Чума или Петля времени

Год назад я писала о Москве.
Писала о Чумном бунте.
И в кошмарном сне не могло присниться, что напишу о Чуме, которая сейчас гуляет по всему миру.
Боюсь даже подумать, что все повторится.
Люди, давайте учиться на том, что уже было и не совершать ошибок!
Это всего лишь отрывок из книги о Москве - "История и мистика Старой Ордынки"
Писала об Иконе Боголюбской Божией Матери и представить себе не могла, что в марте судьба совершенно нечаянно подарит мне шанс помолиться ей и дотронуться до нее!

Простите, что текст лохматый получился. Брала после редактуры и получилось бог знает что!))) даже не соображу как его причесать.

Мофоня (часть? какая часть? просто кусок)


— Но самое трагическое происшествие, Таш,  произошло во время Чумного бунта из-за сокрытия Боголюбской иконы Богоматери,  принадлежащей  опять таки приходу Храма Всех Святых на Кулишках, — нахмурился он.
— Разразилась в Москве эпидемия чумы. И было это, дай бог вспомнить,  аж в 1770 году.
А пришла эта болезнь на Москву вот как...                Все дело в том, что за выход к Черному морю в 1768-1774 годах  проходила война России с Османской империей.
И именно в это время в Турции свирепствовала чума.
                Естественно, что наши войска оказались в зоне заражения.
Некоторые раненые солдаты и офицеры, которые оказались зараженные этой страшной болезнью, были увезены в Москву в военный госпиталь, основанный еще за 64 года до моровой язвы, то есть в 1706 году по личному распоряжению Петра I.
                Это тот госпиталь, что находился в Лефортово.
А почему находился? Он и сейчас там есть, только называется он с 1946 года иначе, теперь это — госпиталь имени Бурденко Н.Н., — перебил домовой сам себя и улыбнулся.
 
— И вот в 1706 году «Военная Гошпиталь» — как он тогда назывался, стал первым в России государственным лечебным учреждением.
Первых больных приняли в госпитале уже в 1707 году, — Мофоня быстро перешел на другую сторону,  крепко взял меня за руку и продолжил свой рассказ,
 — Сохранилась так называемая «Выпись в Монастырском приказе в доклад боярину И.А.Мусину-Пушкину» где изложен этот самый указ Петра I об основании госпиталя
 
«В прошлом 1706 г. Великий Государь и Великий князь Петр Алексеевич всея Великия  и Малыя, и Белыя России Самодержец указал по имянному своему Великого Государя указу построить за Яузой рекою против Немецкой слободы в пристойном месте гошпиталь для лечения болящих людей…».

Личный врач Петра I — голландец Николай Бидлоо, стал основателем самого госпиталя и первой медицинской школы при нем, а затем появился и первый анатомический центр.
Основное здание, которое мы и сейчас сможем увидеть, если пойдем с тобой в Лефортово, строилось почти четыре года — с 1798 по 1802 год.                А спустя десять лет, во время войны 1812 года военный госпиталь принял более семнадцати тысяч раненых и больных.                В Первую мировую войну – около четырехсот тысяч.
                То есть совершенно колоссальное количество. А какие люди там работали – гордость нашей медицины – Пирогов, Склифосовский  и многие, многие, многие другие.
И вот именно в этот военный госпиталь и вывозили обозами с полей  Российско-Турецких военный действий, наших раненых в надежде, что будут они спасены и вылечены.
                Вот так и была ввезена чума в Москву.                Да кто ж знал, что так получится? Привезли раненых, да и, слава богу, что вообще довезли до земли родной! Лечить начали.
А получилось, что?                Беда одна!
                Везли раненых, а привезли болезнь, смерть и бунт.

И вот, в ноябре 1770 года от чумы скончался в Лефортовском госпитале первый больной офицер, а буквально через несколько дней умирает и врач, который пытался его вылечить. И в скором времени умирают сразу  несколько десятков человек, кто, так или иначе, общался с доктором. А доктор, сама понимаешь, по всему госпиталю ходил, со всеми ранеными и медицинским персоналом в контакте был.

Еще одной причиной возникновения и распространения чумы считается — «трофейная шерсть».
 
И вот почему…
Еще одним очагом заражения той страшной болезнью стал Большой суконный двор в Замоскворечье — крупная ткацкая фабрика, куда могла быть завезена заражённая чумой "трофейная" шерсть из Турции. 
Знаешь, как раньше говорилось — кому война, а кому мать родна!                Война — дело такое, прибыльное для купцов и спекулянтов. Досталась дармовая шерсть, так не пропадать же добру!

— Может, специально ее нам подбросили — шерсть эту зараженную? Как ты думаешь? Что-то это мне напоминает, как американцы индейцев уничтожали. Там в индейские племена зараженные, так называемые — оспенные одеяла продавали. Вот ведь гады, Мофонь! — возмутилась я.

— Да кто ж теперь скажет? Во все времена, в войнах использовали, как сейчас говорят, биологическое оружие.                Вот, например, во время монгольских завоеваний — во время осады Кафы в 1346 году монголы забрасывали трупы умерших от чумы воинов за стены осажденного города.                Что после этого происходило?                Правильно!                Мор среди защитников и мирного населения. А значит, гибель защитников и ослабление обороны. Да и сами индейцы неоднократно пытались заразить людей проживавших в фортах, отравив источники питьевой воды с помощью трупов больных животных.
                Нет, Ташуль, правых и виновных во время войны.                Страшное это дело — война!
                А чума… Чума еще страшнее! Не увернёшься и не убережешься!

Чума — это ведь тяжелейшее карантинное заболевание, характеризующееся высокой смертностью и заразностью. Она считалась практически неизлечимым заболеванием вплоть до 20 века.               
Известен ряд эпидемий и пандемий чумы, унёсших миллионы жизней в Европе и Азии, и, конечно же, это не могло не миновать и Россию.
         
После эпидемий чумы 17 века страна приобрела опыт в ограничении распространения заболевания: со времён Петра I в России существовали карантинная служба и особые заставы, где всех прибывающих в государство с территорий, на которых они потенциально могли заразиться чумой ("моровой язвой"), держали до полутора месяцев. Но само заболевание лечить не умели.

Вот и получается, мало было заболевших и умерших в Лефортовском госпитале, так к началу 1771 года от болезни погибли более пятидесяти человек на той самой ткацкой фабрике в Замоскворечье, а также более сорока рабочих не работающих на фабрике, но скорее всего, находившихся в контакте с заболевшими.
В Москву пришла беда.
                Болезнь полыхнула, как пожар.                Началась страшная эпидемия — число ушедших из жизни доходило до тысячи человек в день. Чтобы не случилось паники, московские власти попытались скрыть факт эпидемии чумы в Москве, однако, уже к сентябрю погибших было так много, что для них не хватало гробов.
               
Да и где можно было взять эти гробы, если число умерших достигало тысячи человек в сутки?               
В Москве не успевали отпевать покойников и проводить погребальные службы. 
Тела умерших скапливались в домах и на улицах, где их собирали мортусы — специальные служащие, отряды которых разъезжали по улицам и вывозили трупы за город на телегах. Мортусов не хватало.

Обязанности забирать мертвые тела из домов и с улиц были возложены на полицию. Но почти все полицейские служащие не желали этого делать из-за боязни заразиться. И понять это можно было. 
Ведь умирать-то никому не хочется, а уж страшнейшую заразу принести в свой дом, тем более  желающих не было.
И разлагающиеся трупы, оставались по несколько суток неубранными.
А ведь ты понимаешь, Ташуль, что страшная болезнь, начавшись с зимы, по нарастающей распространялась всю весну и лето.
               
Многие москвичи пытались скрывать тела умерших родственников в погребах, в колодезях и в огородах из-за мародеров, которые, как гиены падаль, растаскивали все, что можно было утащить из домов умерших и отправленных в карантин заболевших. Сами того не понимая, что и те и другие способствовали все большему распространению страшной болезни.

К уборке трупов пытались привлечь заключенных. Их выпускали из тюрем, чтобы они собирали тела умерших от чумы, но загрузив трупы на обозы и выйдя за черту города, заключенные пускались в бега.
 
В санитарных целях захоронения в городской черте указом Екатерины II были запрещены, и умерших хоронили в братских могилах на специально организованном кладбище у села Новое Ваганьково (современное Ваганьковское кладбище).                Похороны сопровождались непрерывным колокольным звоном, так как согласно поверьям он отпугивал болезнь.

Крестьяне и купцы, узнавшие об эпидемии, отказывались везти в Москву продукты. В городе начался голод.                Положение усугублялось тем, что многие представители власти во главе с градоначальником генерал-губернатором графом Петром Салтыковым и гражданским губернатором Иваном Юшковым спешно разъехались по своим имениям.                Все, кто был богат, кто имел возможность покинуть Москву – московские чиновники, помещики, купцы, зажиточные горожане последовали их примеру.                Город, по сути, оставили вымирать.                Управление городом было утрачено.                Москву предали.

Только по официальным данным, с апреля по декабрь 1771 года в Москве от чумы погибли 56 672 человека, но в действительности это число может быть гораздо больше — Екатерина II в частном письме называет цифру в сто тысяч человек.

— Караул, Мофонь! А как же быть? А если ехать и бежать некуда?

— Так ведь вера у людей была! Она спасала, и она же послужила поводом к тому самому Чумному бунту.
Народ-то простой в те времена не столько врачам верил, сколько богу. Вот и пытались спастись молитвами, колокольным звоном и обращениями к чудотворным святыням.
                Особенно почитаема москвичами была Боголюбская икона Божией Матери, что находилась в церкви у Варварских ворот. Прошел слух по Москве, что если поцеловать ту икону, то свершится чудо и болезнь пройдет у того, кто болен, а кто не болен, тот и не заразится.
 
Страшная паника, как родная сестра, как сообщница той жуткой болезни была.
 
А началось все с того, что у Варварских ворот уселся какой-то мужичок и стал собирать деньги на «всемирную свечу» для  чудотворной иконы. Рассказывал он всем и каждому, что видел сон пророческий — наслана страшная болезнь на москвичей за недостаточное почитание чудотворной иконы Боголюбской Божией Матери.
 
Помещалась святыня высоко над проездными воротами башни и каждый год по устоявшемуся московскому обычаю, 18 июня, в день ее праздника, икону с благоговением на три дня опускали вниз для поклонения москвичей, а затем вновь поднимали наверх до следующего года.

Паника, Ташка, страшная паника лишает людей разума.                Толпы испуганных и обезумевших жителей Москвы устремились к чудотворной иконе, чтобы приложиться к ней губами и исцелиться от страшной болезни.                Паника и ужас обуяли людей.

Чтобы избежать скопления народа у животворящей иконы, которое только усиливало эпидемию заболевания, архиепископ Амвросий решает запретить служение молебнов перед святой иконой и во всех церквях, запечатать от мародеров кружки для сбора пожертвований и скрыть саму животворящую икону Боголюбской Божией Матери.
 
Для народного взрыва не хватало только малейшего символического повода. И вот именно это решение архиепископа и послужило толчком для кровавого трехдневного восстания. Гнев разъяренных и паникующих москвичей был страшен.

Волнения жителей начались 15 сентября 1771 года. 
Избив охрану, бунтовщики забрались на Набатную башню Кремля и стали бить в колокол Спасского набата, призывая народ к восстанию.                Под набатный звон возмущенная толпа москвичей, вооружившись кольями и топорами, собралась у стен Кремля — требовать, чтобы Амвросий отдал животворящую реликвию.                Архиепископу удалось укрыться в Донском монастыре, а толпа  стала громить и грабить все подряд, в том числе и чумные бараки, убивая врачей, которых считали виновниками заболевания.

Трудно искать логику, там, где ее нет.
 
«В бараки людей забирают, а оттуда выздоровевших и вернувшихся нет – значит, там не лечат, а только калечат», — так думали горожане.

А 16 сентября грянул страшный и беспощадный Чумной бунт.Разъяренная толпа ворвалась в Донской монастырь и, найдя архиепископа Амвросия, вывела его к народу для допроса.               
Достойно и с чувством собственного достоинства вел себя Амвросий, и ему почти удалось усмирить обезумевшую толпу, но тут как на грех, прибежал из кабака, пьяный дворовый Васька Андреев, говорили, что всю семью у него забрала чума, да и без лишних разговоров ударил владыку колом.
               
Что кричал пьяный от горя и выпитого Васька, история не сохранила, но после этого обезумевшая от крови толпа растерзала архиепископа.         
Люди превратились в зверей. Они били архиепископа кольями в голову и грудь, изрезали лицо и переломали кости.

После этого начался грабеж и уничтожение монастырей.
Люди, да и люди ли это были?                Рвали книги в церковных библиотеках, крушили мебель и избивали священнослужителей.                Ярость толпы не знала границ.                В слепом ожесточении народ громил чумные карантины, избивая и убивая тех, кто пытался лечить заболевших, рискуя своей жизнью.

 (акварель Эрнеста Лисснера, 1930-е годы)

продолжение  http://www.proza.ru/2020/03/30/945