Страшные сны

СТРАШНЫЕ СНЫ
Истории бывают разные.
Есть, знаете ли, истории, которые должны быть рассказаны. Вот просто должны. И тут тебя уже не остановит отсутствие таланта или времени, или то, что ты вовсе не писатель. А, например, старый адвокат. И эта как раз такая. Лет прошло уже немало, и годков мне уже отсыпали сверх меры, но все подробности этой истории до сих пор так ярко мерцают сквозь туман старческого слабоумия (шучу) в моей голове, что избавит меня от них, видимо, только сырая землица. Ну, а пока этого не произошло, история должна быть рассказана. Вот так.
…
Яркое теплое солнце прошлого освещало 1987 год и мой кабинет в облезлом здании юридической консультации. Иметь отдельный кабинет тогда для адвоката было крупным достижением, даром что в нем было 11 квадратных метров. Остальные коллеги по цеху ютились по трое-четверо на кабинет, пусть и попросторнее. За неровно окрашенными деревянными рамами единственного окна жухла листва на деревьях, намекая на грядущую раннюю осень, а огромная страна доживала последние ламповые годы эпохи царствования идейного над материальным, не подозревая, какая пучина дерьма ждет ее за поворотом истории.   
Я, вольготно закинув ногу на ногу и покусывая шариковую ручку над пустой страницей тетради, куда помечал детали очередного дела, подозрительно посматривал на клиента. В этом пареньке, сидящем передо мной в потрепанном коминтерновском костюме-двойке, определенно что-то было. Когда ты работаешь адвокатом в городской юридической консультации, и через тебя ежедневно проходит с десяток клиентов (ну ладно, загнул, бывает и поменьше), каждый со своими тараканами в голове, иногда с довольно агрессивными, учишься разбираться в людях.  К своим сорока годикам я уже гордился тем, что мог за две минуты разговора распознать пустого клиента. Вы себе не представляете, сколько каши в головах у людей. Молодые девчонки, сквозь сопли вещающие о необходимом разводе, потому что «ему рыбалка важнее» ( а в Союзе, на минуточку, развод – дело исключительное, не то, что сейчас); бабушки, испытывающие нестерпимое желание изобразить со своим наследством такое сальто, чтобы «никому ничего не досталось» (как правило, речь идет о резном комоде и продавленном диване); дачники, обвиняющие соседа в попытках под покровом темноты передвинуть забор и захватить пол грядки их клубники (кстати, это оказалось правдой); клинические сутяги, у которых просто зудит от желания найти в законе что-нибудь эдакое, чтобы создать кому-нибудь проблему, да посерьезнее; соседи, пытающиеся выжить друг друга из смежных квартир из-за ремонта по утрам, и прочая нечисть. Самая большая сложность с такими клиентами – выяснить, чего они хотят на самом деле и могут ли они за это заплатить. Плюс огромный процент недиагностированных сумасшедших. С этими иногда сложнее всего. Можно минут десять слушать человека на полном серьезе, прежде чем до тебя дойдет, что львиная часть сказанного – плод его воображения. Почему с ними сложно – потому что они верят в то, что говорят. Сознательных лжецов видно почти сразу. Вы уж меня простите, но взрослые люди врут из рук вон плохо. Видимо, это уникальное умение атрофируется с возрастом, когда перестаешь сочинять по сто небылиц в день для своих чумазых коллег из песочницы. Особенно тяжело врут люди в ответ на внезапные вопросы. Лучшие вруны из среды взрослых – это шизофреники и социопаты. Последние вызывали у меня, в силу профессиональной деформации, восхищение. Ибо врали они осознанно и убежденно, просто потому, что испытывали от этого удовольствие. Но постепенно научился распознавать и эту братию.
Конечно, знать истину – это интерес ментов и судей. Наше адвокатское дело попроще – отмазать всеми правдами и неправдами, если речь идет об уголовке, или просто выжать максимум, если речь о гражданском или трудовом споре. Но все же, знать, что клиент не ездит тебе по ушам – залог успеха.
А еще куча народу, которым просто нужны пустые уши. Это из тех, кто любит походить по врачам. Тут мы солидарны с медиками – основная масса таких клиентов просто нуждается в том, чтобы их выслушали, а реальное решение их проблемы (если она есть) для них – дело десятое.
Так вот, повторяю – в этом пареньке что-то было. Несмотря на ересь, которую он нес, я пока не смог его определить ни в одну из перечисленных выше категорий. Потому и смотрел на него подозрительно.
- Нас тут никто не слышит? – боязливо спрашивал парень, бросая быстрые ползучие взгляды по стенам и окну. Ему от силы перевалило за 25, а виски уже тронула седина. И глаза были… Как бы это выразиться… Без наивного и самоуверенного блеска молодости. Как будто ему их пересадили от человека постарше, пардон за корявую аналогию. Он уже в который раз пытался начать рассказывать.
- Нет. Можете продолжать. – я сейчас разрывался между желанием сэкономить свое время, послав парня подальше и любопытством. Ох, если бы я только выбрал первое!
- Мне кажется, что меня кто-то преследует… Нет-нет подождите! – он торопливо пресек мою попытку перебить его, видимо правильно истолковав мою кислую мину. – я знаю, как это звучит… Просто выслушайте меня!
Вид у него был отчаявшийся и я устало кивнул ему, чтобы продолжал. Про себя я все равно сделал заметку запросить у ребят в наркологии насчет этого клиента, не на учете ли. Меня беспокоили эти бегающие глаза и сцепленные до побеления пальцы рук.
- Началось это с пару месяцев назад, когда я выиграл в лотерею.
Я заинтересованно поднял бровь:
- Много выиграли?
- Волгу.
Я присвистнул. Первый раз встречался со счастливым обладателем столь крупного выигрыша. Хотя он сейчас совсем не производил впечатление счастливого человека.
- Мне потом позвонили домой, какой-то мужчина…
- Представился?
- Сказал, что из Спортлото. Что они что-то напутали с выигрышем. Попросил встретится где-нибудь в городе.
Я насторожил уши. Похоже, дело действительно пахло керосином и парня рано записывать в психи. Когда вам по телефону предлагают встретиться «где-нибудь» - дело почти всегда связано с предстоящим нарушением административного, гражданского, а может и уголовного законодательства. По крайней мере, так мне говорит мой опыт.
Я даже навскидку определил мошенничество. Легко было представить себе какого-нибудь ушлого клерка из Спортлото, которому пришло в голову развести парня, изобразив ошибку с определением победителя лотереи, а потом попросить свою долю за то, чтобы замять дело.
- На встречу пошли? Место сами выбрали? – я накидывал вопросы по делу. Детали – потом.
- Ну да, - парень горестно вздохнул, - предложил ему в парке после работы. Просто мне удобно, я там с работы иду обычно, с остановки.
- Кем работаете? – я внимательно оглядел парня.
Если я все правильно помню, лет-то уже прошло немало, именно в этот момент начались странности.
«Инженер. Недавно взяли по распределению» - легко пронеслось в голове до того, как он ответил. Словно заглянул в его мысли. Неожиданное было ощущение. Парень, собиравшийся было ответить, вдруг тоже запнулся и как-то косо на меня посмотрел. Но его замешательство длилось буквально мгновение:
- Угу… На машино-строительном, в конструкторском отделе. Недавно… - он запнулся и снова забегал глазами по обоям.
Какое-то де жа вю. Я отогнал непонятное ощущение и вновь сосредоточился на парне.
- Продолжайте, - я благожелательно и участливо посмотрел на клиента. Случай обещал быть интересным. Я постарался отогнать странное чувство, будто кто-то копошится в моих мыслях. Или я в чьих-то…
Парень посмотрел на меня чуть дольше, чем требовалось, с неопределенным выражением, и продолжил:
- Так вот…  Я пришел. Он там уже ждал. Такой… в плаще, бледный. Говорит, извините, ошибка вышла. Начальство рвет и мечет. Я говорю, в чем ошибка-то? А он говорит, в тираж не включили билет с моим номером. То есть, они кучу проданных билетов не включили в розыгрыш.
- Как же вы тогда выиграли?
- Да я сам не понял. Говорит, когда в газету передавали номера победителей, кто-то напутал и передали билеты, которые не были включены в розыгрыш. И мой попал туда. Мол, получается, что этот билет был продан, но не разыгрывался в этом тираже…
- Бред… - коротко отозвался я, но кивнул ему продолжать. Легенда у мошенников была уж очень кривая. Как могут выпущенные специально к определенному тиражу и проданные билеты не включаться в розыгрыш?
Парень, сбиваясь, продолжал:
- Так вот, он и предложил мне попробовать взять билет еще раз. Мол, они мне отдадут билет из тех, что реально разыгрывались. А в газету, где пишут победившие номера, внесут исправления.
- И что? – я иронично поднял бровь, - обещал, что другой билет будет выигрышным?
- Да! – парень, вдохновленный моим пониманием, продолжал, - мол, они просто поменяют номера… И предложил мне подойти к ним и еще раз, взять билет через кассу.
- Еще раз взять билет?! Любопытно… А первый билет, видимо, попросил у вас забрать?
- Нет, в том-то и дело! Говорит, просто приходи завтра в Сберкассу, где я первый билет покупал, назови фамилию и возьми билет.
Я озадаченно нахмурился. О такой схеме развода я еще не слышал. Какая-то нелепица. Становилось еще интереснее.
- Я сначала подумал, что это какой-то жулик. – тут я одобрительно взглянул на собеседника. Видать, парень не совсем безнадежен, - Но потом… Он ведь не пытался забрать у меня выигрышный билет! Просто предложил взять еще один… Ну, я и согласился. Думаю, беды не будет.
В принципе понять парня было легко. Развод действительно был нестандартный.
- А билет к этому времени у вас еще на руках был?
- Ну да, - парень развел руками, - я только узнал тогда о выигрыше. В той самой кассе, кстати, где билет брал. В газете я и вправду не видел еще ничего по моему тиражу.
Я слушал клиента и не мог избавиться от ощущения, что этот простоватый на вид парнишка, мне сознательно чего-то недоговаривает. Возможно даже притворяется таким простым. Интуиция – высший тип мыслительной деятельности. По крайней мере, так утверждали на курсе философии, который я прослушал (проспал) еще будучи студентом. Если бы я только сделал тогда правильные выводы из этого тревожного шепотка подсознания! Но случай обещал быть новым, в своем роде уникальным, и мне, как я уже говорил, стало просто интересно. А в том плодотворном возрасте, в котором я находился, этого было достаточно. Внутренне я уже решил, что позанимаюсь этим делом, если только парню на самом деле нужен адвокат. Пока что, все больше смахивало на то, что выслушав его историю, мне придется направить его к участковому с предложением написать заявление.
- Что было дальше? – для вида, я набросал в блокноте несколько пометок.
Парень (а до тех пор, пока я не решаю, что делать с клиентом, интересоваться его именем не имеет смысла) попытался мельком заглянуть в мой блокнот, и продолжил:
- Ну так вот… Я зашел на следующий день после работы в Сберкассу, подошел к свободному кассиру, девочка такая молодая, и назвал свою фамилию. Она занервничала как-то сразу, сказала подождать и убежала. А вместо нее пришла пожилая женщина, сразу заулыбалась… фальшиво так… Зубы золотые… Знаете, мне аж тревожно стало. Говорит, ее предупреждали. И билеты мне сует, выбрать, значит.
- А в тот, первый раз вы сами выбирали билет?
- Ну, да. Я обычно не играю, но тогда, как увидел… В общем, сразу взял. А тут… Ну, я посмотрел на билеты, и перехотел как-то, - он отвел глаза, -  Он, знаете ли денег стоит. А там… - он осекся и посмотрел на свои руки. Сухие ладони, длинные тонкие пальцы, сейчас крепко сцепленные на коленях. Парень мне врал. Я осознал это абсолютно точно. Ну, или не договаривал. Непонятно было только – зачем.
- А что там? – спросил я.
Клиент упорно разглядывал подставку для ручек на моем столе, а  мне становилось все очевиднее, что товарищ пытается умолчать какие-то важные вещи.
- Ну, в общем, я решил, что там нет выигрышного билета, - он упрямо отказывался смотреть мне в глаза, подняв взгляд на качающиеся за окном ветки березы. Солнце за окном спряталось за черной тучей и в кабинете сразу потемнело.
Опыт подсказал мне, что не стоит сейчас давить на него. Все, что мне будет нужно, я еще узнаю.
- Вы отказались брать билет?
- Угу, - парень кисло посмотрел на свои туфли. Должно быть, сорок третий размер, коричневая кожа, обшарпанные на носках.
- И что кассир?
- Растерялась сразу. Я даже решил, что она сейчас на помощь позовет… Серьезно, я когда выходил, мне даже показалось, что она звонить куда-то собралась.
Я в предвкушении потер руки, в кабинете было довольно прохладно. С опытом работы адвокатом обычно перестаешь воспринимать клиентов как людей. Не судите строго, это профессиональное. Ты уже видишь ситуацию схемами. И их не так уж много, на самом деле. Редкие схемы становились своеобразными жемчужинами коллекции, которые ты потом мог со вкусом обсуждать с коллегами. То, что я сейчас слышал, обещало стать жемчужиной моей коллекции. Мошенники, с участием работников Сберкассы и, возможно, Спортлото! Без прямой попытки завладеть выигрышным билетом, а вместо этого предлагающие взять еще один! Ну, интересно же, черт возьми! Жаль, только, что парню, похоже, надо не ко мне, а в милицию.
- Любопытно. Продолжайте, пожалуйста.
- Ну, вот тогда все это и началось. По дороге домой мне показалось, что я видел того, бледного в плаще! А на следующий день, пока ехал в троллейбусе на работу, еще один. Постоянно на меня смотрел. Мне ведь почти всю ветку проехать надо. Обычно, уже знаешь почти всех, кто с тобой едет в одно и то же время. Этого я сразу заметил, новенького. Со мной до конечной ехал.  Все посматривал. А потом вроде до работы шел, но тут я уже не уверен. Может показалось…
Парень помрачнел.
- Что с выигрышным билетом сейчас?
- На экспертизу отнес. Я с ним в другую кассу пришел, там сказали, что ничего не знают ни о какой ошибке. Но забрали билет на экспертизу, сказали такой порядок. Вот, сейчас жду ответ.
Он помолчал. Я тоже.
Ветка березы за окном выплясывала какой-то дикий танец под порывами ветра, шевеля неприятные тени в кабинете. Будет дождь, возможно гроза. Мне не нравилось, что в этих тенях я не могу как следует рассмотреть выражение лица своего гостя. Наверное, пора было встать и включить свет.
- Судя по тому, что вы-таки пришли к адвокату, это не конец истории?
- А?... Ну да… к сожалению, - у него были соломенного цвета брови, и сейчас они вроде поползли к такого же цвета волосам, иллюстрируя растерянность. – почти каждый день одно и то же. Я вижу этих двоих, иногда кого-то еще, но этих чаще. И эти звонки… Иногда звонят, спрашивают кого-то, кого я не знаю, мол, ошиблись. Но я уже узнаю некоторые голоса.
- В милицию обращались?
- У меня друг – милиционер. Я ему рассказал. Он говорит, что с таким к ним нечего даже соваться. Высмеял меня, говорит, что я чересчур мнительный. Ничего ведь не произошло, не пропало даже ничего! – он развел руками в смятении. – я уже сам не знаю, что тут думать. Просто видели бы вы эти рожи… Мне кажется, что они ждут, когда я получу выигрыш! Понимаете?
Я в задумчивости пожевал колпачок шариковой ручки, прежде чем заговорить:
- Как вас зовут? – пришло время поинтересоваться.
Выяснилось, что парня зовут Владимир Рубин.
- Володя, я честно скажу, что думаю, а потом мы с тобой вместе решим, что тебе лучше сделать, - иногда, перейдя на «ты» легче вытянуть клиента на откровенность, а без полного доверия между клиентом и адвокатом, дело - шлак. К тому же, я был значительно старше клиента, и такое обращение с моей стороны хамством не выглядело. Да и попроще как-то люди были тогда!
- Я могу предположить, что речь идет о мошенничестве. Для заявления в милицию того, что ты мне рассказал, в принципе, достаточно. Но, если честно, я согласен с твоим другом – милиционером. Серьезно заниматься этим делом никто не будет. Они сейчас и так тонут в бытовухе, кражах, тяжких телесных и так далее. Твое дело пока больше похоже на неудачную попытку развода. Ребята попробовали, не получилось, и отстали. Говоришь, следят за тобой? Даже если их возьмут на этом – в чем их преступление? Ездить на троллейбусах и ходить по улицам у нас не запрещено.
- Леха так и сказал, - Володя повесил нос. Я решил, что Леха – его друг-милиционер.
- Но говорить тебе «приходите, когда украдут», я не буду. Возможно тебе реально угрожает опасность.
Парень беспокойно смотрел на меня, внимательно ловя каждое слово. Надо было встать и включить свет в кабинете, но я все как-то оттягивал. Меня смущали непонятные ощущения в голове, будто кто-то подсматривает за моими мыслями. И глаза парня, которые что-то прячут, сейчас почти скрытые в воцарившемся полумраке…
За окном стали падать первые крупные капли, забарабанив по жестяному подоконнику.
- И вот тут мы подходим к главному. Первое – я не частный сыщик. Ты наверное начитался американских детективов, если решил, что адвокат может бегать по улицам за твоими мошенниками.
Владимир криво и печально усмехнулся:
- Да я и не думал…
- Второе, - перебил я его, - я прекрасно вижу, что ты мне не все рассказываешь.
Парень косо и настороженно посмотрел на меня. Как я и говорил, люди врут плохо.
- Я хочу, чтобы ты мне внятно объяснил, почему ты купил первый билет, хотя обычно, по твоим словам, не играешь в лотерею. И почему отказался брать второй. И что значит «как увидел, так и передумал»? Что ты увидел?
Владимир в замешательстве выпучил на меня глаза серого цвета. Парень явно не ожидал, что я так внимательно запоминаю его слова. Вообще, у него было симпатичное лицо, насколько позволял судить установившийся в моем старом кабинете сумрак. Довольно длинный нос и красиво очерченные, немного  женские губы, его нисколько не портили.
Его взгляд растерянно забегал по кабинету, словно в поисках ответа.
А у меня в голове, второй раз за эту встречу, словно зажгли лампочку. Пришедшая мысль была простая и четкая: «Он УВИДЕЛ выигрышный билет в первый раз. И не увидел его во второй раз. Поэтому и не стал брать.» При всей нелепости этой мысли, это не было предположением. Я просто знал это. Снова это странное ощущение, будто ты подсмотрел что-то в чужой голове, а он – что-то в твоей. Мне это не нравилось.
И мне не нравилось, что в кабинете не хватало света.
И вот тут Володя первый раз посмотрел на меня, так, что я даже вздрогнул. На секунду растерянный простоватый молодой парень пропал, и вместо него на меня будто посмотрел совершенно другой человек. Посмотрел так, будто поймал меня за руку, когда я тащил из кармана его бумажник. Возможно, игра теней и недостаток освещения, но было жутковато.
«Он знает. Он понял, что я знаю» - пронеслось в голове, и по шее побежали мурашки.
Просто хочу, чтобы вы поняли меня. Это сейчас по ящику транслируют тонны всяких фантастических и мистических триллеров и шоу, и никого уже ничем не удивишь. Я же, взрослый состоявшийся советский гражданин, воспитанный в духе соцреализма, и ярый материалист, сейчас просто находился в легком ступоре. И лишь опыт и самообладание удерживали меня в той же позе, с тем же выражением лица. Все-таки, по роду деятельности даже с убийцами дела имел, и не раз.
«Успокойся, - сказал я себе, - это все бред, ты просто разнервничался». Я сделал глубокий вдох, выдох, попытался вдохнуть снова, но замер, когда услышал:
- Нет… Не бред, - слова выпали из него как булыжники и глухо ударились о доски пола.
Волна жара поднялась у меня из живота и докатилась до головы. Кабинет странно качнулся и грозил уползти куда-то вбок и вверх. Все стало как-то нереально, словно я очутился во сне. В плохом сне. Что там полагается в таких случаях? Ущипнуть себя? Я с трудом удержал свою руку от того, чтобы не ущипнуть под столом другую.
Я круглыми глазами продолжал смотреть на своего странного посетителя, впервые за свою практику не зная, что сказать.  Владимир зло, по-стариковски, и как-то исподлобья смотрел на меня еще какое-то время. Вот теперь седина на висках и глаза, не соответствующие возрасту, шли ему больше. Потом он внезапно словно потерял ко мне интерес и забормотал про себя:
- Всегда одно и то же… Как же все это уже достало… - и наконец, отчаянно возведя глаза к потолку, - Почему вы не оставите меня в покое?!
Теперь он начал покачиваться на старом, расшатанном стуле для посетителей, странно сгорбившись.
Я наконец обрел дар речи, хотя по прежнему ощущал себя стукнутым по темечку березовым поленом. Теперь я пожалел, что завел привычку плотно закрывать дверь за каждым посетителем, и с надеждой посмотрел на дверь за его спиной.
- Владимир… Что все это означает? - голос у меня прозвучал хрипло, но хотя бы не дрожал, за что я уже был себе благодарен. Похоже все-таки было на то, что сегодня я принял психа. Слышал, конечно, что безумие заразно, но… Мне было жарко и я расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.
- Да не псих я! – заорал посетитель. Он подался вперед на своем стуле и на миг я поверил, что он сейчас бросится на меня. Вместо этого, он вскочил со стула, так, что тот с грохотом перевернулся и забегал по кабинету, отчего по стенам заплясали хаотичные, растянутые тени. В его фигуре и движениях было что-то неестественное, голова странно дергалась. В сумраке я не мог рассмотреть как следует лицо… и не хотел.
Я вроде бы не трусливого десятка, крупный мужчина, но сейчас сидел без движения и только надеялся, что на этот шум прибегут коллеги. Потому что было страшно, по-детски страшно. Было что-то потусторонне опасное сейчас в движениях и фигуре этого человека.
Посетитель внезапно замер боком ко мне, у перевернутого стула, и медленно, косо повернул ко мне свое лицо, полускрытое в тени. За моей спиной, за окном, бахнул гром, без раскатов, жестко и сухо, словно выстрелила гаубица. И короткая фотовспышка от молнии выхватила из сумрака сгорбленную фигуру парня, отразилась в глазах. Если я и был когда-либо близок к инфаркту, то именно в этот момент.
- Догадался, значит обо всем? – голос был вкрадчивый, старческий.
- О чем? Что я…. – я залепетал какую-то околесицу и замолчал.
- Но это правда! Они хотят добраться до меня! – снова заорал он. А потом тихо забормотал, словно про себя. – кроме этих, что ездят за мной, есть еще другие! Все время кто-то есть… что-то говорят, спорят. Я их слышу! Это они сказали взять билет…
По коридору наконец затопали чьи-то ноги. Я слышал, как открываются двери. Шумоизоляция тут никакая. Кто-то, слава Богу, подходил к моему кабинету.
Володя, если это было его настоящее имя, тоже это услышал. Он круто развернулся к двери и пинком ноги отбросил стул с дороги.
- Помоги мне! – бросил он через плечо, с какой-то отчаянной мольбой, и рванулся к двери. Распахнул ее, отпихнув с дороги Альберта Моисеевича, добродушного толстяка-коллегу, который изумленно, поверх очков, посмотрел на него, и бросился бежать. Я слышал, как затихает в отдалении глухой стук его каблуков по затертому ковровому покрытию коридора.
….
Первым делом моя рука потянулась к платку, утереть холодный пот с лица и шеи, вторым – к ящику стола, в котором лежала початая бутылка старого армянского коньячка и два пыльных стопарика. Я призывал на помощь этого джина из бутылки только после каких-нибудь исключительно неприятных случаев или тяжелых дел. Например, как то дело одной деревенской студентки, которая втихую родила и закопала своего ребенка за сараем. Живым. Очень целеустремленная особа была. Хотела строить карьеру в райисполкоме. Я, тогда еще молодой и начинающий, тогда чуть не спился.
 Но сейчас случай опрокинуть пятьдесят явно был подходящий.
Альберт Моисеевич, бросив на меня внимательный взгляд, щелкнул выключателем, отчего в кабинете сразу стало уютно и светло, отогнал от двери стайку испуганных дамочек-машинисток,  с возбужденным любопытством пытавшихся заглянуть в кабинет. Успокоил их двумя-тремя словами, прикрыл за ними дверь, и, крякнув, поднял с пола опрокинутый стул. После чего на него же и сел, отчего крякнул уже стул.
- Очередной буйный? – иронично осведомился Альберт Моисеевич. Ему было лет под 60 и он был один из немногих, кого я мог назвать своим приятелем по работе. Или даже другом.
- Ага, - я ослабил галстук и вопросительно поднял один из стопариков.
Альберт отрицательно покачал головой и усмехнулся:
- Смотри, повяжут тебя когда-нибудь за алкоголь на рабочем месте.
Я отмахнулся и плеснул себе в рюмку. Сначала выпил, а потом заозирался по сторонам в поисках чего-нибудь закусить. Ничего не нашлось, и я, сморщившись, выдохнул. Альберт Моисеевич, глядя на это, скривился синхронно со мной:
- Ты бы хоть лимон какой положил себе…
Я утер выступившие на глаза слезы и откинулся на спинку стула, шумно втянул в себя воздух, проигнорировав предложение.
- Чего этот придурок хотел-то? – Альберт участливо поинтересовался, мотнув головой в сторону двери. Его объемное пузо сегодня обтягивала костюмная жилетка поверх рубашки, на пуговицах она угрожающе натягивалась, когда ее хозяин крутил своим массивным туловищем. Альберт Моисеевич был нашим аксакалом, брался в основном за сложные уголовные дела. Имел связи с таким контингентом, которого я старался избегать, при этом оставался внешне спокойным и добродушным весельчаком. Только узнав его поближе, ты начинал замечать, каким бывает острым и колючим его взгляд, и как быстро его мягкость может смениться на танковую броню, когда этого требует дело. Он умудрялся водить дружбу и с судьями, и с высшими чинами УВД, и с ворами в законе, которые благодаря грядущему государственному коллапсу однажды станут олигархами.
- А чего они все хотят? - я неопределенно пожал плечами, стараясь выглядеть расслаблено. Медленно, но верно я приходил в себя.
Альберта было тяжело обмануть, и в ответ на его фирменный взгляд поверх очков я все-таки неохотно выдавил из себя:
- По-настоящему напугал меня этот товарищ… Параноик, что ли... Преследуют его, вроде как…
Коллега сложил аккуратные холеные ручки на животе, вытянул короткие ножки в новеньких модельных туфлях:
- Сережа, (а это, кстати, я – Сергей Иванович Подольский) насколько я знаю, это далеко не первый пациент в твоей практике. Кажется, в прошлом году муж одной разведенки пытался побить тебя.
Он качнулся вперед, скрипнув стулом, и дужки его очков блеснули золотом в свете лампы:
- …Ногами, - с удовольствием добавил он. У него самого, как я знал, таких эксцессов никогда не было, несмотря на специфику его дел.
Я усмехнулся. Алкоголь прокладывал себе путь вниз, даря тепло. Меня отпускало. Я подумал добавить в рюмку пару капель, но выпивать одному под внимательным взглядом этих интеллигентных глаз было неудобно и я отказался от этой идеи. Выдвинул ящик и убрал бутылку обратно.
- Ты еще вспомни, ту бабку с зонтиком, - это был старый баян, который молодежь любила погонять в курилке. Однажды моя клиентка, аристократичного вида бабушка за семьдесят, дело о затоплении квартиры которой мы проиграли, заявилась в нашу контору с огромным дореволюционным зонтиком и пыталась нанести  мне с его помощью некоторые увечья. Чего я смог избежать, лишь улепетывая от нее по коридорам – объяснения и уговоры на нее не действовали.
- То было другое дело, - я взглянул в тетрадь на свои каракули, которые помечал, пока опрашивал своего странного клиента. Я даже почти ожидал сейчас обнаружить пустую страницу или еще какую-нибудь чертовщину, но все мои пометки были на месте, свидетельствуя о том, что все это только что произошло на самом деле. Хотя, если вдуматься, что такого особенного произошло? Если не считать моих странных ощущений и пары совпадений, когда посетитель будто озвучивал мои мысли… и отвечал на них? – А этот парнишка… Напугал меня, блин!
- Да полноте, батенька! -  Альберт иронично посматривал на меня своими блестящими птичьими глазками, - психов на наш век хватит. Да и физически ты у нас товарищ по-серьезнее будешь, чем этот голодный студент…
Он комично поиграл мышцами, отчего его жилетка едва не стрельнула пуговицами.
- … Инженер он, - рассеянно поправил я.
- Чего испугался-то? На тебе лица нет, будто привидение увидел…
Я вздрогнул. Если бы я знал, что ему ответить. Сейчас, при ярком свете люстры на три рожка, в присутствии своего приятеля, впечатления от этой встречи тускнели, и я не мог подобрать слов, чтобы описать ту жуть, которую нагнал на меня дерганный посетитель. Как объяснить, что он будто бы читал мысли, на мгновения превращался в другого человека, как его окутывала тень, мешая видеть лицо, как вокруг него будто сжимался и темнел кабинет, как он метался по нему, будто огромная серая птица, в поисках выхода. Я поежился.
- Очень странный товарищ. – тихо пробормотал я.
- Угу, - лишь пробормотал в ответ Альберт Моисеевич, ощупывая взглядом мою физиономию. Улыбка на его лице, наконец, полиняла и он спросил:
- У тебя сегодня еще клиенты должны быть?
Я глянул в ежедневник:
- Да, еще двое.
-А я вот, что тебе скажу, - старый адвокат тяжело поднялся на ноги, бросил взгляд на позолоченные часы, и серьезно и авторитетно посмотрел на меня. Сквозь очки, отчего его глаза сделались большими, а взгляд внушительным, - отменяй. Отменяй и чеши отдыхать. Всех денег не заработаешь.
Кто бы говорил, блин! Я-то знал его гонорары. Едва ли через нашу кассу проходила хотя бы десятая часть его доходов. И то бухгалтерия стонала, что у нее будут неприятности из-за «этого капиталиста».
Он повернулся уходить:
- Мне не нравится твой вид. Замотался ты, вроде. Николаевне я сам скажу. (Николаевна – заведующая нашей консультацией, тощая и строгая старая дева).
На пороге я его вдруг окликнул, неожиданно для самого себя:
- Моисеич… Ты в Бога веришь?
Черт меня дернул за язык. Это и в наши времена вопрос довольно личный. А тогда это было нечто среднее, между плохой шуткой и … даже не знаю, обвинением, что ли. Нет, для совсем молодых поясню: в восьмидесятые уже никто не скрывал религиозные убеждения, если они у него были. И в церкви народ похаживал спокойно, и деток многие крестили. Но все это был как бы андеграунд, афишировать это в нашей среде было не принято, а в школах, насколько я помню, учителя старой закалки все еще учили деток, что Бога нет (ну, тут конечно, больше от учителей зависело, везде по-разному).
В любом случае, мой вопрос прозвучал крайне неожиданно, даже для меня самого. Я уже пожалел, что закинулся, когда Моисеевич, замерший было на пороге, повернулся и невозмутимо ответил:
- Мы все верим, Сережа. Но все в разное, так ведь? – он лукаво блеснул глазами поверх очков, скрыв свое недовольство вопросом. И добавил, вновь став серьезным, - иди отдыхать, дорогой. Пока сам не начал на людей бросаться. Давай, позвонишь потом.
За ним закрылась дверь, а я, чертыхаясь, полез в телефонную книжку, придумывая оправдания, для того, чтобы отменить встречи. Один клиент был без телефона, и с этим уже ничего не поделаешь, скажу дежурному, чтобы передал ему о срочном деле в суде. А второму дозвонился и все уладил.
После этого покачался на стуле, глядя в пустоту перед собой. Мой старый, уютный кабинет, казался мне теперь, словно… оскверненным, чтоли. Даже захотелось выйти на свежий воздух.
Да уж, вот ведь история! Надо позвонить жене, предупредить, что я сегодня раньше. Я потянул руку к трубке, и почти коснулся ее, когда телефон вдруг разразился оглушительным звоном. В смысле, он звонил как обычно, но нервы мои сегодня, кажется реально были ни к черту. Я мысленно ругнулся, обозвав себя истеричкой, и снял трубку.
С первых же звуков по моей шее вновь поползли мурашки: в телефонной трубке кто-то прерывисто дышал. А потом тихий, сдавленный голос, который я сразу узнал:
- В церковь зайди….
Щелчок и гудки.
С колотящимся сердцем, со звенящей пустотой в голове, я осторожно положил на рычаг трубку, и второй раз за сегодня потянулся к ящику стола…
Спустя пол часа я топал домой по новенькому асфальту тротуара, неровно закатанному поверх старых кочек и ухабов. Дождь, похоже, брызнул и передумал, и я решил прогуляться пешком по все еще летнему солнышку, проглядывающему сквозь тучки, хоть так дорога  домой могла занять добрых минут 50. Но мне действительно нужно было проветриться, размять ноги, и решить, наконец, для себя, что думать по поводу сегодняшних событий.  Странно, ветер тоже унялся, а ведь пол часа назад я готов был поклясться, что будет гроза. Мда, поклясться…
Моисеевич был прав: неадекватные и буйные клиенты в нашей практике далеко не редкость. Глупо было расклеиваться по этому поводу.  Скандалисты и просто сволочи, попадались буквально еженедельно. И это было понятно: к адвокату народ идет не от избытка счастливых переживаний в своей жизни. И я, в общем-то, давно привык к этой братии, и перестал принимать все это близко к сердцу. И все же, сегодня произошло что-то особенное. И мне пока не удавалось убедить себя в обратном.
Шагая по знакомым улицам домой в середине дня, я ко всему прочему, испытывал еще и чувство вины, будто школьник из хорошей семьи, впервые сбежавший с уроков. В общем, я был выбит из колеи, это факт. И поэтому не сильно удивился, увидев, что ноги принесли меня к маленькой церквушке, которая пряталась в тихом переулке, между улицей Минской и Октябрьской. Деревянная, обшитая обрезной доской, выкрученной от времени, и не слишком аккуратно выкрашенная в пошлый ярко зеленый цвет. С маленьким позолоченным куполом и крестом, ослепительно сверкавшем на солнце. Молодые березки стыдливо прятали ее от взглядов атеистичного пролетариата, проезжающего в троллейбусах и автобусах по центральным улицам навстречу светлому социалистическому будущему, которого никогда не будет. От дороги церковь отделял обшарпанный древний чугунный заборчик в виде ажурной решетки, выкрашенный черной краской, с литыми белыми голубями на столбиках. Калитка была приоткрыта. От нее к деревянным ступеням церкви вела асфальтовая дорожка, с выложенным кирпичом, опрятно побеленным, бордюром. Никого.
Я воровато оглянулся и скользнул в калитку, под тень березок. Сначала думал, что просто пройдусь тут, посижу на лавочке, но когда подошел к большим деревянным дверям церкви, понял, что раздумывать поздно, и потянул разболтанную деревянную ручку на себя. Не был в церкви тысячу лет, если не больше.  И еще столько же не ходил бы. Поначалу с моей думали крестить старшего, но все как-то откладывали. Дотянули, что парню скоро будет восемнадцать. Наверное, уже сам пусть решает, надо оно ему или нет. Также и с младшим – пока тянем, хотя вроде бы и я, и супруга не прочь покрестить.
Я зашел внутрь и вдохнул сырой, но насыщенный каким-то неуловимо приятным ароматом воздух. После короткого предбанника с лавками уставленными свечками и маленькими иконками на продажу, за аркой открывался зал, уходящий черными стенами куда-то ввысь, где сквозь маленькие резные окошки под куполом, пробивался мягкий солнечный свет снаружи, освещая образа и плохонькие фрески по стенам. Изнутри церковь выглядела больше, чем снаружи. У некоторых икон горели свечи. Насколько я мог судить, в церкви никого не было. Навстречу мне никто не вышел и это было хорошо. Сам не знаю, что мне было тут нужно. И объяснять сейчас какой-нибудь злобной старушке в парандже, зачем я пришел, точно не хотелось. У меня было время просто постоять и привести в порядок мысли.
Я, в принципе, не очень одобряю организованную религию, если вы понимаете, о чем я. Будучи человеком здравомыслящим, а может в силу профессиональной деформации, я прекрасно осознавал, что как только какая-то организация берет на себя функции посредника между твоей душой и Богом, то духовного в этой схеме остается немного. Но сейчас, стоя в окружении намоленных икон и ликов святых, в этой тишине, наблюдая, как беззвучно кружатся пылинки в падающих откуда-то сверху золотых лучах света, я был рад, что такое место есть. Наверное, надо было поставить свечку или помолиться, но если честно, я не знал, как это делается, и решил, что лучше не позориться. Поэтому просто молча стоял и вдыхал воздух.
Наконец, за алтарем, заскрипела невидимая с того места, где я стоял, дверь, и по деревянному полу гулко затопали ноги. Средних лет батюшка, с окладистой бородой и объемным пузом, чему-то улыбаясь, не замечая меня шел в мою сторону. И сильно вздрогнул, когда заметил меня:
- Ох, ты ж!…
На секунду, я решил, что он сейчас ругнется от неожиданности. Но поп оказался воспитанее, чем я о нем подумал, и издав лишь тихое «тьфу-тьфу» в бороду, степенно подошел.
- Что вы хотели? – вежливо и как-то уж совсем по-светски, будто продавец в магазине, осведомился служитель церкви, выжидательно на меня глядя.
- Да вот,  думал свечку поставить… - я неловко переступил с ноги на ногу, не зная, что можно еще сказать. Мысль о том, чтобы поведать этому абсолютно постороннему человеку о своих растрепанных чувствах, вызванных странным посетителем, выглядела дико.
- За здравие? За упокой? – и не дав мне ответить, громко и куда-то за спину позвал – Гавриловна!?
Я даже вздрогнул, слушая как по церкви расходится сочное гулкое эхо от его голоса. Послушав тишину в ответ, батюшка, забормотал «опять куда-то запропастилась». И сам подвел меня к лавке у стены, где под стеклом были выставлены разнообразные свечи. Я, жалея, что не ушел раньше, выбрал потоньше, и отдал за нее 5 копеек, переложив их в протянутую ковшеобразную длань попа. Вообще сложением он больше напоминал немного распустившегося мастера спорта по греко-римской борьбе, чем духовное лицо. Глаза жизнерадостно блестели, лицо выглядело моложаво, хотя ему наверняка было под пятьдесят.
Видя, что я тупо стою со свечкой и не знаю, что делать дальше, явно привыкший к такому зрелищу, он мягко взял меня за локоть и подвел к роскошно сделанной высокой золоченой подставке, на несколько десятков свечей.
- Так что у вас случилось? По что свечку ставить будем? – голос у него был музыкальный и глубокий. Наверняка, сам пел псалмы по воскресеньям, или что они тут поют. Мне казалось, что он чуть улыбается в бороду.
- Да я сам толком не знаю, - я помялся, виновато улыбаясь.
Кроме нас, похоже, никого тут не было, и я вдруг решился. Как и в случае с Альбертом Моисеевичем, слова выскочили из меня раньше, чем я успел подумать:
-  Скажите, вот вы служите… А сами-то сталкивались с какой-нибудь чертовщиной?
Поп сурово нахмурился, отчего добродушие как-то лихо слетело с его лица:
- Не произноси мерзостей в храме Господнем!
Надо же, какой чувствительный. Я смешался на секунду, но сегодня мой речевой аппарат действовал независимо от меня:
- Вы уж простите, но я не особо верю во все это… - я неопределенно обвел рукой окружающее пространство, - да вот сегодня клиент на работе был такой… бесноватый… Вот я теперь и думаю…
Батюшка снова неодобрительно нахмурился и тяжко вздохнул, возведя очи к расписанному своду потолка. Видимо, и такого здесь говорить не следовало. Но никакой гневной отповеди не последовало. Вместо этого, батюшка снова взял меня за локоть и повел к выходу. Ощущая себя совсем уж смущенным, продолжая мять в пальцах бесполезную свечу, я решил, что сейчас меня выставят за двери как нашкодившего мальчишку, но вместо этого, поп вышел вместе со мной в затененный березками дворик, и совсем иным, мирским тоном, просто спросил:
- Что у вас там стряслось? – при этом он, повозившись, извлек откуда-то из недр своего черного одеяния пачку сигарет, вытащив одну, подкурил, и с интересом приготовился слушать. Я отказался от предложенной мне сигареты, растерянно глядя на его манипуляции.
Он стал напротив меня, сложил на объёмном пузе поверх золотого креста руки, зажав дымящуюся сигарету в углу рта, и серьезно и выжидательно уставился на меня, мигая одним глазом от сигаретного дыма. Сейчас он больше напоминал опытного, врача, готового  в тысячный раз выслушать жалобы пациента, и поставить диагноз.
 День изначально был каким-то нелепым. Столько всего с утра приключилось, выходящего за рамки моего понимания обычного рабочего дня, что я махнул на все рукой, и стал рассказывать все как есть. Совершенно незнакомому человеку. Хотя, может именно это и развязало мне язык. Уж кто-кто, а поп в церкви вряд ли назовет меня сумасшедшим за такую историю. Да, и в конце концов, так ли нам уж важно мнение посторонних людей? Не им ли чаще всего мы открываемся? Случайным попутчикам, которых второй раз ты уже никогда не увидишь. Важна ли нам реакция таких людей? Не все ли равно?! Мне просто надо было выговориться.
Рассказывал все как есть. И пока я говорил, он кивал и посматривал в небо, по которому быстро проносились растянутые облачка. Природа все еще не решила, стоит ли сегодня пролить дождик над нашей местностью, или подождать до лучших времен. По глубоко упрятанным под кустистыми бровями глазами собеседника нельзя было понять, что он думает обо мне и моей истории. И поэтому я постарался передать не только, так сказать, фактическую сторону дела, но и свои неоднозначные впечатления от сегодняшнего клиента. Странно, но выговориться человеку, который не поднимает тебя на смех за ту откровенную нелепицу, которую я сейчас говорил, было приятно. Из меня словно выходил яд после укуса змеи и даже на сердце как-то полегчало, когда после моего рассказа, батюшка не выказал признаков недоверия. Напротив, он устало вздохнул, и выглядя сейчас как-то очень серьезно, что немного не вязалось с его моложавым лицом и глубоко посаженными блестящими жизнерадостными глазами, снова тронул меня за локоть и подвел к низкой, покрытой местами зеленым мхом, деревянной лавочке у края дорожки. Мы присели, мгновенно впитав задницами влагу от мокрых досок.
- Отец Геннадий, - неожиданно вдруг представился мой собеседник, и, не дав мне возможности представиться самому, заговорил, не глядя на меня, - в прошлой жизни работник Ленинского таксопарка номер 3.
Он усмехнулся, видя мое замешательство. Хотя, чего я ожидал? Про семинарии тогда никто не слыхивал, и глупо было предположить, что служение вере – его профессия, которой он обучался в учебном заведении.
- Так бы и крутил сейчас свою баранку, если бы не один случай. Вроде твоего, - говорил он совершенно обыденным тоном, оставив церковный пафос. Вроде как, откровенность за откровенность. Мне понравился этот тон. Говорю же, что знаю, когда мне врут. И сейчас был не тот случай.
- Поехали с кумом крестить племянника моего, в Макеевку, - он махнул куда-то в бок, - на селе-то, сам знаешь, все крещенные. Кум сам договорился с батюшкой, сам купил все что надо. Я так ехал, сбоку припека. Не знал даже, что и как тогда. Приехали всей толпой, с родней, в Свято-никольский, несколько деток там крестили в это время, кроме нас. Так вот, когда перед нами мальчонку одного батюшка стал крестить…
Тут я заметил, как по большим рабочим рукам отца Геннадия, поползли мурашки, а взгляд стал отрешенным и печальным одновременно. Огонек сигареты подбирался к его мозолистым пальцам.
- Лет четырех отроду пацан. Бывает, конечно, детки пугаются, истерят. Но ты бы видел, что с ним творилось…, - он криво ухмыльнулся и качнул головой.
Он не старался меня убедить, просто устало  и явно не в-первые пересказывал то, что было. И я поверил... И понял, что не очень хочу слышать продолжение. Но промолчал, и слушал дальше.
- Колотило паренька так сильно, кричал… А потом заговорил, - взгляд моего собеседника стал суровым, - ты слыхал когда-нибудь, как маленький мальчик, совсем сопленок, говорит голосом взрослого мужика?
Я поежился.
- Басом, хриплым таким. Бабы, помню, заверещали, мамашка его в обморок хлопунлась. А батюшка, ты знаешь, ни гу-гу. Словно обычное дело! – отец Геннадий с недоверчивым восхищением дернул головой. – знал, что делать надо. Не в первой ему было, понимаешь?
- А что он говорил, мальчик? - услышал я свой голос. Где-то далеко по тротуару проходили по своим делам советские граждане, дети гоняли на велосипедах, но все это сейчас было словно отделено от меня прозрачным экраном. Как сказала бы Алиса, становилось все страннее и страннее.
Отец Геннадий пожал массивными плечами:
- Сначала околесицу какую-то. Не разобрать было ничего. А потом, когда батюшка над ним начал молитву совершать, чтобы изгнать… это… он ему говорит, злобно так, басом: «Не ты садил, не тебе гнать!»
Я почувствовал, как между лопаток пополз холодок, а короткие волосы на затылке стали дыбом.
- И голос такой… низкий, раскатистый. А у паренька у самого глаза закатились, на руках у крестного висит. Тот сам ни жив, ни мертв стоит. Мамашка на полу, остальные повыбегали вон…
Батюшка затянулся еще раз и стрельнул коротким окурком в урну. Не попал. Минуту мы с ним отрешенно наблюдали, как тонкая струйка дыма от окурка поднимается завитком и гаснет.
- Я неделю потом спать не мог. Потом пошел к батюшке этому. Поговорили. Раз, другой. Сам похаживать в церковь стал. Так вот, наверное, после этого я и решил, что пойду служкой в храм. Кто-то же должен…
Он пожал плечами и помолчал, потом глянул на мое потрясенное лицо и усмехнулся:
- Знаешь, сколько я таких после этого видал? На селе, в основном, почему-то… Думал, удивишь меня своей историей? Или думаешь, мы только денежки с пенсионеров собирать можем?
Я смутился и забормотал, что-то насчет того, что ничего такого не думал, но отец Геннадий добродушно отмахнулся:
- Да, ладно… Где-то ведь так и есть. Есть у нас и охочие до денег больно. Да я и сам… - тут он осекся и косо посмотрел на меня, - Но не это главное. Ты пойми…
Он на секунду задумался, подыскивая аналогию:
- Представь. Вот есть хирург в больнице. Классный хирург, золотые руки. Но, допустим, деньги берет с пациентов. И что? Стал он от этого плохим хирургом? Ага… Скажи это тем, кому он жизнь спас! Так и у нас. С каждого свой спрос будет.
Я молчал, не зная, чем вызвал собеседника на такую откровенность. Вроде бы, я и не обвинял его ни в чем.
- Вот ты говоришь, что не особо веришь, - спокойно продолжал он.  - А мне не нужно верить. Я просто знаю. Я видел… Ну, так вот, видать, и ты сегодня увидел. Глянул за угол, так сказать. Ежели не врешь.
Я все еще молчал, не зная, что сказать. Глупо, но я ему верил. От первого до последнего слова. С одной стороны, мне стало немного легче, с другой стороны, проще было наверное убедить себя в том, что сегодня на работе у меня просто расшалились нервы из-за чересчур эмоционального клиента. А теперь же было ощущение, что я погружаюсь во что-то неведомое, темное, и опасное. «Глянул за угол». Как точно!
Отец Геннадий, поднялся, глянул на небо, на пробивающееся через тучки солнышко, и с лица его сбежала печаль и тревога. Он участливо посмотрел на меня, сверху вниз:
- Просто ты знай – защита есть… - он, не прощаясь, повернул свое грузное тело от меня и затопал к церкви, оставив меня мять в пальцах тонкую свечку.
Это была моя первая, но далеко не последняя встреча с отцом Геннадием, и этот пассажир сыграл свою роль в моей истории.
…
Защита есть… Придя домой, я первым делом полез в ящик комода с документами, и перевернув пачку пыльных свидетельств и метрик, нашел его – оловянный крестик на веревочке. Незаметно одел и спрятал под майку, стесняясь смотреть на свое отражение в зеркале над комодом. Супруге решил ничего не рассказывать. Поберег ее нервы. И в самом деле, что рассказывать-то?
Позанимался с младшим уроками, посмотрели с женой телевизор, отвлекся на домашние дела и почти забыл о происшествии. Моя Ксюха, женщина проницательная, и конечно заметила, что я смурной какой-то. Но в душу не лезла, зная, что если надо я сам поговорю с ней. У нас так принято. Вечером пришли Космогоровы, и с ними мы посидели над фирменной курицей в пиве моей Ксюхи и космогоровским салатиком, в честь прошедшего на неделе дня рождения Семена. Они ютились в коммуналке, и потому частенько приходили отмечать к нам в гости. Ребята веселые и положительные, а посему мы им всегда бывали рады. Вот и в этот раз мы неплохо посидели, и под Семеновские шуточки и заливистый смех его жены Ольги, крупной блондинки с лошадиным лицом и добрым сердцем, из меня выветрились неприятные дневные воспоминания. А уж когда закончилась водочка и моя с таинственным видом извлекла откуда-то бутылку хорошего коньяка мы с Семеном и вовсе осчастливились.
Немножко, может и перебрали, но провожая гостей, прогулялись под вечерними фонарями по свежему, намекающему на скорую осень воздуху, и, укладываясь в этот вечер спать, я ощущал полное довольство жизнью.  Моя Ксюха принялась возиться в зале, прибирая со стола посуду, а я малодушно съехал с темы и на скоро почистив зубы, метнулся на кровать. В голове приятно гудело и кружило, и заснул я очень скоро.
А вот спал на редкость мерзко. Сон приснился страшный. Такого, пожалуй, с детства со мной не бывало. Будто нахожусь я в квартире своей бабушки, которая преставилась лет уже, почитай, как 10 тому. Только квартира выглядела не солнечно и уютно, как во время бабушки, а заброшенной и нечистой, какой она стала после ее смерти, пока не решился вопрос о переезде в нее сестры моей. Есть грешок, простояла почти 4 года квартира пустой. Счета все оплачивали исправно, а вот заселяться не спешили, ждали пока у сестры с семьей все определится. И квартирантов не пускали.
И будто жива еще бабушка и хожу я по квартире вместе с ней. Только не радостно мне от того, что она жива, а тревожно и печально как-то. И халат на ней какой-то драный, в пятнах, чего на самом деле не бывало никогда. И вот подходим мы к двери в спальню, а бабушка мне говорит:
- Ты, Сергуня, дверь за мной закрой, как зайду. Только не открывай мне потом, понимаешь? Нельзя открывать. – и вид у нее при этих словах не привычный, добродушный, а с хитринкой какой-то, лукавый. И в глаза не смотрит. А мне тревожно так, спросить хочется: «зачем тебе туда заходить?», попросить хочется, чтобы не шла туда, оставалась с нами, да только язык тяжелый, не ворочается. К горлу все равно что прилип. 
А в квартире сумрачно так, лампы бы зажечь все, да где ж во сне сделаешь, как хочется. И вот заходит она в спальню, дверь я за ней прикрываю, да не успеваю до конца закрыть, как она начинает назад ломиться. Да сильно так, что я едва успеваю плечом на дверь навалиться. «Назад меня не пускай!» У меня волосы дыбом, дверь ходуном. И понимаю я, что это уже не моя бабушка. А что это что-то совсем плохое и пускать это назад нельзя ни в коем разе. А оно бьется в дверь с той стороны, мощно, бешено… Добраться до меня хочет.
 Видать закричал я, потому что как проснулся, Ксюха моя меня уже за плечо хватала и успокаивала всячески. Заснуть я потом долго не мог. Почему-то припомнился сразу уже было благополучно забытый утренний странный клиент и его отчаянная просьба «помоги мне!». Спросить утром Ксюху, чтобы посмотрела в сонник, к чему такая чертовщина сниться может? Или ну его к лешему?
Проснулся я совсем разбитый. Дурной сон совсем не желал улетучиваться в утреннем свете, а напротив, стоял перед глазами в красках, заставляя кожу на руках покрываться мурашками. Не дело все это. Может зря я вчера в церковь-то пошел? Наслушался всякого от этого шофера бывшего, бездельника с крестом на пузе. Вот и снится теперь нечисть всякая.
За завтраком отвечал жене не впопад, думая о своем. Собираясь на работу пролил кофе на штаны, и пришлось переодеваться.
- Да что с тобой, Сереж? – не выдержала, наконец, Ксюха. – я ж со вчерашнего дня смотрю, не так что-то! Проверка на работе?
 В ее больших глазах застыло трогательное беспокойство. И я уж было раскрыл рот, да закрыл его обратно. Рассказывать жене мне было решительно нечего.  Понимаете, так наверное во всех семьях. Каждый играет  свою роль, и выходить из образа не следует. Можно все испортить. Так вот, в моем образе главы семейства и успешного добытчика (а по меркам средних советских зарплат, зарабатывал я тогда не кисло), не было места для таких рассказов.
А потому, успокоив супругу, невнятным мычаньем про усталость и плохой сон, и заверив, что никакой проверки нет, я, скрепя сердце, потопал на работу. Остается, надеяться, что погружение с головой в дела, меня отвлечет и через пару деньков я уже и думать забуду о дерганных клиентах, непонятных ощущениях в моей голове и нехороших снах.
О снах своих, пожалуй, пару слов все же скажу. С детства непростые отношения у меня с ними, со снами-то. Лет, наверное, с пяти кошмары такие мучали, что вспоминать не хочется. В какой-то песне слышал: «… если б вам снились мои сны, вы бы наверное, сошли с ума». Могу понять автора. Доходило до того, что я боялся засыпать, и мучал себя в кровати подолгу, боясь проваливаться в зыбкий и неуправляемый мир сновидений. Много черного ужаса я пережил по ночам пацаном. Когда старше стал, вроде отпустило меня. Научился как-то прямо во сне себе говорить стоп, когда видения сворачивали на давно знакомую тревожную дорожку. Было ли это проявлением моей врожденной чувствительности к той, другой стороне, или это было всего лишь признаком бурного, скачкообразного развития интеллекта ребенка, как утверждают психологи?  Без понятия. Сыграла ли эта моя черта свою роль в грядущих событиях, или это все было лишь совпадением, как говорил один знаменитый фантаст, «обусловленным движением элементарных частиц в газовом пространстве миллиарды лет назад»? Ответа у меня нет. Вообще, в этом правдивом повествовании, будет больше вопросов, чем ответов, уж извиняйте, дорогие мои.
Перегруженный троллейбус тяжко полз по асфальту. Я хватаясь за поручень, сдавливаемый с одной стороны смущенной молоденькой брюнеточкой в берете, а с другой стороны дурно пахнущим работягой в военной лётной куртке, прижимая к груди портфель, качался в общем танце обреченности на поворотах и при торможении на светофорах. Положительно, пора было задуматься о собственном автомобиле.
Вот «Волга», к примеру, неплохой вариант, хоть и дороговато. Немного поразмыслил об автомобилях, и без удивления обнаружил, что мысли с Волги плавно скользнули на вчерашнего клиента, с его выигрышем. Володя, мать его…
Стоило только о нем подумать, как сквозь захватанное окно троллейбуса, я увидел его физиономию в профиль! Парень с убитым видом, засунув руки в карманы брюк того же костюма, в котором он был вчера, без куртки, несмотря на прохладное утро, брел по тротуару в противоположную сторону, выделяясь своей бесцельностью в толпе спешащего на работу народа. Мой взгляд сместился дальше по ходу движения троллейбуса и сердце екнуло. За ним, на расстоянии, смешиваясь с людьми и оставаясь незаметным, с хищным и целеустремленным видом следовал какой-то субъект. Он был болезненно бледен. Высокий и словно какой-то растянутый, с поднятым воротником черной куртки и в кепке.  Как он ни старался затеряться, идущие ему навстречу люди явно чурались его, и людской поток будто обтекал его, не задевая.
Я поморгал, не веря своим глазам, и, стараясь разглядеть все получше, подался к окну, отчего миловидная брюнеточка слева, сдавленная моим плечом, возмущенно воскликнула: «Гражданин!». Автоматически пробормотав «извините», я смотрел в окно.
Внезапно мой вчерашний клиент, что-то почувствовал. Он вдруг резко встал на месте, отчего сзади на него наткнулся какой-то толстяк, и медленно обернулся. Бледный отпрянул в тень крытой остановки, но тут же понял, что обнаружен и побежал к Владимиру, неестественно перебирая длинными ногами. Троллейбус замедлился перед остановкой и я увидел, как Владимир, побледнев почти так же как его преследователь, рванул по тротуару в сторону драмтеатра. Люди шарахались в стороны от бегущих, кто-то останавливался и что-то кричал, кто-то нелепо, непонятно чему улыбался.
Меня понесло к выходу из троллейбуса. Вывалившись с толпой таких же смятых как и я пассажиров на асфальт, я оглянулся и заметил узкую спину преследователя, метнувшуюся за угол дома на перекрестке. Ноги сами понесли меня за этой странной парочкой. Предчувствуя катастрофу, уговаривая себя не вмешиваться, я все же побежал.
- О! Еще один! – счастливо выкрикнула какая-то толстуха в плаще и косынке.  Ее мясистое лицо, с блеснувшей во рту золотой фиксой на передних зубах, фотографией отпечаталось в моем сознании и уплыло в сторону. Люди оборачивались.
Я бы многое отдал, чтобы перенестись назад, в то поздне-августовское пасмурное утро, и сделать все по-другому. Чего стоило бы просто проехать мимо, сказав себе, что это все не мое дело, и выйти на своей остановке! Либо, если уж хотелось считать себя человеком совестливым и участливым, дойти до кабинета и позвонить в милицию, знакомому сержанту. Пусть разбираются! Но нет! Из всех возможных вариантов я выбрал самый неправильный! И пока ноги несли меня вслед за преследователем и его жертвой, в голове билась лишь одна мысль: «Так все это правда!». Я своими глазами сейчас видел, что бред о преследовании, оказался совсем не бредом. И бледный оказался бледным, и что все действительно очень скверно, и что парню действительно нужна помощь.
Добежал до угла и выглянул за него как раз вовремя, чтобы увидеть, как убегающая парочка нырнула в арку дореволюционного трехэтажного дома. Бледный догонял. Я похолодел. Из этого дворика был только один выход! Рубин, видимо, этого не знал! Задыхаясь, попытался ускориться. В боку уже надсадно кололо, напоминая, что бегал я в последний раз в армии. Каблуки глухо стучали по асфальту и я путался в полах плаща. Еще этот чертов портфель, которым приходилось нелепо размахивать, чтобы держать равновесие! Люди вокруг как-то внезапно кончились, оставшись за спиной на центральной улице, и некому было даже крикнуть «Помогите»!
А еще было страшно. Что я увижу когда догоню эту парочку? Что буду делать? Однажды в юности, гостя у бабушки по линии отца в деревне, я ночью проснулся от того, что услышал, как вор лезет в сарай. Выглянув в окно, увидал что смутный темный силуэт, едва различимый в свете уличного фонаря, тащит из сарая мой новенький велосипед. Я что-то громко проорал ему в окно, и не думая, схватил кочергу у печки и ринулся за ворюгой на улицу. Так вот, основной моей мыслью было: «а что я буду делать, когда догоню его? А что если он и не собирается убегать?» И ноги мои сами по себе замедлились, в чем я потом отказывался себе признаваться. Мне тогда повезло, вор бросил велосипед, и когда я все же геройски выбежал во двор, никого уже не было.
Сейчас я не думал, что мне так повезет. Чутье уже подсказало мне, что с бледным субъектом дела обстоят очень скверно и кулаки там вряд ли помогут. В арку я влетел не замедляясь, по инерции, и худшие предположения сразу подтвердились. Бледный загнал Владимира в угол, у двери в подъезд, которая, видимо, не пожелала открыться перед Владимиром. Парень стоял неестественно прямо, закинув голову вверх, опустив дрожащие руки по швам, а длинный нависал над ним, закрывая мне обзор, подняв руки к шее своей жертве. Сначала мне показалось, что он перерезает ему горло, отчего мои и без того ватные ноги едва не подкосились, но потом я разглядел, что длинный просто держит его за шею, и приблизив совершенно белое в этом сумеречном углу лицо, что-то жарко шепчет ему в ухо. Подбегая, я увидел, что глаза у Володи при этом закатились.
Странно, но на мои громкие шаги никто из этой парочки не обратил ни малейшего внимания. Понимая, что раздумывать о чем-либо уже поздно, не останавливаясь, я размахнулся и набегу влепил зажатым в руке кожаным портфелем по голове, стоящего ко мне боком бледного. Удар вышел хлестким и звонким, угодив ему куда-то в щеку. Я товарищ довольно крепкий, да у портфель был увесистый. Любого другого такой удар мог бы вырубить. Бледный отшатнулся от своей жертвы и, с немыслимой скоростью обернувшись, схватил меня длинными белыми руками за горло, заглянув мне в глаза. Я тут я закричал: у бледного было лицо Владимира! Глаза черные, полностью черные и выпуклые, а в остальном … у них было одно лицо! Настоящий же Владимир, будучи предоставлен сам себе, безучастно сполз по стенке и сел, все так же отрешенно и скучно глядя в небо. Я чувствовал, что теряю силы. Тощий и бледный субъект оказался в разы сильнее меня.  Он рванул меня к себе как куклу, отчего верхние пуговицы рубашки стрельнули и разлетелись, открыв мою грудь.
А в следующую секунду все кончилось… Его не было. Я сжимал руками пустоту. На моей шее болтался нетронутый оловянный крестик на веревочке, выскочивший в пылу борьбы из-под майки.
Дрожащей рукой я заправил его обратно (какой он был горячий!) и, тяжко дыша, осмотрелся. Бледного нигде не было. Даже шагов не слышно. Словно сгинул. Шея болела и в горле саднило. Я поднял с земли свой портфель и посмотрел на Владимира. Он сидел все в той же позе. Людей все так же не было видно, даже в окнах не мелькали любопытные физиономии, привлеченные шумом нашей возни.
Я помог Володе подняться (тот был как большая кукла) и, не стесняясь, отвесил ему звонкую пощечину, чтобы привести в чувство. Может быть, чуть сильнее, чем следовало. Но сейчас я был очень зол на него, на себя, и на всех на свете. Зол и испуган. А иногда это одно и тоже.
Мелко затрепетав ресницами, Владимир ожил, и в глаза вернулась осмысленность.
-Где он? – слабо выдохнул парень, отстраняясь от меня и опираясь о стену. Его начала трясти крупная дрожь.
-Я его прогнал…
Как ни был Владимир потрясен, он все же усмехнулся:
- «Прогнал», - скептически повторил он, и бросил взгляд мне в ворот рубашки, где виднелся шнурок от крестика,- ну да…
Я застегнул ворот.
- Что все это значит? Ты хоть что-то понимаешь?
-Что-то… Что-то понимаю, что-то нет… О чем-то догадываюсь, - бормотал, тяжело дыша, мой вчерашний клиент, неловкими пальцами поправляя на себе одежду.
- А вы простите, - вдруг проговорил он, подавлено взглянув на меня, - не надо было вам вмешиваться. Не ваше это все…
Он умолк и осмотрел свои испачканные землей брюки, начал отряхиваться.
Адреналин отпускал меня, оставляя слабость и раздраженность.
- Так, сейчас мы идем ко мне на работу, и там ты спокойно все рассказываешь. Меня уже бесит вся эта история!
- Вы все равно не поверите, - со слабым протестом сказал Владимир, но я заметил, как в его глазах зажглась надежда. Черт возьми, куда же я лезу! Но поворачивать назад было поздно.
- Ты даже не подозреваешь, как много я готов сейчас принять на веру, - невесело хмыкнув, ответил я, и взял парня за локоть, - давай выбираться из этой подворотни.
 По дороге парень несколько раз пробовал меня смущенно благодарить, отчего я раздраженно отмахивался: «В кабинете поговорим».
В служебном коридоре меня уже ждал клиент, которому было назначено.  Молодой прохиндей-кооператор, на которого настучал обиженный работник. Это был хороший заработок, и Владимиру пришлось подождать пол часа, пока я не освобожусь. Отпускать его из кабинета, я правда, побоялся, и не обращая внимания на кислую физиономию клиента, попросил остаться.
В пол уха слушая клиента (дело было простое и моя работа там заключалась в основном в изображении бурной деятельности), я наблюдал за Владимиром. Он сидел на стуле в углу кабинета, и нервно менял позы, потирал руки и оглядывался по сторонам. А потом, будто впервые за долгое время почувствовав себя в безопасности, откинулся на спинку стула и даже как будто задремал. Может быть от недавнего потрясения (меня же напротив потряхивало). Кое-как отделавшись от клиента, я заварил две чашки кофе у подоконника, отчего по кабинету разлился уютный и теплый запах, и негромко позвал:
- Володя!
Парень вздрогнул, и непонимающе оглянулся вокруг. А вспомнив где он, смущенно улыбнулся и пересел на освободившийся стул поближе к моему столу. Принял горячий кофе и задышал над кружкой, показав мне макушку с редкими соломенными волосами. «К сорока пяти готовься к лысине». – подумал я отвлеченно.
Немного помялся, и все же прошел к двери, и вставив ключ, закрыл ее. Не хотелось, чтобы нам мешали. Я хотел, наконец, услышать ответы на свои вопросы.
- Вчера ты меня напугал, приятель.
- Правда? – парень коротко взглянул на меня и отпил кофе, отведя глаза. Я ждал, и Володя, сдавшись, заговорил. – со мной случается иногда такое. Я сам не знаю, что это.
- Какое «такое»? Что с тобой? Ты чем-то болен?
Володя усмехнулся:
- Нет. Хотя лучше бы это.
Кофе согревал изнутри и приводил в порядок мысли. Как ни странно, но после этой утренней стычки в подворотне, мыслилось мне как-то яснее и проще.
- В прошлый раз, когда ты сидел вот здесь, мне показалось, что ты читаешь мои мысли.
- Никто не может читать мысли, - тут же отозвался Володя с таким видом, будто мы говорим об очевидных вещах, - я просто иногда вижу… чуть больше, чем другие люди.
- В смысле?
- Ну, например, - он поставил пустую кружку на стол и, воодушевленный моим вниманием, продолжил, - например, вы видите, когда человек злиться или смущается, или когда ему весело, так ведь? Ну, вот, а я могу видеть, из-за чего он злится или смущается, когда и как с ним это случилось. Иногда вижу, что он будет делать, через минуту или две, например. Или что собирается сказать. Это все видно, просто люди невнимательны, смотрят, но не видят.
Он пожал плечами, не зная, как объяснить лучше. Я с интересом слушал, не зная пока, что и думать.
- Ну, хорошо, что я, к примеру, буду делать через две минуты?
- Откуда я знаю?! – удивленно глянул на меня парень, - когда Вы и сами еще не решили…
- Хм.. Ну ладно… А что с тем билетом? Лотерейным?
- Аа, это… - Володя выглядел смущенно, - ну да, я, в общем, увидел, что он выигрышный. Да вы и сами догадались уже. Я ведь еще тогда понял.
- Догадался. Но как это можно увидеть? Я еще понимаю, по человеку можно что-то сказать. По его поведению, мимике… Но билет?...
- А я по человеку и увидел! Понимаете?! – парень взволнованно придвинулся на стуле ближе к столу, - То-то я удивился. Кассирша знала, что он выигрышный! Я так и подумал, что это ловушка какая-то, да соблазн такой…
- Стоп-стоп, - я поморщился, ничего не понимая, - опять начинается какая-то белиберда! Ладно, допустим она знала, что билет выигрышный. Но на кой черт ей предлагать билет тебе? Сама бы купила, или через кого-то другого.
- Вот то-то и оно! – парень раздосадовано всплеснул руками, - не подумал я. Понимаете…
Тут он затравлено оглянулся, и мне снова пришла на ум мысль, а все ли в порядке с психикой парня.  Хотя, после всего, что имело место накануне, и меня уже пора было записывать в ряды психов, вместе с моим клиентом.
- Понимаете, я давно уже подозреваю, что меня ищут! Не знаю, кто, - он подавлено помотал головой на мой невысказанный вопрос. – Мне кажется, что им нужно, чтобы я что-то для них делал. И еще, мне кажется, что билет этот мне специально подсунули, чтобы убедиться, что я - это я. Ну, что я могу такое делать! А я и повелся…
Какая-то смутная и отдаленная логика в словах парня была. Но сказать, что я начинал что-то понимать, значило бы соврать самому себе.
- А этот бледный? Когда я вас догнал он что-то говорил тебе на ухо. Что?
Парень дернулся при воспоминании о своем преследователе.
- Не помню. Знаю только, что это не в первый раз.
- Как? Он уже добирался до тебя раньше?!
- Да, - он повесил голову. – я потому и пришел тогда к вам. Мне посоветовали… Не важно кто, - он замотал головой, показывая, что не скажет. И продолжил, - Уже просто не знал к кому идти! Они раньше просто ходили за мной. А однажды прямо в подъезде дома у меня из-за спины вынырнул этот… или такой же, наверное зашел вместе со мной так, что я не услышал. А дальше я не помню ничего…
- А что он в этот раз говорил? Вообще ничего не помнишь?
- Неа… Знаю только, что после этого я сам не свой пару дней. Как в тумане все. И куски пропадают. Тут помню, тут не помню. Где был, что делал… Не уверен.
Я вспомнил, как он дергался и прыгал с тенями по этому самому кабинету, буквально вчера. Вспомнил, как будто бы сквозь него, проглядывал другой человек, древний и злобный.
- Скажи-ка. А перед походом ко мне, ты не попадался этому длинному.
Володя подавлено кивнул, раньше, чем я успел закончить вопрос:
- Ну, да. Извините.
Я удивленно поднял брови:
- Почему ты извиняешься?
Володя несчастно помялся на стуле, бросив тоскливый взгляд в окно:
- Я думаю, что могу быть опасен… После этого... Не надо было к вам приходить. Вообще не надо было вас впутывать во все это!
Я покачался на ножках стула.
- Поздно пить «Боржоми». – минуту подумал и решил рассказать ему, - мне такой сон вчера снился, после тебя – мама, не горюй!
- Вам тоже?! – парень, впрочем, не выглядел сильно удивленным, - мне постоянно. Я вообще думаю, это мое проклятие. С детства. Такие ужасы… Хоть ты спать не ложись.
Я на этих словах насторожился. Звучит знакомо.
- А вам что снилось?
- Бабушка моя, покойница, упокой Господь ее душу.
Лицо Володи участливо дернулось:
- Представляю…
- Вряд ли. Но было очень страшно.
Помолчали. Наконец, я не выдержал:
- Что еще расскажешь, Володька? Говори, все как есть! Надо же как-то разбираться со всей этой чертовщиной!
… конец ознакомительного фрагмента