие рамки бюрократической шелухи, что не остаётся места для элементарного лечения, такой случай всем был лишь помехой.

— И что он решил с этим делать?

— А что с этим поделаешь, когда никто из врачей даже осматривать тебя не собирается?

— На сколько всё плохо было?

— Скажем так, настолько, что его ноги и руки вскоре стали больше походить сначала на лапы и копыта, а через какое-то время и вовсе на большие толстые рассыпающиеся пни.

— Ужасно.

— Не то слово. Он пытался с этим что-то сделать. Но все от него только отнекивались. От него стали отворачиваться люди. Мне кажется, будь у такого подонка как он родители, то и те от него отказались бы. Это было в точности как у Дориана Грея.

— Только портретом был он сам.

— Именно. Как можно догадаться, он стал изолироваться от общества. Всё больше сидел дома. А когда ты в одиночестве проводишь день за днём в изоляции, метаморфозы в твоей голове происходят куда серьёзнее, чем то, что с ним происходило внешне.

— Сходил с ума одним словом.

— Да, но вот с ума сходить можно по-разному. Можно стать параноиком. Но когда у тебя такая болезнь, тебе не страшно, что кто-то вломится в квартиру. Ты особо не беспокоишься за свою жизнь, когда она испорчена невыносимым для неё недугом.

— Каким тогда сумасшедшим был он?

— Сначала это была мизантропия. Но вскоре, когда тебе совершенно нечего делать, ты начинаешь крутить мысли, думая о том, как же можно решить свою проблему.

— Самолечение, короче.

— Да нет. От такой хворы самолечения не существует. Он начал думать в таком порядке: «Если мой недуг неинтересен тем врачам, которые потеряли интерес к своей профессии, по понятным нам всем причинам, может, стоит поискать людей, кто преисполнен интересом к нестандартным заболеваниям?»

Я засмеялся и спросил:

— Решил найти русского доктора Хауса? Судя по тому, что наши представляют под русским доктором Хаусом, такой доктор, увидев такого пациента, избил бы его тростью и сказал бы, что все врут.

— Не столько доктора Хауса, сколько Шерлока Холмса в мире здравоохранения. Да, почти одно и тоже. Но представить русского Холмса проще, чем русского Хауса. Просто потому что врачей у нас в стране загоняют, а полицейских восхваляют.

— Справедливо.

— В принципе, идея найти молодого и перспективного, который не утратил интерес к своему делу, звучит неплохо. Но всё это были бредни изолированного бревна, которое не было осведомлено об ухудшающемся положении медицины в стране. Поэтому он решил сделать то единственное логичное, на что решаются все в нашей стране, если не помогает врач.

— Забить ***?

— Да, забить ***.

Я опять засмеялся, после чего мой друг продолжил:

— Он стал как те бабищи, исповедующие в качестве своей веры — бодипозитив. Сначала ты ненавидишь себя, пытаешься что-то предпринять, но, поняв, что тебе не суждено ситуацию исправить, в тебе просыпается чувство настырного. И ты превращаешься в человека, который вроде как наоборот напоказ выставляет своё горе. Мол, смотрите какой я и мне плевать, что вы об этом думаете.

— Сильно.

— Главным событием в жизни этого пройдохи был случай, произошедший с ним в полдень в его любимом парке. В том самом, в котором мы с тобой сейчас гуляем. В тот день он гулял по нему в точности, как мы с тобой сейчас. Только в отличии от нас, он привлекал к себе внимание и гордился этим.

— И что же произошло?

— Он врос в землю.

— Что?

— Вот так вот. Просто взял и врос в землю.

— Как?

— Не знаю, как это произошло. Может, он просто остановился и решил отдохнуть. Знаешь ли, с пнями вместо ног, наверное, тяжело ходить. Ему приходилось часто останавливаться. И в один из таких моментов, он врос в землю. Наверное. А как ещё то?

— Ужас какой-то.

— Да. Жить таким образом уже было невозможно. Он стал кричать, звать на помощь. Но что могли сделать прохожие?

— Вызвать какие-нибудь службы?

— Да, именно так и сделали. Только вот врачи, как мы уже с тобой поняли, поделать ничего не могли. Полицейские? Что они? Они умеют только задерживать и протоколы выписывать. Оказавшись в нестандартной ситуации, они нередко пугаются, не знают, что делать и начинают суетиться.

— Спасатели?

— Да, спасатели, пожалуй, единственные люди, которые заслуженно носят свои погоны.

— А другие что?

— Не знаю. Среди военных и полицейских звёзды носят чаще те, кто выслуживался, а не служил. Спасатель же особо не имеет времени для того, чтобы выслуживаться. Не та специфика профессии. Но даже с учётом того, что спасатели — уважаемые люди, они ничего не могли поделать с этим человеком. Попытки отпилить наросты, хотя бы ту часть, которая вросла в землю, не увенчались успехом. Оказалось, что эти штуки вполне чувствительные. Попробуй отрезать бородавку живьём без наркоза. А тут тысячи таких чувствительных наростов.

— И что делать тогда?

— Да ничего. Жить так.

— Как так?

— А вот так. Ужасно, согласен. Но что поделать? По началу решили, мол, ладно, подожди, мы пока что-нибудь придумаем. И так до бесконечности откладывали решение этой непосильной нашему уму задачи. Очень скоро собрались волонтёры. Они приносили бедолаге еду, кормили его, поили и помогали справить нужду. В остальном же ему ничего особенного не было нужно. Разве что общения и внимания.

— Отвратительно, если честно. Не могу себе представить такое. Ну в смысле, что было бы, будь я на его месте.

— Тоже не представляю. В том то и дело. Но согласись, все мы легко поддаёмся изменениям. Жизнь меняется, мы на неё ругаемся, а потом привыкаем. Ко всему можно привыкнуть. Или умереть. Ницше говорил, что нас не убивает, делает сильнее. Что ж, похоже, что тогда сила не в правде, а в привычках.

— Ой, да плевать мне на Ницше. Что с этим парнем то стало?

— Очень скоро, когда весь мир узнал о нём, сходиться начали не только волонтёры. Раньше этот парк был знаменит тем, что в нём часто можно было встретить всяких маньяков. Я забыл, как называют тех, кто любит свой член прохожим показывать?

— Эксгибиционист.

— Да! Точно! Вот только такие у нас тут и были. До этого паренька. Как только он прославился, в парке чаще стали люди появляться, тем самым спугнув всех местных сумасшедших.

— Забавно.

— Он превратился не просто в знаменитость. В клоуна. Телевидение приезжало нередко. Брали интервью. Общались с ним часто. Человек-дерево. В самом буквальном смысле. Сначала ему это не нравилось. Но куда убежишь то от них? Ты теперь лицо публичное, почти потерявшее физическое. Поэтому вскоре это даже начало льстить ему. Он стал себя этим развлекать.

— Продажная шкура всё-таки.

— Да конечно. Вот только недуг его никуда не делся. Он развивался в нём всё больше и больше. Он медленно изо дня в день всё больше превращался в дерево. А толпа вокруг него всё чаще собиралась всё отвратительнее. К нему часто приходили как к экспонату кунсткамеры. Нередко приставали алкоголики и наркоманы. Он был лёгкой мишенью для всяких ублюдков.

— Мне это напоминает фильм Дэвида Линча «Человек-слон».

— Сущность человечестве не меняется. Благодаря культуре, технологиям и политике, меняется качество личности, но не сама сущность как существа. Поэтому этот фильм на самом деле очень хорошее описание сущности человека именно в такой ситуации. Потому что этого человека-дерево пытались завербовать. Ему предлагали такие гонорары как артисту, что ты себе даже не представляешь. Вот только он был невыездной.

— Учитывая то, насколько продажным ты мне его описал в начале, думаю, невозможность ухватиться за большой гонорар, было самой большой трагедией в его жизни.

— Думаю, да. Так вот. Люди собирались и расходились. Всякие ублюдки приставали и отставали. Однажды его даже подожгли, но, к счастью, очень скоро нашлись те, кто не дали сгореть заживо. Но шли дни, месяцы, годы. И внимание к его персоне всё больше сходило на нет. Когда ты открываешь своё заведение, торгуя чем-то одним на протяжении долгого времени, продажи будут падать. Если бы вышло только одно поколение айфона, много ли на этом заработала бы компания? Да, но в сотни раз меньше, чем смогли. Чтобы быть интересным людям, нужно меняться. Нужно удивлять. А когда ты прирос к земле, чем ты можешь удивить? В итоге наступает момент, когда чудо становится скучной обыденностью.

— Да. Так оно.

— Вот только количество бородавок не уменьшалось, а увеличивалось. С популярностью было всё наоборот. Привело это только к одному. Оказавшись в полном одиночестве, он зарос этими бородавками с головой.

— Что? Прям зарос?

— Да. Даже лица не было видно.

— И как же жил он?

— Будучи деревом, его ничто не беспокоило в плане потребностей. Пустив корни, они стали его питать. Удивительная трансформация живого существа. Переход от одного царства к другому. Хотя в этом плане он, конечно, стал ближе к грибам, чем к растениям. Так и стоял, плодясь и увеличивась. Всё на том же месте. И мычал. Удивлённые немногочисленные поклонники какое-то время ещё могли разобрать, что он говорил. Но вскоре наросты стали таких размеров, что слова было невозможно разобрать. А чтобы люди забыли о нём, понадобилось не так много времени.

— Ужас.

— Теперь, проходя мимо этого дерева, знай, что его скрип, который ты слышишь каждый раз — крик живого человека, который умоляет тебя убить его и избавить от страданий.