Четыре сезона рыжего

 ***  Рассказ из сборника С.Е.Золотухин «Что было то было…»
Документальные истории из жизни врача.  ***


Жизнь каждого человека укладывается в четкую периодику, как, собственно, это происходит в природе с ее лунно-солнечными ритмами. Пока человек живет благополучно, он не сильно об этом задумывается. Ну, разве что в конце жизненного пути, когда приходит черед подводить итоги. И только тогда обращаешь внимание, что одни годы были самыми удачными в жизни, когда все удавалось и получалось легко, даже дышалось по-особенному, как весной. В другие годы, наоборот, ничего не выходило, опускались руки, пропадало желание что-либо творить и работать, наступала, не иначе, как осенняя депрессия. В жизни все повторяется и «все приходит на круги свои», как писал в древности Эклизиаст. Но повторяется все лишь с определенной разницей в оценке событий, поскольку сама система жизненных ценностей с развитием личности меняется.

Давно замечено, что у рыжих людей не все укладывается в понятие статистической нормы. Рыжие – они другие, они как инопланетяне среди землян. Они чаще оказываются втянутыми в сложные жизненные обстоятельства, им чаще достается от судьбы, причем как пряников, так и  подзатыльников, но, главное, достается много и с лихвой.

Моего друга звали Александром Анатольевичем Баешко и он был рыжим. Вот о нем и о его жизненных сезонах я и буду  дальше писать.

Ранняя осень

Мать послала Сашку, подростка лет четырнадцати, вынести из дома мусор. Вышел Сашка, а за углом дома у гаражей прячутся такие же по возрасту, как и он сам – Петька и Васька. Что они там делают известно – курят. Сашка не мог пройти мимо. Васька угостил сигаретой. Сашка прикурил, затянулся и закашлялся, что вызвало у приятелей смех. Вот только никому докурить до конца не удалось.

Оказалось, милиция в этот день проводила по району рейд, задерживая всех подростков для нахождения виновных в  разбойном нападении на женщин, которые в вечернее время возвращались домой с работы. В силу этих обстоятельств вся компания была доставлена в отделение милиции для дачи показаний. Допрос начали с рыжего Сашки.

- Имя, фамилия? За что задержали, догадываешься?- спросил следователь по прозвищу Хмурый.

- Нет, я не в курсе, я выносил мусор, - начал отвечать Александр, показывая при этом пальцем на домашние тапки, которые были на его ногах.

- Ты, дружок, кого мусором назвал? – сразу вспылил следователь, отвешивая Сашке оплеуху, и, не дожидаясь ответа, обратился к другому задержанному, который в это время предательски хихикнул. 

- Как звать, фамилия?

- Петро Синехолодецкий, - начал отвечать подросток.

У следователя округлились от удивления глаза. Он понял, что Петр врет, скрывая свою настоящую фамилию. Негодование Хмурого сопровождалось увесистой оплеухой Петру.

Но на этот раз громко засмеялся Василий.

- Фамилия? – задал вопрос следователь, обращаясь к в момент посерьезневшему Василию.

- Незадуйсвечка, - ответил тот и тут же получил от Хмурого оплеуху.

Следователь был уже не на шутку возмущен поведением подростков. Но расправа над ними была остановлена внезапным появлением  Сашкиной матери, которая помчалась в отделение милиции, как только  увидела в окно погрузку в милицейский газон всей компании. Надо сказать, она была смелой женщиной, женой офицера, который к тому же работал в органах госбезопасности. Сашкина мать всегда знала нужные слова. Она подтвердила фамилии задержанных подростков, и забрала всю компанию домой.

Вся троица, понятно, за привод в милицию  заработала от родителей взбучку, но Сашка получил еще дополнительно - за курение, поскольку данный эпизод был замечен младшей сестрой, гулявшей неподалеку от гаражей и незамедлительно доложившей данный факт  матери.

Вот и получается, что больше всех досталось рыжему.

Раннее лето

По улице Артема в направлении облисполкома  двигалась колонна шахтеров. Шли они быстро, одеты были в рабочую одежду, на головах каски, говорили  громко, в руках несли разные плакаты с требованиями к власти. В колонну вливались прохожие, которые всецело поддерживали требования бастующих. У облисполкома собралось много народу. Иногда шахтеры своими касками громко стучали об асфальт. Замечу этот стук касок слышали не только в Донецке, но и в Киеве.

Горячо было в те дни 1993 года и в лаборатории патофизиологии НИИ травматологии и ортопедии. Лаборатория располагалась в отдельно стоящем здании на периферии территории областной травматологической больницы. Тогда там сравнительно по-тихому удавалось отдельным представителям независимого профсоюза горняков, входивших в стачечный комитет, обсудить ряд вопросов, связанных с организацией забастовки шахтеров. А заодно и … пройти лечение.

В ветеринарной операционной лаборатории,  переоборудованной под палату интенсивной терапии научно-медицинской фирмы «Исцелитель», уже на протяжении трех лет пороводилось лечение пациентов, страдающих алкогольной и наркотической зависимостью.  Больным там делали очистку крови, используя методику гемодиализа на жидких динамических мембранах. Для забора крови у пациента необходим был доступ к центральным венам, для чего катетеризировалась либо подключичная, либо бедренная вены. Я был автором способа лечения, но методикой постановки катетера не владел и прибегал к помощи анестезиологов. Последнее время эту манипуляцию выполнял мой приятель. Звали  его  Александр  Цуркан. Он работал в детской областной больнице. Ему за активную политическую деятельность  в то время часто приходилось по нескольку дней скрываться в нашей лаборатории.

А.В. Цуркан раньше работал в детской областной клинической больнице, заведовал отделением анестезиологии. Был одним из организаторов независимого профсоюза горняков, независимого профсоюза медработников и ряда других общественных организаций. На момент начала стачки донецких шахтеров он работал в независимом профсоюзе горняков. После увольнения с работы из отделения также ушли его ученики и  соратники. В их числе и Александр Баешко.

В палате интенсивной терапии в эти июньские дни на диализе находился уже не первый представитель независимого профсоюза. В медицинской помощи, а тем более помощи быстрой, эффективной и тайной нуждались многие, кто снимал стресс алкоголем.

Мерно работал роликовый насос. Пациент был загружен и спал. У него проводился забор крови, которая  очищалась и снова поступала в вену. В перерыве между очередным забором крови в организм пациента медленно вводили изотонический раствор натриевой соли с определенным составом медикаментов. Пока раствор капал, мне или одному из моих ассистентов можно было выйти из комнаты покурить или попить чая.

Я зашел на нашу кухню, т.е. в комнату, которая так у нас называлась. Само помещение был просторное и удобное для приема пищи и заседаний коллектива сотрудников. Посередине стоял большой стол, вокруг него расположились сотрудники, не занятые в данный момент какой-то конкретной работой. Вместе с ними сидели А.В. Цуркан и незнакомый мне молодой человек с рыжей шевелюрой. Они пили чай, обсуждали последние события, курили. А.В. Цуркан спросил меня о пациенте, я ответил, что все нормально. Затем он познакомил меня со своим тезкой.

- Александр Баешко, - представился рыжий. – Работал анестезиологом в детской. Катетеры ставлю на раз. Всегда могу помочь. Много слышал о вашем Острове свободы.

- Шеф!- обратился ко мне Юрий Росанов, инженер, работавший в нашей лаборатории. – У нас, что ожидается пополнение?

- Посмотрим, - ответил я.

- Вот всегда, когда в стране кризис или война, - не унимался Юрий, - умные люди делают ценные приобретения, и это – к успеху любого предприятия.

- Шеф, если ты возьмешь Саню, мы все с ним поладим. Он классно на гитаре играет, создадим ансамбль. – добавил другой сотрудник, Николай Марецкий, ветврач по специальности.

- А мне бабушка говорила, что перед войной рождается больше мальчиков, случается большой урожай грибов и яблок,  - отвечал я, наливая в кружку с заваркой кипяток. – Мальчиков в нашем коллективе, конечно, маловато, что опровергает любую вероятность войны в ближайшее время… Сходил бы кто-нибудь в магазин.

- А у нас уже все есть, - включился в разговор Баешко, намекая, что у него есть крепкий напиток.

- Кстати, сейчас придут со стачкома хлопцы, - сказал Александр Цуркан, - надо побольше чего-нибудь взять перекусить. Мы будем формулировать вопрос для референдума по поводу недоверия президенту, тебе желательно быть, - добавил он, уже обращаясь ко мне.

- Мне как раз не обязательно. «Не искушай меня без нужды», пошел заканчивать с пациентом, – пропел я, поставил на полку пустую кружку и направился в операционную.

Сеанс диализа закончился. Потом через несколько дней закончилась и забастовка шахтеров. Бастующим пообещали повышение зарплат и проведение референдума и они разошлись.

Вскоре зарплату шахтерам повысили, про референдум забыли, но инфляция и рост цен снова достигли своего нового пика. Е.Л. Звягильский, возглавлявший забастовку, переехал в Киев и стал и.о. премьер министра Украины. Его заместители по исполкому В. Щербань, В. Рыбак и А. Лукьянченко также продвинулись в карьерном росте. Первый стал губернатором Донецкой области, другие по очереди - мэрами Донецка.  Некоторые вылеченные у нас пациенты из стачечного комитета оказались депутатами Верховной Рады.

В 1993 году город по-прежнему сотрясали заказные убийства бизнесменов. Но зато хорошо выступала футбольная команда «Шахтер», команда КВН «Дрим-тим», добился мирового рекорда С. Бубка… 

В своих прогнозах относительно начала войны я ошибся, сказав, что ее вероятность возникновения исключается. Она уже шла. Правда, шла не у нас, а в Абхазии. Но мы ее догнали. В этом же году туда отправились Цуркан и Баешко. Они неделю поработали в госпитале города Гудауты, побывали под обстрелами. А один из них привез оттуда сувенир, патрон 5.45, который не выстрелил из-за осечки. Этим патроном из автомата  стрелял контуженый боец, ногу которого случайно задел  доктор, когда   ночью проходил по коридору госпиталя. И как вы думаете, кто был этот доктор?

Правильно, А. Баешко – он же рыжий, и ему всегда достается больше, чем другим.

Конец весны и лето

В мае 1994 года была достигнута договоренность между правительством Абхазии и независимым профсоюзом медработников Донецка о поездке  группы врачей медицинской фирмы «Исцелитель» для оказания лечебной помощи наркозависимым в г. Сухуми. Основные организационные вопросы, связанные с поездкой, решал А.В. Цуркан. Медицинское обеспечение и непосредственная работа на месте оставались за мной. В состав группы входили врач анестезиолог-реаниматолог С.С. Зилов, научный сотрудник А.В. Буфистова и охранник Валерий Г. А.А. Баешко в списке группы не было.

В Иловайск, откуда отходил поезд на Адлер, мы приехали рано. С собой у нас был большой багаж. В нем находились растворы для инфузий, медоборудование, в том числе одноразовые диализаторы, препараты, медицинские халаты. Два ящика были с сигаретами, консервами, крупами, сахаром и чаем. Провожавшие друзья и родственники, поглядывая на продукты, шутили:

-  Вы работать едите или объедаться?

-  Как приедете, звоните.

- Если в Черном море утоните, домой не возвращайтесь.

В ответ мы смеялись. Тем, кто оставался в Донецке, мы давали последние наставления по работе, обещали на пляже не обгореть и в море не утонуть.

Александр Баешко был в составе провожавших  сотрудников.  Он не уезжал с нами потому, что в то время, говоря на сленге, сам «плотно сидел» на оксибутирате натрия. Вначале  препарат он принимал для улучшения засыпания, потом для поддержания нормального самочувствия, потом уже от него не мог отказаться. Иногда, разговаривая, «зависал», пускал слюни. Это видели все. Имевшиеся в лаборатории запасы оксибутирата натрия я уничтожил, но препарат тогда открыто продавался в  аптечной сети. Во время нашего отъезда Александр обещал к нашему возращению «обламаться»  и завязать.

Глядя из окна отъезжающего поезда на провожавших, становилось тоскливо, но особенную грусть вызывал силуэт Александра. Как врач, я ему не верил. Словно угадывая мои мысли, ко мне обратился Александр Цуркан:

- Еще царь Петр рыжим запрещал свидетельствовать в суде и знаешь почему? Потому что они безбожно брешут. Но мы должны с такими кадрами уметь работать.

Для меня Баешко был не кадром, а товарищем, но возражать я не стал.

До Адлера доехали быстро. Там нас встретили на машине скорой помощи, перевезли через границу России. Переночевали в Гаграх на территории какого-то реабилитационного центра. На следующий день приехали в Сухуми. Там состоялась встреча с заместителем председателя Совета министров С.В. Багапшем и министром здравоохранения О.В. Осия. Работать должны были в психиатрической больнице. Главный врач К.Д. Ануа для нас приготовил несколько кабинетов.

Нас поселили в российском охраняемом санатории, стоявшем на берегу Черного моря. Нам дали в помощь местного активиста, Владимира. Он должен был отвозить нас на своих «Жигулях» на работу и привозить назад в санаторий, а также отвечать за  досуг и безопасность.

С нашим появлением санаторий ожил, зажегся свет на этаже, где мы поселились. На огонек с моря откликнулся грузинский катер, обстреляв санаторий из пулемета как раз в тот момент, когда мы курили  на балконе. Пули просвистели недалеко от нас. Охрана санатория ответила. Мы, завороженные перестрелкой, оставались на месте и наблюдали за картиной реального ночного боя. Катер ушел. А мы еще долго не могли заснуть, обсуждая случившийся инцидент.

Кстати, помещение, которое нам было выделено для работы, нас не устроило и мы заняли здание онкологической больницы, стоявшее рядом. Хотя здание было бесхозное, частично разрушено и пустовало, но на втором этаже были целые комнаты с электричеством, водопроводом и санузлом. Их мы и заняли. Рамы без стекол пришлось затянуть целлофановой пленкой. Из подвала  перетащили кровати, нашли мебель, поставили свое оборудование.

Пока мы готовились к приему больных, А.В. Цуркан выступил по местному телевидению. В своей речи он назвал грузинского лидера Э.А. Шеварднадзе фашистом, призвал население к сплочению вокруг правительства и рассказал о нашей группе.

Через несколько дней Центральный банк Абхазии согласно договору выплатил Цуркану аванс, и он без лишнего шума вместе с Валерием покинул республику. К тому времени на Украине начиналась предвыборная кампания, и Александр спешил принять в ней участие на стороне Л.Д. Кучмы.

Вскоре у нас появились первые пациенты, и мы начали работать. Постепенно больных прибавлялось. Была заполнена одна палата на пять коек, потом другая. Дополнительно к стационарному лечению приходили женщины, тайно просившие помощи для пьющих мужей грузин, которые не могли явиться в больницу, т.к. боялись расправы. (В то время любого грузина, пойманного на улице, могли тут же поставить к стенке и без всякого суда расстрелять). Такова была суровая действительность послевоенного Сухуми. Я писал женщинам лечение и выдавал препараты.

Прошел месяц. У С.С. Зилова заканчивался отпуск, он собирался нас покинуть. Я позвонил Цуркану и попросил его найти анестезиолога для замены и еще врачей. К нам рвался Баешко, которых убеждал всех, что он «чист, как слеза комсомолки». Я согласился на его приезд и сказал, чтобы он побольше взял с собой продуктов.   

Приехало к нам два человека. Вторым был кардиолог О.И. Басов. Встречали приезжих на вокзале я и А.В. Буфистова. На мой вопрос: « Где продукты?», - Саня показал какую-то сетку, на дне которой лежал огрызок сухой колбасы и хлеб.

- Цуркан сказал, что вас там кормят хорошо, хотя и вместе с дуриками, - добавил Басов.

- А не сказал Цуркан, что в стране послевоенный голод? – переспросил я.

- Нас кормили всего раз в психбольнице, - ответила Алла Буфистова. На второй день мы отказались от их обеда  потому, что не смогли выдержать взгляды больных, которые собирались на запах вареного мяса, которое нам готовили. Мясо на рынке за свои деньги для нас купил главный врач.

- Ну а денег вам хоть Цуркан дал? – снова задал я приезжим вполне уместный вопрос.

Басов развел руками, а Баешко показал купюру в 50 долларов.

Было смешно и мы с Аллой засмеялись. В Адлере вся наша компания плотно поела в кафе, а перед отъездом мы еще накупили продуктов. Вез нас в Сухуми Володя, наш новый абхазский друг.

По дороге мы говорили о работе. По поводу питания я объяснил, что после того как мы уничтожили привезенные с собой продукты и еще потратили 200 долларов, которые были в заначке, стало туго. Но на питание раз деньги дал министр здравоохранения, а раз навещал и материально помог Сергей Бебия. Его Баешко знал. С ним мы еще в Донецке договаривались о поездке в Абхазию. Теперь он в правительстве временно исполнял обязанности министра иностранных дел.

- А вообще мы хорошо пристроились к россиянам. В июне в Абхазию, как вы знаете, вошел миротворческий контингент из России. В санатории, где мы живем, они тоже  расквартировались. Мы с ними дружим. У них классные пайки, есть даже натовские. Нам пациенты и их родственники в знак благодарности за лечение несут горы спиртного. Вечером мы с военными ужинаем. В основном мы едим, а они – пьют. Хороший тандем, - разговорился я.

- Они нас союзниками называют, добавила к моему рассказу Алла.

- В прошлое воскресенье Алла с бойцами ездила на рыбную ловлю. Они рыбу гранатами глушили, бросали с катера. Но вместо рыбы она нам тушенку принесла.

Прошла неделя. Зилов уехал, но обещал через десять дней, как только решит свои дела, вернуться. Олег  не знал, как нужно нам помогать, но на объяснения ему у нас просто не было времени, тем более что учиться он не хотел, и в скором времени мы перестали его брать с собой на работу.  После завтрака мы уезжали в больницу, а он уходил на пляж. С Саней все было нормально, свою работу он делал, у пациентов был в большом авторитете, всегда что-то с ними мутил, но это от нас с Аллой скрывал.

В один из дней, когда трем пациентам мы поставили капельницы, а двух взяли на диализ, приехали друзья нашего бывшего пациента Аслана и принесли его самого с пулей в бедре. Рана была небольшой, кость целая, кровопотеря незначительная. В республиканскую больницу, где была настоящая хирургия, они его везти наотрез отказались, просили нас вытащить пулю. У нас не было обезболивающих, они это знали. Оставили парня у нас, сказали, что скоро вернутся. Александр стал ставить ему подключичный катетер, потом подключил его к капельнице с глюкозой и полиглюкином.

В это же самое время на разговор пришел очередной, возможно, наш будущий пациент. На вид ему было лет за 30. Он имел крепкое телосложение, но кожа была серая, зрачки широкие, и одет он был в грязный комбинезон. Я с ним ушел разговаривать в отдельную комнату, в которой мы обычно утром собирали из одноразовых систем диализаторы, стерилизовали металлический инструментарий и где я при случае  разговаривал с пациентами или с их родственниками перед началом лечения. В отличие от других, приходивших на разговор людей, заинтересованных в результатах лечения, этот человек лечиться не хотел. Он был настроен весьма агрессивно. Вдобавок ко всему, он был еще и вооружен: автомат Калашникова, гранаты, нож в ножнах. Сначала он просил «лекарство», потом требовал, клацал затвором, говорил, что его все знают, и знают, что ему терять нечего. Боец попутно рассказал, как погиб его брат-близнец, находившийся  на «вертушке», в которую попал управляемый с земли снаряд. Я понимал, что передо мной наркоман в состоянии абстиненции, что моих аргументов он слышать не хочет, и все мои действия кроме дачи желаемого наркотика восприниматься им положительно тоже не будут. Кого-либо позвать на помощь к себе я не мог. Во-первых, все были заняты и их работа требовала внимания и сосредоточенности, а во-вторых, в помещении стоял рабочий шум, который был непроницаем для любого звука. Рассказывая, что мы как раз таких больных и лечим, но лечим, не используя наркотики, которых у нас нет, причем лечим бесплатно, быстро и эффективно, я приподнялся со стула, сделал несколько шагов по комнате. Было хорошо, что я уже стоял, а не сидел. Теперь моей задачей было вывести этого нарика к своим. Между тем боец готовил вторую часть своего  выступления. Я понимал, каким оно может быть и собрался его опередить, сказав:

- Иди за мной, я что-нибудь найду.

Мягко отодвинув бойца от двери, я вышел в коридор, остановился, подождал. Боец  плохо соображал и не знал, что я задумал, но градус  агрессии у него начал снижаться. Дальше я его почти втолкнул в палату, в которой находились под капельницами наши пациенты. Они его узнали, заговорили с ним на абхазском языке. Я  тянул время, давая возможность им поговорить, долго перебирал ампулы в разных коробках в медицинском шкафу, наконец, нашел резервную ампулу реланиума.

- Вот это все, что у нас есть, - сказал я. -  Пусть пацаны подтвердят, наркотики в лечении мы не используем.

Пациенты снова ответили товарищу на абхазском языке.

Боец взял ампулу, пообещал, что завтра придет лечиться и ушел. Я вздохнул с облегчением.

Теперь меня интересовал Аслан. Я собирался выяснить привезли ли раненому торгезик, препарат из группы наркотических анальгетиков. Этот препарат входил в комплект аптечки военнослужащих, и именно за ним уехали друзья Аслана. И именно его требовал только что ушедший боец. Если привезли торгезик, то надо было готовиться к операции. Я открыл дверь в другую палату, и чуть было от удивления не укусил свой собственный язык.

Аслан спал на кровати. Рядом стояла пустая капельница. На салфетке, лежащей на столе, находилась автоматная пуля. Бедро с раной у пациента было аккуратно перевязано. На другой кровати спал Баешко. В лотке вместе с окровавленным перевязочным материалом валялись два шприца и шесть пустых ампул, в которых был когда-то «центровой» препарат. Я тихо вышел из этой палаты. Навстречу с вопросом: «Как там дела?» шли друзья Аслана.

- Все хорошо, раненный отдыхает, пусть еще поспит, - ответил я. Но в голове у меня еще звучала недавно произнесенная фраза, что наркотики в своей работе мы не используем.

Потом у товарищей Аслана я спросил:

- Как был ранен Аслан?

- У него в батальоне была разборка с земляком по поводу дома, ответил товарищ Аслана. Но поскольку я не удовлетворился ответом, то он продолжил:

- Когда мы брали город, то первые из бойцов, которые входили в город, писали на брошенных грузинами домах свою фамилию и батальон.  Дом с такой надписью закреплялся за ними. Если обнаруживалось несколько автографов на одном доме, то бойцы между собой старались договориться мирно. Но если не получалось, уходили в горы, брали автомат с одним рожком и стрелялись до первой крови. Дуэль такая у них была, теперь понимаешь?

- Понимаю.

К Аслану зайдете через час, не раньше.

К обещанному времени вернулся Зилов. Он взял еще за свой счет отпуск. Но у нас к тому времени уже закончились препараты. Лечить пациентов было нечем. В целом, по документу, который мы приложили к договору, числилось вылеченных аж сорок пять человек. 8 августа мы справили два дня рождения. Один был у Сергея Зилова, а второй у Аллы Буфистовой. Пили родное Артемовское шампанское, которое привез Серега. Завершали дела и собирались уезжать домой. Мы всем обещали, что снова приедем и даже в минздраве, как залог,  оставили почти все свое имущество (кроме роликовых насосов). Нас отвезли на машине до Адлера. На пропускных пунктах багаж не осматривали. У каждого с собой были абхазские сувениры. У меня была старинная книга Ч. Дарвина, у Аллы две вазы…

Саша Баешко вез домой… две гранаты.  Рыжий ведь жить без приключений не мог!

Снова ранняя осень.

Незаметно наступил сентябрь. В городе чувствовались перемены. Работая в Абхазии, мы пропустили выборы. Теперь интересных событий стало меньше, но они были. И о них наш разговор.

Цуркан, сделав ставку на Л.Д Кучму (во время выборов он работал в одном из его окружных штабов) теперь находился на волне политических событий и редко появлялся у нас в лаборатории.

Баешко и Зинченко, инженер-радиотехник по специальности, но временно работавший в ветеринарном отделе научно-медицинской фирмы «Исцелитель», пытались увлечь меня идеей создания радиовещательной станции по типу «Европа-плюс», и подыскивали в центре города здание с подвалом. Наконец, они такое здание нашли.

- Давай отремонтируем подвал, но разместим там сначала производство бутилированной воды, - говорил  Баешко. – Пока можно вложить минимум средств, заплатить за аренду помещения, за фильтры и газовые баллоны…


- Пошли к Евгеньевичу, доложим, пусть рассудит, а как заработаем на воде, откроем FM-станцию, - отвечал  Зинченко. «Евгеньевич» в их разговоре – это был я.

Идей, как заработать много денег у всех было достаточно. Зарабатывать не получалось. Прибыль, которую давала фирма, была небольшой. Деньги уходили на зарплату, еду и сигареты для коллектива. Мы специализировались, как и прежде, на лечении наркозависимых, на диагностике и лечении моче-половой инфекции, а недавно открыли еще ветеринарное отделение «Исцелителя». Лишних денег у нас  не было, но обсуждать разные вопросы никому не запрещалось.   

В Донецке продолжался передел собственности, а вместе с ним и отстрел продвинутых бизнесменов. Об этом сообщалось по местному телевиденью, писалось в газетах, и еще разносилось слухами. Об очередном убийстве хозяина ресторана «Красный кут» уже говорили в лаборатории с утра. Баешко и Зинченко появились на кухне как раз в то время, когда Николай Марецкий рассказывал о таинственном мотоциклисте, которой стрелял в бизнесмена из автомата.

Пациентов в лаборатории пока не было, только сотрудники и постоянные «завсегдатаи заведения». К последним относились некоторые коллеги из нашего НИИ или других лечебных учреждений. Большинство знакомых приходило  к нам после работы. Здесь им было комфортно. Конечно, за разговорами собравшиеся пили не только чай или кофе. Однако с пациентами работали всегда только трезвые специалисты. Нельзя не упомянуть еще, что в лаборатории трудились девчата, занимавшиеся экспериментальными исследованиями по темам НИР НИИ, работали лаборанты-биохимики и иммунологи. Они знали свою работу и с пониманием относились к тому, что видели вокруг.

 В моем кабинете шло рассмотрение предложения  одного крупного бизнесмена. От его имени вел разговор  знакомый, который после избрания В.П. Щербаня губернатором, стал начальником его охраны. Нашу группу врачей он приглашал посетить Африку. Там нужны были медицинские специалисты широкого профиля, разбиравшиеся, в первую очередь, в паразитологии и инфекционных болезнях.

- Работа будет по вашей специальности, но на руднике, где добываются алмазы. Лечить будете не местное население, а людей, которые выедут туда вместе с вами из Донецка. Зарплата будет хорошая, достойные условия проживания и охрана.

-Так, а в чем проблема? Почему не наберете врачей через органы здравоохранения?- поинтересовался я.

- Проблема заключается лишь в неспокойной обстановке в стране, где идет постоянная война, - ответил представитель. - В таких условиях официальные каналы набора специалистов не работают.

В дверь постучали. Появился Зинченко:

- Шеф, надо темку перетереть.

- Я подойду минут через десять, мы уже заканчиваем, – ответил я сотруднику.

По запаху алкоголя, последовавшего после закрытия двери, было понятно, что у людей, собравшихся за стенкой, что-то затевается. Меня всерьез беспокоил Баешко, который по возвращении из Абхазии, сильно пил. Видимо, он избрал порочную тактику «съехать с наркотиков на алкоголь». Поскольку лечиться, как положено, он не хотел, я готовился с ним расстаться.

Мы продолжили беседу. Я знал, что с каждым человеком в другом государстве могут случиться разные неприятности. Там жизнь любого приезжего может вообще ничего не стоить.

- А будет ли страховка на случай гибели участников экспедиции? – задал я уместный вопрос.

- Будет. Размер только нуждается в уточнении…

Тут открылась дверь в кабинет, и снова на пороге появился Зинченко. У него был растерянный вид, широко раскрытые глаза, он пытался, что-то выдавить из себя. Я опередил его, спросив:

- Ну, что на этот раз случилось?

- Баешко…это…умер, - наконец произнес Евгений.

- Как это? Где? – уточнял, уже выбегая в коридор и влетая в комнату, в которой находилась группа сотрудников. Баешко сидел на стуле с запрокинутой назад головой, закрытыми глазами и приоткрытым ртом. Дыхания у него не было.

- Пульса на сонных тоже нет,- сказал кто-то из присутствующих. – Неожиданно произошло…


- Сколько прошло времени? – спросил я, укладывая тело ровно на стульях и приступая к закрытому массажу сердца. – Дыши ему в рот…
Выполняя массаж сердца, я чувствовал, как стало тянуться время. За считанные секунды в голове у меня промелькнули все события, связанные с Баешко. Собственное сердце колотилось за двоих, немели руки. Все происходило как в тумане, его тело содрогалось, но было безжизненно. Нарастало отчаяние, злость, страх. И тогда я со всей силы на выдохе и почти в крике ударил ладонью в область сердца этого тела. Тело после этого разогнулось, как при расслаблении мышц, потом согнулось, выпустив из легких остатки воздуха, потом сделало глубокий вдох и подняло удивленные  глаза:

- О-ба-на, а что произошло?

Пока сотрудники объясняли Баешко что с ним было, я налил из стоявшей на столе бутылки в стакан водки, выпил, посмотрел ему в глаза   и сказал:

- Чтоб я тебя, зараза, больше в лаборатории никогда не видел! – сказал и вышел.

В кабинете терпеливо дожидался моего возвращения визитер, который хотел закончить разговор о поездкен в Африку. Он спросил:

- Что там было?

- Все нормально. Сюрприз мне устроили. А вообще, сегодня у одного рыжего день рождения, – ответил я.

- А что ты не знал об этом?

- Так он же рыжий! По-моему никто не знает, когда рыжему помереть, а когда снова родиться захочется!

Зима.

Наступил 1995 год. Как обычно в феврале было холодно, но не в отдельной боксированной палате инфекционного отделения, где в ту пору лежал Александр Баешко. Там он  находился уже две недели, заболев гепатитом В, и болезнь он переносил тяжело.

В конце рабочего дня мы, его друзья и сотрудники, принесли лекарства и передачу – соки и разрешенную еду.

- Как меня задрали эти уколы с альфа-липоевой кислотой и внутривенные инфузии растворов, - жаловался  пациент.

- Лафа закончилась, это тебе не с Андрюшей наперегонки сгущенку хлестать, - ответил я, выставляя на тумбочку принесенные пакеты. Коллеги заулыбались, вспомнив, как Андрей Плетнев, ветеринарный врач «Исцелителя», имевший среди ветеринаров города титул чемпиона по числу выпиваемых за раз банок сгущенки, а заодно и прозвище «Андрюша Сгущенка», был не так давно всенародно побежден Александром. – Да, зрелище, помню, было неописуемое. Сладкая жизнь всегда когда-нибудь заканчивается.

О том, что наступили другие времена, Баешко  знал, и другими они просто быть не могли. После клинической смерти он бросил пить. На отмене болел, неделю пролежал,  потел, практически ничего не ел, но от лекарств отказывался. Почему? Возможно, увиденные образы Тонкого мира в момент смерти повлияли на такой выбор. Но об этом он никому не говорил и был замкнут в себе.  Потом он перенес бракоразводный процесс. Теперь его настиг гепатит. В общем, испытания были нешуточными, но на этом они, видимо, не заканчивались.

- Что в мире?  – поинтересовался Александр.

- Тебя больше интересуют люди или собаки? – спросил Зилов, и, не дожидаясь ответа, продолжил: - На прошлой неделе мы лечили одного молодого наркомана. Батя у него в РОВД какая-то шишка. Перед процедурой очистки крови, как обычно, ввели мы реланиум, а его кондыбит, не помогает, кричит: «Еще вкуса релашки хочу».

-  А Зилыч чтоб не мешал работать, загрузил его по-полной, наркоз дал, - дополнила сообщение Алла Буфистова. – Но закончилось все нормально.

- Интересно другое, что пацан этот ни разу батю по имени не назвал, обращался к нему не иначе, как «Хмурый». Говорил, что его так и дома, и на работе все называют, – возмущался С. Зилов.

- У Хмурого есть шрам под глазом? – спросил Баешко.

- Есть под левым глазом, кажется, - ответил Зилов.

Александр ненадолго задумался и рассказал эпизод из своей жизни, когда его Хмурый когда-то допрашивал, а мы после этого еще долго смеялись, вспоминая фамилии задержанных одноклассников.

- Санек, расскажу и я тебе историю, приключившуюся с нами позавчера, - интригующе начал свой рассказ Николай Марецкий. – Привезла жена Ягубы к нам в ветеринарку  свою собачку от энтерита подлечить. В конце капельницы заехал к нам и сам Александр Ягубкин. Он сейчас солидным стал, поправился…

- Ты имеешь в виду чемпиона мира по боксу? – переспросил Баешко.

- Его самого. Пока мы разговаривали, прикинь, заваливают к шефу два отморозка с предложением быть нашей крышей…

- Коль, дай я сам расскажу, - включился я в разговор. – Пришли, закрыли дверь в моем кабинете. Внешний вид неопрятный, морды серьезные, щетина… Сначала спокойно начали, предложили нам после собачьих боев собак  реанимировать, сказали, что и нас, и нашу ветеринарную деятельность они будут защищать. Я сказал, что у нас  другие планы. Они ответили, что за год со дня открытия нашей ветеринарки мы им, оказывается, должны приличную сумму. После этих слов я понял, что мой ответ про другие планы до них не дошел. Пришлось вспомнить, что в соседней комнате находится известный боксер и бизнесмен.  Говорю им, что мы работаем под Ягубой.  Один из присутствующих попросил повторить. Я сказал, что все он может сам увидеть, если зайдет в соседнюю комнату.  Первый отморозок вышел, и в скором времени вернулся  бледный. По коридору они уже убегали.

 - Я даже не знал о случившемся, и мы ничего  Ягубкину так и не сказали, - продолжал Н. Марецкий. –  Это уже потом мне шеф сказал, что на нас был наезд. 

- А как Цуркан? – спросил о друге  Баешко.

- Весь в политике. Организовал женскую партию Украины, и сам же ее и возглавил, талант,  - не без усмешки ответил я. Мы стали собираться уходить.

После выписки из отделения мы помогли  Баешко устроиться анестезиологом в клинику к профессору В.К. Чайке. Но он там долго не проработал. В 1996 г. Цуркана реабилитировали. Ему (не без помощи  В.П. Щербаня) доверили областной клуб служебного собаководства, и к нему ушел Баешко. Оба окончили Донецкую государственную академию управления. А в 2000 году оба оказались у меня в отделе патологической физиологии научными сотрудниками.

 Баешко стал верующим, но Цуркан оставался атеистом, хотя зарегистрировал в Украине Христианскую православную лучезарную церковь.

Однажды по Интернету А. Баешку нашла взрослая дочь. Так неожиданно у него появилась семья, он этой семье стал помогать, особенно ему нравилось воспитывать внучку. Работал над диссертацией, сочинял музыку. В период летних отпусков мы с ним и единомышленниками сплавлялись на байдарках по Северскому Донцу.

Но это было потом. А тогда, выйдя из инфекционного отделения, Алла Буфистова процитировала Экзюпери: «Мы ответственны за тех, кого приручили».

- Особенно, если у некоторых из них появился шанс начать новую жизнь.

- А чья в этом заслуга?

- Бога, а мы просто оказались…

Когда мы сели в автобус, он никак не мог завестись. Водитель спросил: «Нет ли среди пассажиров рыжих»? Все засмеялись. Один вышел.

Как вы думаете, после этого автобус завелся?