Гермоген Веселов Глава IX

Гермогену пришлось дожидаться, когда боярин Асташнов соберётся и отправится в путь, в даль далёкую, под Архангельск. Собирали боярина ещё два дня и эти два дня Гермоген провёл в откровенном бездельничестве и томлении от него.

Что интересно, управляющий Еремей, у него на роже было написано, записал Гермогена в лютые вражины.  Гермоген конечно же это заметил, но рожу управляющему бить не стал, так, улыбался при встрече и всё. Оно понятно было, наверняка Еремей рассчитывал на хорошие посулы от продажи девки Агафьи, а тут такой конфуз. Печально, Еремею печально,.Денюжки мимо пролетели, как те птицы по пути на юг. Крылышками своими помахали Еремею, и дальше полетели, в чей-то карман. А более всего Еремею было обидно за то, что в ответ на обиду и слова не скажешь. Кому говорить? Боярину, Фёдору Алексеевичу? Да лучше сразу пойти, и в омут с головой. Этому здоровенному офицеру? Ещё лучше! Или ручищами своими бошку оторвёт, или шпагой проткнёт, вон какая здоровая, на боку у него висит.

***

А девка Агафья эти два дня ходила, ну прямо, если говорить языком нашего времени, как по минному полю. Она боялась спугнуть то, что случиться не должно было, но случилось. Боялась, вдруг барин передумает? И, аж до визга в душе ждала, когда она, вместе с офицером и с двумя этими страшными нехристями уедет из боярского поместья.

Теперь Агафья уже не была девкой из дворни боярина Фёдора Алексеевича Асташнова. Никто, кроме Гермогена, тереь не мог ей что-то приказать и уж тем более оттаскать за волосы или выпороть. Из людской её никто не гнал, руский народ — народ добрый. Даже управляющий Еремей и тот молчал, лишь при встрече с Агафьей скрипел зубами, слышно было, и пытался сжечь её до тла взглядом.

***

Агафья же, по привычке наверное, помогала девкам и бабам  по хозяйству, хоть и могла этого не делать. Женская половина дворни, насчёт внезапно свалившегося под ноги Агафьи счастья, в основном молчала хотя в глазах бушевал огонь зависти и желание выдрать все волосы этой нахалке, всё время так удачно притворявшейся полудурочкой и тихоней.

Сама же Агафья нисколько не выпендривалась перед товарками, не зазнавалась, не до этого ей было. Она, вдруг, сообразила: а вдруг какая другая девка или баба тоже упадёт в ноги её барину, Гермогену? А тот по доброте душевной возьмёт да обменяет её на ту стерву! Имя-то вон какое дадено — Гермоген, значит человек добрый.

Дабы не допустить ей же придуманное Агафья, теперь-то почти сама себе хозяйка, если Гермоген появлялся на дворе, как тот банный лист неотступно сопровождала его, правда, на растоянии. Сопровождая, она внимательно следила, чтобы никто, даже мужики, не смог подойти к её новому барину и попроситься к нему. Внимание Агафьи было великим, а решительность выцарапать  глаза, да и не только глаза, но и всё что можно было выцарапать такому просителю было столь великим, что порой она сама себя начинала бояться.

***

Да что там, Гермоген и сам все ждалки прождал, как хотел уехать из поместья Фёдора Алексеевича. Хоть он и был в тайне рад, и сочувственно смотрел на майора, командира приказной команды, тем предстояло ехать вместе с боярином под Архангельск, всё равно вынужденное безделье раздражало. И только калмыки, во народ, вот кому всё было трын трава. Если бы кто умудрился их спросить: довольны ли они сегодняшней жизнью, наверняка они ответили бы, что довольны. Все эти дни они только и делали, что ели да спали. Правда, ещё коней на водойпой водили. Но тут понятно, конь для калмыка — это часть его самого.

***

Обтъезд опального боярина, по словам дворни, на погибель лютую, проходил под крики, вопли и плачь дворни и под фальшиво-несчастную морду управляющего, Еремея. Не иначе этот подлец собирался поиметь с продажи не только девки Агафьи, но ещё кого-то.

Унылая процессия из пятнадцати подвод под лай собака и, уже знаете, стенания дворни двинулась в северном направлении, будто покойника на погост повезли. В поезде том настроения тоже были не ахти какие. Несмотря на своё благородное, боярское происхождение сама боярыня и четыре их дочки тоже плакали и подвывали, не хуже подлых девок. А вот сам боярин был, не сказать что весел, но бодр. Он весело покрикивал на возниц, не иначе так за порядком следил, ну и себя развлекал.

- Боярин-то наш, не иначе умом тронулся. - шепталась дворня, да и в самом поезде мнение было приблизительно таким же.
Ну что поделаешь, скрыли от народа правду, а именно, разговор боярина и Гермогена.

***

А перед самым отъездом боярского поезда к Гермогену обратился майор, тот самый командир приказной команды. Он подошёл, затеял было какй-то пустяшный разговор, но Гермоген заметил: мается майор, хочет просить его о чём-то серьёзном. Наконец решившись, заметно было, воздуха полную груд набрал:

- Господин поручик, - на этот раз взгляд его был твёрд хоть и тосклив. - прошу передать моё описание сборов боярина Фёдора осташнова в приказ, лично Фёдору Юрьевичу Ромодановскому в руки. - и протянул скреплённый сургучной печатью свиток.
- Хорошо, господин майор. - Гермоген не таил зла за тот не сколько печальный, сколько потешный случай при знакомстве. - Обязательно передам. А ещё и на словах расскажу князю-кесарю о твоём великом старании в сём предприятии.
Физиономия майор растеклась в улыбке, вплоть до плеч. Он поблагодарил господина поручика, но не уходил. Видя это Гермоген без всяких политесов спросил:
- Есть ещё какая нужда во мне, господин майор? - а что нищего за душу тянуть, самому надо в путь собираться. - Говори, всё исполню. Обещаю.
- Обещаешь? - с надеждой спросил майор.
- Сказал же, обещаю. -строго сказал Гермоген. - Слово офицера и дворянина.
- Это хорошо. - чему-то своему улыюнулся майор.
И тут Гермогену стало понятно, почему майор имея вроде бы пустяшную просьюу к нему так себя ведёт:
- Господин поручик, Фёдор Матвеевич! - слегка заикаясь от волнения начал майор. - Сделай божескую милость, не дай пропасть моему желанию служить государю верой и правдой.
- А как я могу тебе в этом пособить? - удивился Гермоген.
- Силой разума своего, Гермоген Матвеевич. Как будешь держать ответ перед государем о своём предприятии, как бы случайно дай ему мой отчёт, пущай прочтёт. О большем и не прошу. Глядишь, и заметит, и службу мне новую назначит. Устал я, по правде, опальных по лесам провожать-сопровождать.
- Хорошо, господин майор, сделаю. Обещаю. - давал слово? Выполняй!

***

И двух часов не прошло как Гермоген в сопровождении тех самых двух калмыков и Агафьи тоже тронулся в путь.

Если девка Агафья досталась Гермогену бесплатно, добрый совет не в счёт, за кобылу для неё пришлось заплатить аж пятнадцать крон, на меньшую цену управляющий Еремей ни в какую не соглашался.

Кумпания Гермогена не была столь велика как поезд боярина Фёдора Асташнова. Впереди сам Гермоген — а что, офицер и командир. За ним Агафья на кобыле, хорошо хоть кобыла оказалась смирной и даже какой-то ленивой. А позади всех два калмыка. Вот и вся кумпания.

Если майору с его приказной командой никто бы не позавидовал, дай бог, к святкам в Санкт- Петербург возвратятся, то и Гермогену кто-то, а вдруг как тот Еремей, наколдовал. Дело в том, что Агафья почти не умела ездить верхом. Да и откуда такое умение у дворовой девки в пятнадцати годов от роду? Поэтому пришлось ехать шагом. Ведь если даже пойти на рысях, из Агафьи той через пять  минут вся душа вылетела бы,  а то и вообще, спаси господи, разбилась бы.

***

Дорога хоть и дальняя, зато неспешная. Какого-либо срока явиться с докладом о исполнении предприятия государь, Пётр Алексеевич, Гермогену не обозначивал. Значит можно ехать неспеша, благо провизией запаслись. Да и теперь есть кому приготовить пообедать и поужинать, девка-то, вот она. Лицом побледнела вся, видно, худо ей, но молчит, не ноет, держится — молодец.

Неспешная дорога, она очень даже способствует тому, чтобы по сторонам посмотреть, а вдруг как интересное увидишь? А ещё она способствует, чтобы подумать, поразмышлять. А что, заняться вроде бы как нечем, мысли не взбаламученные скачкой, все на месте. Самое время распутить их в разные стороны, а потом, неспеша, собирать по одной.

Тем и занимался Гермоген едучи: по сторонам смотрел, да мысли свои гонял, а чтобы не спали. Первые-напервые его думы были о майорше Заиграевой. Мало того что понравилась она ему, изголодался по женской ласке Гермоген. Организм-то молодой, своего, принадлежащего ему по самому-пресамому праву требует, иногда спать не даёт. Оно конечно, можно было Агафью употребить. А что? Имеет полное право, и это уже не говоря о том, что сама говорила, мол, согласная вся.

Ведь чем едины жизни, барская и холопская? Правильно, или сеновалом душистым, или периной пуховой. В ином поместье посмотришь, а по двору ребятня, на барина похожая, прямо-таки толпой бегает. Никто это грехом не считает, даже батюшки. Правда, бывает что жёны барские-боярские против бывают, но не часто.

Тут ведь и жизненный резон имеется. Покупать человека — это же сплошные расходы, да и недёшевы они. А так, и удовольствие в виде ласк, поцелуев и всего прочего, и в хозяйстве прибыток. Родился мальчуган или девка — вот он тебе ещё один крепостной. Можно конечно и байстрюки записать, но всех-то не запишешь. Так что Агафья теперь принадлежала Гермогену вся, целиком и полностью, включая и то, что под сарафаном находится.

***

Размышлял Гермоген, размышлял и доразмышлялся. Неожиданно для себя он вспомнил другую Агафью, ту самую, из батюшкиного поместья. Да, ту самую, которая стала у него первой женшиной. Такое не забывается. Можно забыть всё, но не свою первую женщину. Теперь Гермогену стало понятно, почему он купил девку Агафью. Сам того не понимая он купил ту Агафью. Может и так — дело-то тёмное, личное. А впрочем, оно даже и лучше, что Агафья другая. Она и помоложе, и вообще - хороша девка, ой хороша!