Глава IV Рыбы

- Послушай Захар, у тебя есть совесть?
- Совесть!? Конечно, есть. А, что случилось Борис Максимович? – удивился такому неожиданному вопросу, со стороны начальника Захар, впрочем, догадываясь о его причинах.
- Тебя постоянно нет на работе. Где ты пропадаешь, чёрт возьми? Мне с кем работать!? Твои люди постоянно ничего не знают!
- Я это. Того. Халтурю я, - потупился Захар.
Борис Максимович знал Захара, ещё совсем недавно, как исполнительного сотрудника, понимающего и всегда вникающего в суть вопроса. Что же с ним такое могло случиться? Не понимал он. Неужели во всём виноваты деньги? Последнее время у многих сотрудников в руководимой им мастерской, особенно молодёжи, словно бы крышу снесло от возможности заработать, несмотря и на то, что зарплаты были не маленькие. Что же происходит с людьми, думал он. Неужели возможность позволить себе купить, что-то новое, модное, никогда раньше не привлекающее такого внимания, теперь поразила полностью их головы? Разве нельзя и дальше продолжать жить так, как раньше? А, что же тогда будет, ну, скажем, ещё лет через десять, пятнадцать? Нет, всё же, что ни говори, а заработать все деньги просто невозможно.
Он неоднократно говорил с Захаром об этом и раньше. Но, не мог добиться от него вразумительного ответа. Захар всегда трусливо уходил от вопроса.
И вот Борис Максимович решился действовать. Никакие его вразумления не помогали. Он понимал, что надо либо увольнять своего архитектора, либо наказывать. Словесные увещевания не помогали.
- Я передаю твои объекты в другую бригаду, вместе с сотрудниками.
- А, как же я? – словно маленький ребёнок, удивился Захар.
- А ты решай, что будешь делать дальше. Я не держу тебя. Хочешь, увольняйся, хочешь, жди новых объектов. Но, тогда, тебе придётся делать всё самостоятельно, без сотрудников, - решил действовать решительно и кардинально Борис Михайлович. Он, как человек интересующийся историей, понимал, что если будет мягок, на собственном примере повторит последствия аналогичного подхода к делу Николаем II.
Рыбки в аквариуме, на столе у Захара, которых он завёл ещё полгода назад, когда втянулся в этот неумолимый ритм жизни, повлекший за собой многочисленные халтуры, внимательно наблюдали сейчас за ним.
Они верили в него. Только им одним сейчас казалось, что он самый лучший архитектор во всём институте, и что Борис Максимович совершенно напрасно обижает его. Находясь всю свою сознательную жизнь заточёнными в четырёх стенах, они не знали, что, где-то есть другой мир, с большими озёрами, морями, и реками, впадающими иногда даже в океаны. Но, судя по тому, как смел и решителен был их хозяин, догадывались; тот знает что-то большее, ведь, как иначе можно объяснить его уверенность в том, что работа, а значит и сама жизнь, существуют и за пределами института.
Они полностью зависели от него, но, старались, что есть сил, не показывать этого. Ведь, если бы он уволился, их судьба сделала бы непредсказуемый поворот. Рыбы не видели уже своей дальнейшей жизни без архитектуры. Особенно самые старые из них – «Ножи», как называл их Захару продавец в зоомагазине.
Они плавали вертикально, подобно настоящим ножам, всплыв своими лёгкими «деревянными» ручками кверху. Таким образом, казалось, что они режут воду, словно торт, воткнувшись в него и двигаясь вдоль глади аквариума, касаясь своими мордочками поверхности. Плавник, проходящий вдоль животика, заканчивался у самого хвоста, развиваясь волнообразно, удерживая, таким образом, в вертикальном положении.
- Когда они вырастут, то начнут плавать горизонтально, как и все остальные рыбы, - предупредили его продавец.
- А, когда они вырастут?
- Сложный вопрос. Дело в том, что они растут постоянно, и чем больше аквариум, тем больше их рост. Им нужен простор.
Помимо «ножей», за корягами прятались уже довольно большие сомики. Сейчас и они поглядывали за Захаром, словно бы стараясь увидеть в нём своё будущее.
Остальные, более мелкие его обитатели, Скалярии и улитки, кто как мог, также проявляли нескрываемый интерес к Захаровой судьбе, решающейся именно в данный момент. Все они, словно бы понимали, что их хозяину, сильно нужна архитектура, прямо так, как им вода. И не простая, а насыщенная кислородом, вырабатываемым в виде пузырьков аквариумным насосом.
Как и множество всплывающих на поверхность мельчайших пузырьков в воде аквариума, скрывалась в Московских закоулках вся современная архитектура, которую, так обидно прозвали его заказчики, словом ХАЙТЕК. Захар, как и его аквариумные рыбки, хотел вдыхать её полной грудью, но ему не позволительно было это, ведь он получал зарплату, сидя на должности ГАПа, и обязан был задыхаться, проектируя то, от чего его тошнило.
И, сейчас, стоя перед Борисом Максимовичем, он думал об этом, лихорадочно перебирая все возможные варианты своей дальнейшей судьбы, ведь руководитель ставил вопрос ребром, и требовалось ответить на него именно сейчас. И, Захар ответил:
- Мне некуда бежать.
- Решил остаться? Молодец. Тогда сдавай работу Толику и закругляйся со своей халтурой. А я обеспечу тебя следующим объектом. У тебя есть пара недель, не больше, - предупредил Борис Максимович. Он был мягким человеком и не любил крайности. Теперь, же, когда пошёл на них, был рад тому, что всё обошлось без потерь.
Захар сел за своё рабочее место, наклонив голову, проведя по ней руками, как бы закидывая волосы назад.
Слегка приподняв лицо над столом, он столкнулся взглядом с несколькими парами, чёрных, как смоль глаз, на таком же чёрном теле. Они смотрели прямо в его душу. Но, рыбы молчали, ведь они не могли говорить. Лишь только один из лежащих на самом дне сомиков, выпустил маленькую струйку мельчайших пузырьков.
Надо дышать, пока есть воздух. Подумал Захар.
Почему, почему у меня всегда так? Именно в тот момент, когда я добираюсь до самого главного – теряю всё. Может это испытание? Но, зачем оно мне? Зачем кто-то мучает меня. Именно в тот самый момент, когда я подобрался к самому интересному, к возможности проектировать то, что проектирует весь свободный мир, я вынужден отказываться от этого. Неужели для, чтобы что-то приобрести, надо потерять желание к приобретению и только после этой потери получить возможность получить чего ждал долгие годы?
Нет. Я буду хитрее. Я займусь одновременно всем сразу. Я буду жить и под водой, и на суше. Научусь нырять в эту жизнь, добираясь до самого её дна, только лишь для того, чтобы потом уметь всплывать за чистым воздухом на поверхность.
Надо покормить рыбу. Вспомнил Захар.

Зазвонил телефон.
- Ну, как там у тебя дела с Ипполитом? У меня люди стоят. Ждут информации.
- А, привет. Да, вроде я вчера всё согласовал у него, - ответил Карабасу Захар.
- Чего ж ты молчишь? Давай чертежи в работу!
- Я ведь только концепцию согласовал. А теперь чертежи надо сделать.
- Да брось ты. У меня люди в Архангельске простаивают. Ждут, как бревно пилить.
- Погоди, хотя б до завтра.
- В общем, знаешь, что? Я сейчас к тебе своего парня вышлю Петруху. С ним переговори. Он понятливый. Всё на месте решите и вперёд.
- Погоди…  - кричал Захар уже неизвестно кому, так, как Карабас положил трубку.

Не прошло и часа, как приехал Пётр. Длинный, темнокожий, молодой человек.
Они познакомились. Захар, пожав руку, обратив внимание на её размеры. Это была рука настоящего строителя, ну, или хотя бы прораба.
- Приветствую коллеги! – небрежно поздоровался с присутствующими в комнате проектировщиками Пётр.
- Садись, - указал Петру на стул рядом с собой Захар.
Тот, с размаху, по-барски, приземлился на недавно полученный со склада, новенький, но очень хрупкий на вид стул, который тут же, без особого предупреждения, отбросил свою спинку, заставив её повиснуть на одном шурупе, а затем, как-то моментально поджал внутрь одну из своих ножек.
Слава Богу, что у современных строителей реакция на обрушение ещё более моментальная, чем у самих конструкций. Иначе бы Пётр сидел уже на полу, а так, благодаря этому, он успел схватиться за стол Захара, свалив на себя стопочку листов формата А3, с вычерченными на них фасадами.
Выпрямив подогнувшуюся ножку стула, Пётр принялся рассматривать чертежи, бормоча при этом про себя:
- Так-так-так…  Так.. . Нормальненько…  Ага... Ага…Ага… Я понял.
- Но, ты же понимаешь, что это всего лишь картинки?
- Да Захар. Да я вообще понятливый. Кубатуру не прикидывал?
- Нет же! Говорю тебе!
- Тс! Тс! Тс! ... Тише! ...  Я всё понял. Ладно, - перешёл на шёпот Пётр и, постучав по стеклу аквариума, добавил:
- У-тю-тю! У тебя, что тут рыба живёт? Что-то не видно её, - и не дождавшись ответа, направился к выходу, но у двери остановился и обернувшись сказал всем:
- До свидания товарищи, - а, затем уже обратившись к Захару:
- До встречи на стройках Родины! Покедова, - так же стремительно, как и появился, исчез Пётр, оставив после себя лишь мокрые следы на паркетном полу комнаты.
- Кто это был? – поинтересовался Толик, который начал приходить в себя после новости, ошарашившей сегодня не только его, но и самого Захара.
- Это прораб со стройки.
 Бл-блоуп-блюп-бульк! Вырвался с самого дна аквариума на поверхность, огромный пузырёк с воздухом
На самом его дне, один из двух, больший по размеру сомик, резво болтал своим хвостом, словно заметая следы, поднимая клубы донной мути. Из-за коряги выглядывали, спрятавшиеся там «ножи».
Захар привёз все камешки и крупнозернистый песок для аквариума из Крыма, куда ездил прийти в себя, после развода.
Тридцать три года. Срок не малый. Но, в то же время и совсем крохотный. Чего может достичь человек в эти годы? Только не приводите мне, пожалуйста, в пример пресловутого Гайдара, который, якобы в семнадцать лет, командовал батальоном. Шашкой махать – не брёвна считать. И Захар понимал это. Но и всё же, ему хотелось пожить счастливой жизнью именно сейчас, когда он был молод и полон сил. Нет, не столько деньги требовались ему, а скорее он нуждался в известности, в некоей, пусть и сильно ограниченной, но славе, требующейся его, ещё не такому уж и опытному организму. Он не просто хотел быть востребованным и приносить пользу обществу, но, ещё и нуждался в признании, коего так не хватало.
Да и потом ещё этот хайтек. Какое всё же противное, страшное, мерзкое слово, которым теперь он заразился словно вирусом ОРЗ, на просторах Московских улиц.
Перед ним открывались возможности свободного творчества. Заказчики хотели от него логичной архитектуры. И он стремился обеспечить их ею. Но, пока, увы, так мало ещё знал. Он был дитя перестройки. Закончив институт, Захар окунулся в профессию сполна. Это было золотое время – конец девяностых. Москва жила бешеной свободой вседозволенности сумасшедших архитектурных форм. Оголтелые, дорвавшиеся до денег заказчики, стремились переплюнуть один другого. И, надо сказать, у них это получалось. Их плевками равномерно покрывался весь центр столицы, запуская свои руки в спальные районы. Те же, кто был поскромнее, не имея таких денег, извращались у себя в квартирах, ломая там всё, что не прочно прикреплено к перекрытиям, а порою, выкупая целые этажи, добираясь до самих плит перекрытия, выкорчёвывая и их.
Москва стремительно развивалась, познавая современные архитектурные формы. Остановить её было уже невозможно. Сказав «А», требовалось теперь уже говорить и «Б».
Мастерская, где он работал, занималась перепланировками в квартирах тех домов, которые она проектировала. Захар учавствовал в этом сумасшествии и сполна, как он думал тогда, хлебнул всей необузданности дорвавшихся до свободы заказчиков.
Во всём этом празднике идиотизма, очень трудно было нащупать нужного заказчика, для того, чтобы запроектировать ему приспособленное для жилья пространство. Людям требовалось сейчас что-то другое. Они хотели удивить всех близких необычностью своей глупости. Захару повезло с Ипполитом и Аркадием, как он думал сейчас. И пусть ему непомерно тяжело находясь между двух огней, выполнять волю, хоть и сдержанных в своих желаниях, но таких требовательных заказчиков, какими были его банкиры, лучше так попытаться вырваться из всего этого замкнутого круга, в котором ему приходилось оставаться.
Город должен был перенасытиться свободой. Заполниться по самое горлышко, чуть ли не захлебнуться в ней, для того, чтобы потом понять, наконец, что без неё гораздо проще жить. По крайней мере, не нужно выкидывать такие огромные деньги на нелепую лепнину, маскируя своё жилище под фамильный склеп. Достаточно просто выровнять стены, покрасить их, и купить минимум мебели. Мало кто ещё понимал тогда, что на кухнях нужно готовить, а в ванных мыться, считая, что пищу следует стряпать в имитированных под древние очаги электрических плитах, а мыться в сделанных под старину, чугунных ваннах, на позолоченных ножках.
Надо было продержаться год-два и всё бы наладилось. Так считал Захар. Он понимал, что эти два его заказчика, живут наперекор основной массе Москвичей, стремясь выделить из всех видов декора – его отсутствие.
Послушав знакомую сотрудницу, халтурившую направо и налево, он ввязался в эту «войну», и теперь должен был победить несмотря ни на что.
Она знала Карабаса. Он знал её, а теперь и его. Круг замкнулся, выскочить он уже не мог, словно белка в колесе, бегая по нему, в страхе остановиться, чтобы не перевернуться из-за этого вверх ногами, в продолжающем крутиться колесе.
Вот интересно, что было, если бы он принёс домой аквариум с рыбами? Анфиса наверно тогда научилась плавать и нырять. Если его уволят, ему придётся это сделать. Тут оставлять нельзя. Сотрудники погубят всех его питомцев. Ведь за ними нужно следить, менять воду, чистить дно. Как муторно. Никто не пойдёт на это. Лихорадочно думал Захар.
Как заставить себя чертить фасады дома Ипполита, а, затем править чертежи потолков Аркадия? Так много работы, а он один. Нужно было делиться, но ему было не только интересно всё вычерчивать самому, он, словно дорвался до той самостоятельности, что ранее была запрещена ему в стенах этого института. Теперь всё решал сам, и вовсе не требовалось согласовывать архитектуру с руководством. Всё начальство теперь был он сам, и только потом уже заказчик. Причём тот уровень продукции, что собирался показывать ему, определял сам Захар.
Он создавал свои миры самостоятельно и жил в них один, боясь пускать кого-то чужого из его окружения. И только Анфиса стерегла его дом, а рыбы - рабочее пространство стола. Эти творения охраняли его, являясь продолжением, думая, как он, а иногда и вовсе считая себя им самим, или даже больше чем он, умнее, и правильнее.
Ему иногда казалось, что так и будет один до самого последнего своего дня.
Человеку нужен человек.
Захар знал эту фразу из «Соляриса». Она, собственно и является ключевой для всего фильма, который, в отличие от одноимённого романа раскрыл в себе не потерянность в мировом океане, а осознание нужности быть рядом с другим человеком.
Когда ему исполнилось одиннадцать лет, он задумался над смыслом жизни. Зачем он живёт, для чего? Тут же найденный ответ, показался таким простым и логичным, что невольно даже испугался его примитивности. Неужели человек сотворён для того, чтобы найти себе профессию, создать семью, родить и воспитать детей? Но, чем же он тогда отличается от животного?
В детстве, ему казалось, что достаточно только всего лишь оставаться человеком, не хулиганить, не нарушать закон, быть уважительным к старости, и, тогда всё будет хорошо. Как же эта, пришедшая тогда мысль, запомнилась навсегда, ведь многое, что приходило ему на ум, пропало бесследно, стёршись с годами другими наслоениями прошедших событий.
Гордыня.
Срочная служба в армии, научила терпению, но не убила гордыню. Первый брак показал; она не бессмертна. И только развод заставил задуматься, что и у неё есть предел, как и у всего живого на земле. И теперь мечтал дожить первым до её похорон, сам оставшись при этом жив.
Интуитивно продолжая стремиться к воплощению в жизнь тех, пришедших в далёком детстве в голову, замыслов, Захар уже не верил, что это и есть главное, чего должен достичь человек за такой короткий период земной жизни. Женщины интересовали его уже не возможностью создания семьи, а, скорее приключениями, к которым ещё был готов. Но, это не радовало, он жил другим, как никогда прежде, убеждаясь сейчас, что правильно сделанный им, ещё до армии, выбор, начинал приносить удовлетворение от его, только сейчас приобретающей силу и полноту профессии.